- А теперь валяй, старик, - сказал Андрей. - Я буду послушным.

Морщины на его лбу разгладились, углы губ опустились. Таким мы видели его очень редко. Даже во сне его лицо полностью не расслаблялось - за долгие годы он привык к состоянию постоянной готовности действовать, принимать решения, отвечать не только за себя, но и за других. Лишь во время отпуска иногда он позволял себе расслабиться так, как сейчас. Впрочем, сейчас у него был помощник в этом деле - угрюмый и грозный. Он все время незримо стоял за его плечами.

Я включил четвертую программу - подготовительную. Вышел в коридор. Здесь остановил медсестру и, проклиная себя за слабость, попросил:

- Спуститесь в приемную, разыщите Веру Савельевну Городецкую и приведите ее ко мне.

Я поспешно вернулся в палату, продолжая честить себя. Почему я выполнил более чем странную просьбу Андрея? Право тяжело больного, умирающего? Жалость? Нет, я пытаюсь обмануть себя. Я сделал это вовсе по другой причине. Сработала привычка выполнять распоряжения командира, следовать его советам, верить в его непогрешимость. Я нарушил святой закон медицины - видеть в каждом больном только больного. И в самом деле - что осталось в этом жалком, бессильном теле, в бредящем мозгу с воспаленными очагами клеток, в невидящих глазах и потрескавшихся губах от непогрешимого командира?

Дверь приоткрылась, заглянула сестра:

- Городецкая здесь.

- Пусть войдет, - сказал я.

Полная женщина с измученным лицом. Самая обычная пожилая женщина. Глаза круглые, испуганные. Под глазами отечные мешки. Даже не верилось, что она мать нашего командира.

- С ним очень плохо?

Пожалуй, лучше всего не отвечать прямо. Но почему она сказала не "ему", а "с ним"? Случайно?

Голос ее дрожит. Дрожащие пальцы рук мнут кофточку. Сейчас она повторит свой вопрос, а потом начнет рассказывать об Андрее и умолять спасти его.

- Вы не ответили мне, доктор.

Вместо ответа я выразительно посмотрел на нее и заметил, как отчаянно изогнулись ее губы. Она заплачет и закричит: "Спасите его, сделайте что-нибудь!"

Я услышал короткий стон и костяной звук - скрип зубов и поискал взглядом стакан с тоником...

- Что можно сделать, доктор?

Да, да, это ее слова: в комнате, кроме нас и Андрея, никого. Ее лоб прорезали знакомые мне по другому лбу морщины, глаза остро и сухо блестели. Выходит, первое впечатление обмануло меня. Он не случайно был ее сыном.

- Андрей просил... - Я запнулся. Кому петь? Лежащему без сознания? И все же продолжил: - Чтобы вы спели песню. Он сказал, что знаете какую...

Теперь она поймет, что надежды не осталось. Я подошел к столику, где стоял стакан с тоником...

- Ладно, спою.

Я внимательно посмотрел ей в лицо. Не поняла? Даже не удивилась?

Но удивление отразилось не на ее лице, а в словах:

- Сейчас?

- Сейчас, - выдавил я, протягивая ей стакан с тоником.

Она отрицательно покачала головой, тихонько кашлянула и запела:

- На реку садится синий туман,

А завтра будет ясный день...

У нее был приятный голос. Наверное, действовала необычность обстановки, и песня воспринималась острее, особенно слова "уходит сынок мой в трудный поход".

Я искоса взглянул на Андрея. Его лицо оставалось таким же сине-бледным, как прежде, с невидящими полураскрытыми глазами. А чего же я ожидал? Изменения? Чуда? Вот как далеко заводит человека привычка верить в чью-то непогрешимость!

Я рывком придвинул микрофон и скомандовал:

- Меняю программу...

Я уже хотел было сказать "на седьмую", но подумал: а что, если сразу перескочить на одиннадцатую? Не слишком ли резкий переход? Не вызовет ли стресса и перенапряжения нервных узлов? Зато потом можно перейти на двенадцатую, и это пройдет для него безболезненно...

Я углубился в расчеты...

- Еще петь?

Совсем забыл и о ней, и о песне.

