Я поручил ей доставить кассету в редакцию. На диктофон, к счастью, Костя не позарился, и он так и лежал себе спокойненько на тумбочке, целый и невредимый, дожидаясь моего прихода.
Я сунул его в карман пиджака. Это была единственная вещь, которую я не успел положить в подаренный мне подругой старый костюм еще перед тем, как улечься в постель, поскольку использовал его для диктовки. Новую кассету для аппарата я одолжил у своей гостеприимной хозяйки.
Приведя себя в порядок, Светка отправилась выполнять мое поручение.
Я же решил заняться Костей. К этому времени он уже начал приходить в себя. Я перевернул его на спину, заклеил ему рот пластырем и произнес приветственную речь.
- Знаешь, кого я больше всего на свете ненавижу? Мужиков, которые берут женщин силой. Потому что это - не мужики.
Я расправил его ноги так, чтобы предметы, находящиеся между ними, смотрели прямо на ножку стола, стоявшего в комнате. После этого я стал методично катать бандита по полу туда-сюда, до полной фиксации его тела в одну из сторон этой самой ножкой. С каждым таким катком его сопротивление ослабевало.
Дядя Вася называл это упражнение "американские горки", потому что, как он утверждал, упражняемый испытывает те же ощущения, что и при катании на этом аттракционе, только во сто крат более сильные.
Буквально через минуту моего клиента, судя по всему, укатало, так как глаза его остекленели, и он перестал подавать какие-либо признаки жизни.
- Это к вопросу о безголовых кастратах и последней встрече с женщиной, - заметил я в никуда.
Если вы не согласны со моими поступками, и вы - женщина, то это означает, что вас никогда не насиловали. И дай вам Бог!
Если вы не согласны со моими поступками, и вы - мужчина, то это означает, что вы - или размазня, или подонок. В обоих случаях мне на ваше мнение глубоко наплевать.
Связав пленников и положив их под стол, я помылся и принялся за привезенные газеты.
Начал я с нашего заклятого конкурента - "Городских новостей". На первой странице красовалась моя фотография в военной форме. Где они ее раздобыли, я не имел никакого понятия. Скорее всего, у какой-нибудь подружки студенческих лет. Подпись под снимком гласила: "Бывший спецназовец на тропе войны".
Я вздохнул. Сам виноват - не хрен было при фотографировании вкручивать в петлицы эмблемы ВДВ. Но что было делать: труба с вентилем не очень-то украшает мужчину в глазах женщины.
Вся вторая страница была отдана отчету о вчерашних событиях. Отчет этот был написан некой Еленой Галкиной. Нашкрябан он был суконным языком, без малейших проблесков таланта, и полностью базировался на милицейской версии. Мой побег был описан следующим образом:
"...Мы схватились не на жизнь, а на смерть, - с трудом сказал мне майор Овчинников, когда его, лежащего на носилках, укладывали в скорую. Но я, в силу гуманности нашей профессии, не мог использовать всех тех страшных приемов, которые были допустимы с его стороны... Жестокий, опьяненный наркотиком профессиональный убийца сбежал... Но от лица всей милиции заявляю: мы поймаем его! Поймаем, чего бы нам это не стоило...
В глазах майора стояла скупая мужская слеза, когда за ним захлопывались дверцы машины. И я верила этому мужественному человеку, верила, потому что..."
Более такой писанины я выдержать не смог. Окончательно меня доконало следовавшее чуть ниже сравнение Платонова с Ленноном. Я набрал телефон их редакции. Ответил женский голос.
- Галкину можно?.. Впрочем, нет, не надо. Передайте ей пожалуйста, что наша сегодняшняя вечеринка переносится на девять часов. Но скажите ей, что она об этом не пожалеет, потому что там будет Серега со своим гигантским инструментом, еще двое ребят с крепкими ягодицами, и, конечно же, Андрей, который всегда вводит ее в экстаз в этой умопомрачительной позиции... А вас, девушка, как, кстати, зовут?
- Саша, - растерянно ответили с той стороны.
- Приходите и вы, Сашенька. Я вам обещаю, что вы получите великолепный кайф. Лично обещаю, - заверил я ее и повесил трубку. Мы с Ленноном были отомщены - через полчаса вся редакция будет судачить об этом звонке.
