И взмахивал кнутиком над рыжим крупом лошади.
Не сразу Славка нашел отряд. Пришлось попетлять лесными дорогами. Выехал рано, на восходе солнца, а попал в урочище уже после обеда.
"Смерть фашизму" проживал теперь не в землянках, а в лесном урочище. Штаб - в избе, а дежурный взвод, свободный от боевых операций и стоявший на охране штаба, - в сарае, где во всю длину растянуты бесконечные нары. Тут спал взвод.
В штабной избе, в ее командирской половине, ходил по выскобленным половицам Петр Петрович Потапов. Ходил он, хмуро и сердито глядя себе под ноги, и шаги его были тоже хмурыми и сердитыми. А на лавке, тоже чисто выскобленной, сидело двое партизан, молодых парней, одетых по-партизански, кто в чем, физиономии у них были испуганные и виноватые.
Петр Петрович, командир отряда, Славкин командир бывший, хотя и узнал гостя сразу, хотя и обрадовался, - сердито, взбычившись, пробурчал приветствие и что-то еще: садись, проходи или еще что-то в этом роде, пробурчал и опять стал ходить прежним шагом, хмурый и сердитый, и бросать слова тем парням. Появление Славки заставило Петра Петровича замолчать на минуту, потом он снова стал говорить, то есть бросать оробевшим и виноватым парням хмурые и сердитые слова.
- Довоевались... вояки славные, домародерничались, - бум-бум-бум...
Потом повернулся к гостю:
- Чего приехал?
Славка сказал, что он ведь теперь в газете работает.
- Слыхал, - проговорил Петр Петрович, не поднимая головы и по-прежнему глядя себе под ноги. Потом опять зашагал по половицам. - Вояки славные... Имя Климента Ефремовича обложили. Садитесь.
При каждом залпе Петра Петровича, при особо тяжелых словах парни мгновенно вскакивали, и каждый раз Петр Петрович заставлял их садиться.
- Садитесь, вон корреспондент приехал, вами, вояки, любуется, напишет в "Партизанскую правду"... Садитесь. Может, корреспондент подскажет, что делать с вами. К стенке поставить... Или на осине повесить, партизаны славные... да не вскакивайте, сидите, мстители народные...
Бубня себе под нос, распекая преступников, Петр Петрович распекал, доводил и самого себя. Потом Петр Петрович перешел на другой манер, стал отчитывать так, чтобы мало-помалу дошла до Славки суть дела. А суть вот в чем. Парни из партизанского отряда имени Ворошилова встретили на лесной дороге парня из партизанского отряда "Смерть фашизму". Ворошиловцы были пешие, "Смерть фашизму" - на лошади, тащил пушечку в лагерь. Ворошиловцы разоружили парня из "Смерть фашизму", сели вдвоем на его лошадь и скрылись. Узнав об этом, Петр Петрович снарядил погоню за мародерами, и вот они сидят теперь на лавке, вскидываются при малейшем повышении голоса, после каждого крепкого выражения Петра Петровича.
В конце концов Потапов исчерпал себя полностью, выговорился, излил все, однако парней к стенке не стал ставить, не стал и на осине вешать, а отпустил, хотя и разоруженных, но живых, отпустил с тем условием, чтобы командир ворошиловский или сам лично, или помощники его прибыли к Петру Петровичу за отнятым у парней оружием и с необходимыми объяснениями.
- Идите, вояки славные.
Ушли. Наступило облегчение, и Петр Петрович сразу же поднял Славку: "Ну, поздоровкаемся, Слава", - крепко обнял и все бубнил что-то добродушное, трогательное и улыбался. Расчувствовался. Вышел, ординарца кликнул, Славкиного коня велел выпрячь и накормить, повариху позвал, чтоб соорудила что-нибудь, - корреспондент приехал. Вот, Слава... Приехал все-таки, не забыл, забывать нельзя людей; не забыл, спасибо. Ты, Маша, налей нам, корреспонденту и мне налей, Слава-то наш парень, из "Смерть фашизму", приехал вот, молодец...
Заведенное Жихаревым, Сергеем Васильевичем, держалось, значит, крепко. Приятно было вспомнить те минуты, в отсеке комиссарском, в землянке, угощения Сергея Васильевича, разговоры, бутыль в плетеной кошелке, блины горячие, махорочка из комиссарской шкатулки, самосад отменный, смех Сергея Васильевича... Приятно вспомнить.
- Увели комиссара, не послушал меня, ушел, на окружном польстился, секретарем окружкома подпольного выдвинули. Обидел он меня, Слава, сильно обидел, ушел, отряд кровный свой бросил, там где-то, у вас, в штабе, глаз не кажет...
- А я Сергея Васильевича полюбил, какой-то он сочный человек, интересный, крупный.
- Полюбил. Его весь район любил, до этой еще войны, будь она проклята. А со мной что он сделал? Бросил одного, обидел сильно, уехал... Я же не могу без него, что же он, не понимает этого? Ну, ладно, чтоб ему икнулось. Давай, рассказывай, как у вас там. Газетку-то прихватил с собой? Ты все-таки не забывай, ты наш, и газеток своему отряду, "Смерть фашизму", прибавь там по знакомству, не как всем, а накинь своему-то, кровному.
- Все время помню, Петр Петрович. Вот и приехал, написать хочу о боевых делах.
- Что ж, спасибо. Отряд наш, Слава, теперь не сравнить с тем, что было. Раза в четыре вырос. И дел много, боевых. Давай-ка мы вот выпьем по стаканчику, за встречу, молодец, приехал.
- В Суземке был, Петр Петрович, что понаделали гады, страшно смотреть.
- Слыхал. А у нас тихо пока, не лезут, мы долбаем их. Самолет, Слава, подбили, ей-богу, вот опиши что. Помнишь, как начинали, а теперь самолеты сбиваем. Летчика тоже поймали. С гонором был, грозился все, до самой смерти грозился, отвечать мы за него будем. Перед кем? Перед Гитлером. Видал, сволочь? Мы и Гитлера шлепнем, придет время... Пока тихо у нас, не суются. Некоторые пользуются этим, отсиживаются, подразложились маленько. В боях давно не были, вот и подразложились. Видал этих ворошиловцев? Поговорю я с командиром ихним. Дело у него не пойдет так. Надо искать немца, а не ждать его; прождать можно, разложатся, дух потеряют, а туго придется - труса начнут справлять. Это закон. Если он настоящий командир, ворошиловский, должен шлепнуть этих парней мародеров. Не сделает - пойдет разложение по всему отряду, если не пошло уже.
- Говорят, Петр Петрович, отряд - один из лучших.
- Был. Ты сам видал этих мародеров. Пушку в лесу бросили, лошадь забрали, бойца обезоружили, своего брата кровного, партизана, да кто же они есть, как они воевать дальше будут?! Нет, если он не шлепнет их, значит, сам дерьмо.