Я хотел извиниться перед женщиной, но не успел этого сделать, потому что посмотрел на Андрея. Наверное, никто не уловил бы в нем перемены. И все же я заметил, что он уже не облизывает губы. Они слегка порозовели. А может быть, мне это почудилось?

- Ему немного лучше, - сказала женщина.

И она заметила? Случайное улучшение? На несколько минут? Совпадение по времени с песней?

Я снова посмотрел на Андрея, скользнул взглядом от его губ к руке, к белым пальцам с синими ногтями. Пальцы уже не были такими белыми, а ногти такими синими. Опять совпадение? А не слишком ли много их?

Но в таком случае... В таком случае выходит, что... Но ведь каждый здравомыслящий человек знает, что этого не может быть. Значит, я не здравомыслящий. Я такой же, как он, как эта женщина, его мать.

"Постой, постой, старик, - сказал бы Андрей, командир, - а кого мы называем здравомыслящим? Да, да, ты правильно понял меня, старик. Возможно, по этой самой причине именно безумные идеи оказываются верными. Ну, что ты на это скажешь?"

"Чепуха! - говорю я себе. - Так в самом деле недолго свихнуться. Мы бесповоротно заблудились бы в лабиринте идей, потонули бы в них, если бы не... Не что? Не факты. Это они являются проверкой любых идей - здравых и безумных, они все решают и выносят приговор. Факты..."

Факты тоже безумны, или у меня что-то неладно с глазами. Андрею явно становится все лучше и лучше, он дышит все ровнее.

Пусть глаза врут. А приборы?

Я прилип, прикипел взглядом к контрольной доске и опять не поверил своим глазам. Показатели пульса, наполнения, насыщения кислородом, азотом, иннервации отдельных участков менялись. Менялись - и все тут.

Песня?

Чепуха! Да и песня смолкла, а показатели меняются. Пора делать выводы, необходимые для дальнейших шагов.

Но прежде всего надо успокоиться.

Я закрыл глаза, несколько раз напряг все мышцы и медленно расслабил их. Немного помогло...

Я вспомнил еще об одном, безмолвном участнике происходящего, на объективность которого можно полностью положиться. Компьютер - мозг модулятора. Я сказал в микрофон:

- Нуждаюсь в совете. Оцени состояние больного и действенность программы. Какая программа предпочтительней сейчас?

Индикатор на выходе загорелся голубоватым огоньком. Засветился экран, на нем появились слова и цифры: "Состояние больного по шкале Войтовского 11x9x4. Искомая модуляция найдена".

Меня била нервная лихорадка. Что же это такое? Что спасло его? Песня? Голос матери? Ее присутствие? Конечно, это было бы красиво. Каждому приятно верить, что его могут спасти ласка матери, песня детства, руки любимой, бинтующие рану. Приятно верить в сказку. И вера тоже иногда помогает исцелению. Но не в этом случае и не в такой мере.

И я не сказочник, а ученый. Я не имею права верить. Чем приятнее сказка, тем больше должен я ее опасаться. Опасаться самого присутствия веры. Я должен ЗНАТЬ, что происходит.

Но ведь здесь произошли весьма определенные явления. Они кажутся мне сверхъестественными, загадочными. Кажутся. Мне. Однако они подтверждаются объективно: показаниями датчиков и компьютера, режимом работы модулятора. Значит, явления происходят на самом деле. Просто их надо объяснить. Найти причину того, что кажется сказкой. И эта причина должна быть совсем не сказочной, а реальной, поддающейся математическому описанию.

Итак, была просьба. Была песня. Песня: музыка и слова. Звуковые волны. В определенном ритме. В определенном ритме. В определенном ритме...

А что же ты искал, болван? Чего тебе не хватало для определения модуляции? Данных мощности поля? Частоты импульсов? Да нет же! Расположения их между паузами! Ритма! Тебе не хватало ритма - и ты его получил. Может быть, ты забыл тривиальную истину? Ритм - основа всех процессов организованной системы. Основа жизни в любом ее проявлении. Любая болезнь нарушение ритма. Восстановление его - выздоровление.

Перейдем к человеку, к миру, который он сам создал для себя. В этом мире наивысшее средоточие ритмов, их отчеканенная устойчивость, их плавные переходы - музыка. Даже животные не безразличны к музыке. Музыка стимулирует рост растений.