Наша газета была более объективна. Потайчук также изложил официальную версию, но далее раскритиковал ее по всем статьям, высказав мысль, что все это было подстроено, и что на самом деле здесь замешаны воротилы шоу-бизнеса с их внутренними разборками. Из его статьи я также узнал, что милиционерам разрешили стрелять в меня без предупреждения, настолько опасным преступником я теперь считался.
Далее следовала статья обо мне, написанная самим Поддубным. В ней он характеризовал меня в основном лишь с хорошей стороны, отметив, что я "способен на легкомысленные поступки, но никак не на убийство". Версию о наркотиках он отметал безоговорочно.
Я отложил "Про нас" и стал осмысливать ситуацию. Итак, Гоша Длинный, решил зачем-то пришить Платонова, причем в своем стиле - с элементами садизма. Сам он почему-то сделать это не рискнул, может быть, потому что в этом случае не удалось бы организовать себе алиби - певец почти всегда был на виду. Его посланец справился с поручением неплохо, но случайно подзасветился со мной.
Ребята из милиции и прокуратуры решили быстренько слепить дело на меня, тем более, что многое сходилось, а что не сходилось, то можно было легко подтасовать.
Но я смотался от них и попал прямо в руки к дежурившим вокруг стадиона ребятам Гоши, который наверняка имел свои "уши" в ментовке и уже знал, что я попался, но все-таки решил подстраховаться на случай, если меня отпустят с миром. Узнав же обо всем, что со мной произошло, Гоша, очевидно, решил, что убийство удастся свалить на меня и решил отказаться от обычных своих штучек и устроить для правдоподобия просто аварию - мол, обкурился с радости, что удрал, да и не заметил машину в ночи...
Однако от него я тоже сбежал, но по нелепой случайности снова попался сегодня утром. Но к этому времени Гоша был уже мертв.
Кто же и как убил его? Похоже было, что в "избе" что-то взорвали, причем взрыв носил достаточно направленный характер. Затем еще эти зажигалки, совершенно одинаковые, одна из которых по всей вероятности принадлежала Платонову или его охраннику и попала к Гоше через меня. А откуда у него взялась вторая?
Я вытащил из кармана зажигалки и разобрал их. Ничего интересного внутри не оказалось. Обычные зажигалки с нарисованным на них драконом, извергавшим пламя, и наполненные обычным газом. Только на донышке у них были выбиты номера - у одной 345, у другой - 438. Значения этих номеров я не понял, но на серийные было не похоже - на такой дешевой штамповке их никогда не бывает, да и числа больно маленькие.
Устав от этих размышлений, я завалился спать. Проснулся я от того, что кто-то гладил меня по голове. Я разлепил глаза и увидел сидевшую рядом со мной на кровати Светку. Я погладил ее в ответ и поинтересовался:
- Ну как?
- Все нормально, - она улыбнулась. - Твой редактор сказал, что отдаст в набор не глядя. Сразу же после перепечатки. Там мгновенно толпа побежала к машинистке слушать твои речи.
- Хорошо, - я потянулся и взглянул на часы. Было уже почти двенадцать. - Ладно, давай обедать. А то мы сегодня так и не позавтракали.
- А эти, - она испуганно показала на лежавших под столом преступных элементов.
- Не, на них не готовь, - махнул я рукой. - Перебьются!
- Я серьезно!
- Не беспокойся, уберу! - я поднялся и прошел в ванную. Вернувшись, я крикнул Светлане, возившейся на кухне, что буду минут через сорок и развязал шпаненка. Он посмотрел на меня жалобным взглядом.
- Дяденька, не надо! Я больше не буду!
Я молча выволок его из квартиры и потащил вниз по лестнице. Он не сопротивлялся. Попавшаяся нам навстречу старуха с авоськой, вжалась в стенку и, бросив на нас испепеляющий взгляд, пробурчала:
- Сволочи, мафиози! Думаете, я вас боюсь? Да я в войну снайпером была!
- Это похвально, - заметил я. - Если у вас сохранилась винтовка, то можете выйти через пару минут во двор, и я предоставлю в ваше полное распоряжение две великолепные мишени.
