Он не мог себе представить, что вызывает у преследуемого такие же эмоции, и тот под их слиянием может поступить совершенно неожиданным образом.
Следователь вновь потянулся к телефону - на этот раз решительней, позвонил в уголовный розыск капитану, с которым уже неоднократно работал вместе, и попросил организовать посты наблюдения по указанным им адресам. Он знал почти точно, он предчувствовал, что человек с черным чемоданчиком должен будет вернуться к некоторым из своих "пациентов". Первой в атом списке была сестра канатоходца - Татьяна Марчук.
15
Туман был такой густой, что фонари чуть просвечивали сквозь него желтыми яблоками. Иногда раздавались сигналы автомобилей. Размытые силуэты машин, толкая впереди себя тощенькие снопики света, текли сплошной рекой, будто рыбы, идущие на нерест.
Порывы ветра иногда раздирали серую марлю тумана, и тогда становились видны и деревья, и люди.
"Как луки, полусогнуты дороги, машины вдоль размеренно текут, а он идет, уверенный и строгий, - простой советский воин на посту..." Нет, "уверенный" - плохо. В чем уверенный? Да еще "строгий". Трафарет... Надо не так... "Как луки, полусогнуты дороги, машины вдаль размеренно текут, а он идет, решительный..." Нет, не годится! Строфа решительно не нравилась Трофиновскому. Все в ней, - говорил он себе, - трафарет. Кроме, пожалуй, первой строки: "как луки, полусогнуты дороги". Да, это, пожалуй, неплохо. И зрительно верно - здесь небольшой уклон дороги. А главное - сравнение с луком передает напряженность движения в эти вечерние часы "пик". Но дальше все портит "уверенный" или "решительный"... Вот еще незадача! Приятель, редактор милицейской газеты, упросил Трофиновского обязательно сочинить стихи в следующий номер, чтобы они пошли к празднику вместо передовицы. В отделе и управлении Трофиновского называли "наш поэт", и он должен был частенько оправдывать это звание. Тем более, что вполне серьезно относился и своему увлечению поэзией, и его стихи иногда появлялись на страницах журналов, а на одно из них молодой композитор сочинил музыку.
У Трофиновского уже появились знакомые в литературных кругах, кто-то "возлагал на него надежды", кто-то советовал "подумать о сборнике", и однажды начальник отдела полушутя-полусерьезно спросил:
- А не замыслил ли ты, дружок, упорхнуть от нас, как сейчас говорят, на творческие хлеба? Там, конечно, поспокойнее.
Трофиновский уловил в его голосе неприязненные нотки и испугался, что мама, которой очень хотелось, чтобы сын переменил профессию, проговорилась о своих надеждах. Он ответил в том же тоне:
- Отделаться хотите, Сергей Игнатьевич? Проштрафился, что ли?
Они поняли друг друга и рассмеялись. Но когда начальник через месяц вторично вернулся к той же теме Трофиновскому пришлось объяснять: "У меня, как еще у некоторых начинающих, способностей - на несколько средних стихотворений. Чтобы стать настоящим поэтом, этого недостаточно". И начальник понял, что он может не беспокоиться, - из следственного отдела не уйдет толковый работник.
Дома у Трофиновского скопились сотни написанных им стихотворений. Но друзьям он решался показывать лишь немногие и только после шумного и всеобщего одобрения осмеливался предлагать свои произведения в редакции.
Стихи он писал и в своем кабинете, и дома, но больше всего любил сочинять по дороге с работы домой. Их ритм всегда соответствовал меняющемуся ритму его походки, и друзья говорили, что в его стихах "энергичная основа".
А вот сейчас стихи решительно "не шли", хотя замысел вполне созрел. Что-то мешало, настойчиво вторгаясь в его чувства и мысли. Невольно он стал прислушиваться. Ему показалось, будто кто-то в тумане идет за ним, то приближаясь, то отдаляясь, готовясь к какому-то действию. Он всматривался в туман, различал неясные фигуры людей. Кто из них? Сейчас проверим.
Трофиновский завернул за угол ближайшего дома и затопал на месте. Подождал минуту, две. Из-за угла никто не появился. "Почудилось"
Он пошел дальше. Через несколько минут где-то сзади послышались шаги, но он не оглянулся. Намеренно. Нельзя поддаваться миражам. В детстве он был трусоватым и потом потратил немало усилий, чтобы излечиться от страха перед темнотой и неизвестностью. Если кто-то действительно идет за ним с враждебными намерениями, он выдаст себя. Трофиновский вспомнил, как однажды повезло его коллеге Пинскому. Тот вел запутанное дело банды Воловика, которая умело заметала следы. Никто не знал, где находится ее "малина", с кем в городе бандиты имеют связи. Пинскому пророчили месяцы тяжелейшей "резины". А бандиты - и в их числе сам Воловик - в первый же месяц встретили его в подлеске у станции. Потом оказалось, что неверно сработала "наводка": они приняли его за богатого цветовода из пригорода и надеялись выудить из его "дипломата" дневную выручку.
Пинскому пришлось маленько "попугать" незадачливых грабителей, а одному даже прострелить руку, но зато он доставил в ближайшее отделение милиции всех четверых, трое из которых держали сползающие брюки, так как их пояса нес следователь...
Трофиновский вновь вспомнил о стихах, как вдруг услышал торопливые шаги. Прозвучал негромкий щелчок. Трофиновский, не оглядываясь, замедлил шаг, ожидая, когда человек подойдет ближе. Но из тумана никто не показывался, лишь вдали смутно темнел расплывчатый силуэт.
Внезапно Трофиновский забыл, почему он здесь, почему не спешит домой, где мама уже разогревает пирожки к чаю. В его памяти настойчиво звучали строки: "Как луки, полусогнуты дороги, машины вдаль размеренно текут..." "Где-то я читал эти стихи, - подумал Трофиновский. - Наверное, в журнале. А как там дальше?.. "И он идет, уверенный и строгий, простой советской воин на посту..." Да что это со мной? Это же мои стихи! Я их начал сочинять для милицейской газеты. Ну что ж, вполне приличные стихи. Вот только первая строчка не очень... Почему - "как луки"? Уклон, правда... В таком случае лучше: "С уклоном полусогнуты дороги"...
Он взглянул на часы. "Чего это меня сюда занесло когда надо на троллейбусную остановку? Ну и крюк я сделал. Вот так засочинялся!" И он свернул в переулок, не обращая внимания на следовавшего за ним человека с полуоткрытым чемоданчиком, из которого высовывался раструб...
