Только в конце болота, у небольшой каменной горы, Шавершол разыскал красную воду.

– Там, где красная вода, там и железная земля, – говорил ему отец.

Юноша снял кожаную рубаху и поглядел на небо. Оно голубое и огромное, это весеннее небо. Красное солнце горело там ярким негаснущим огнем.

Род их, крепкогрудых кузнецов, поклонялся огню. Шавершол приносил ему в жертву лучшие куски мяса. Он любил буйного и веселого покровителя рода. Огонь освещал и согревал юрту, отгонял в белом лесу холод от охотников, выжимал из сырого мяса кровь. Огонь отделял землю от железного камня, а железный камень делал податливым и послушным. Огонь помогал крепкогрудым ковать узкие и тонкие мечи острее болотной осоки. Они одни знали тайну железной земли, которую побеждал только огонь. Умирающие оставляли ее живым, и род их, род крепкогрудых кузнецов, всегда был сильным и богатым. Шавершол взялся за клевец, но вспомнил наказ женщин и стал выбирать из болота железную краску. Он выжимал ее досуха в кулаке и складывал в переметные сумы рыхлые темно-красные кусочки охры, похожие на затвердевшую кровь раненой лошади. Женщины вскипятят железную краску с овечьим салом и выкрасят щеки на празднике солнца.

С горы наблюдал за ними медведь-пестун. Зверю надоело глядеть на качающегося в болоте человека. Он захватил в лапы камень и столкнул его с горы. Тяжелый камень буткнулся в красное болото у ног Шавершола, осыпав его брызгами. Кузнец, отскочив, больно ударился плечом о сук и поглядел наверх. Там на задних лапах стоял молодой медведь и мотал черной короткоухой башкой. Злость на медведя-обидчика была сильнее боли в плече. Она подступала к горлу, душила кузнеца, как холодная петля волосяного аркана. Он стонал и дрожал от злости, потом закричал, громко и воинственно, и полез в гору. Подошвы его яловых ичиг давно стали гладкими, как речная галька. Шавершол падал и поднимался, хватался за вереск и мелкие елки, ломал их, вырывал с корнем. Зверь, покачиваясь, спокойно глядел на него. Он первый раз видел человека и не считал его сильнее себя. Шавершол лез прямо на медведя, громко кричал и ругался. Он дразнил зверя и зверь рассердился – засопел, зафыркал, поднял толстые мохнатые лапы и пошел на него.

Но человек был хитрее.

Человек дождался разъяренного зверя, отскочил в сторону и оказался с поднятым клевцом за спиной обманутого медведя. Медведь заревел от обиды и повернулся, но удар страшной силы пробил ему башку. Пестун застонал, как человек, и стал оседать к земле. Шавершол ударил его еще раз и бил долго, пока не погасли подобревшие перед смертью маленькие глаза обидчика. Человек победил зверя. Он поставил ногу на спину умирающему врагу и закричал. Победный крик его подхватил ушастый филин и понес лесом дальше, перекликаясь с собратьями. Шавершол слушал свой убегающий вдаль голос и радовался победе над хозяином леса.

– Урга! Урга-а-а! – кричал весело и хвастливо огромный и черный кузнец.

Его длинный тугие косы прилипли к горячей шее, потная кожа блестела на солнце, как натертая трутом кость, а знак рода горел на груди красным огненным пятном. Он похож был сейчас на раскрашенного идола, но с живым счастливым лицом. Таких лиц не бывает у деревянных сумрачных богов.

Темная ночь приходит на смену светлому дню, радость сменяется горем. Шавершол не снял шкуры, не попробовал сладкого мяса молодого зверя.

Заметив над городищем дождя дым от сторожевого костра, он стал быстро спускаться с горы. Дым над городищем – сигнал вождя, весть людям племени об опасности.

Спустившись с горы, кузнец надел рубаху, забросил на плечо переметные сумы с железной краской и побежал к лошади. Он оставил ее на сочной траве в едком ельнике перед болотом.

Заросшие желтым бесплодником зыбуны хватали его за ноги. Он падал, спотыкаясь о крепкие кочки, проваливался по пояс в замшелые ямы и, выползая из них, хрипел, как загнанный зверь. Выбравшись из болота, Шавершол отыскал в ельнике своего Арагеза и вскочил в седло. Он погнал коня, не разбирая дороги, к родному селищу. Колкие лапы елок и сосен хлестали его по голове, острые сучья рвали на широких плечах горячую от пота рубаху. «Какие люди опять пришли на нашу землю? Кто привел их?» – думал Шавершол.

Разгоряченный конь вынес его из леса и остановился перед раскрытыми воротами селища, тяжело водя потемневшими боками.

Кругом было пусто и тихо. Низкие двери длинной и приземистой деревянной юрты завалены камнями. Загон раскрыт, сорванные ворота втоптаны скотом в жирную грязь. В черных ямах, где мужчины его рода отделяли железный камень от земли, потух веселый огонь.

Шавершол понял: сородичи увидели дым сторожевого костра и ушли в укрепленное городище вождя, забрав с собой скот и детей. Не заезжая на родное селище, он погнал коня дальше. Умный Арагез, чуя беду, быстрее стрелы летел знакомой лесной тропой.

Мелькали темные лапы елей и белые ноги одиноких берез. Взлетали с обиженным криком испуганные птицы, потревоженные звери уходили дальше в лес. Только большие дятлы-черняки упрямо стучали костяными носами и не думали улетать.

Быстрее ветра несся глухим лесом длинноволосый всадник, склонившись к гриве коня. Блеснув, осталась позади речка, тропа побежала в гору. Уставший конь храпел и гнул к земле тугую шею. На горе широколапые ели расступились, лес стал редеть, появились чернохвостые стрекотухи, запахло дымом и гарью.

Вождь племени всадников седобородый Кардаш сидел на ковре перед идолом. Он глядел на серебряное лицо бога, на его тонкие красные руки. Старый вождь не молился, он ждал маленького шамана и думал.

Тяжело быть вождем слабеющего племени, видеть и молчать. Старые боги, боги типчаковой степи, мстят за измену, а новые слабы и ленивы. Куда вести племя? Впереди глухие темные леса, позади враги. Давно ли помолодевшая земля надела зеленую шубу, а булгары уже два раза поднимались по Великой Голубой реке до города угров.

Кардаш десять раз ударил сухими ладонями перед лицом идола и сказал ему:

– Сколько не стало в моем племени воинов!

Старый вождь думал о своем народе, глядел на крепкие сосновые стены, завешанные шкурами и оружием. Деревянный дом вождя построен из толстых потемневших от времени бревен, но многое в нем осталось от степной юрты. Земляной пол покрыт мягкими коврами и теплыми шкурами, посредине жилища каменный очаг с большим медным котлом.

Кардаш услышал смердящий запах плохо выделанных овчин и оглянулся. У дверей стоял маленький шаман в старой овчинной рубахе и ждал приглашения. Вождь подвинулся и указал ему место на ковре, рядом с собой.

Шаман подошел, снял кожаный пояс с шумящими подвесками, сел и бросил горсть травы в жертвенную чашку, стоящую перед идолом. Из серебряной чашки поднялся крепкий запах сухих трав.

Вождь сказал маленькому шаману:

– Ты знаешь все… Говори.

Шаман молчал. Глаза его были прикрыты вспухшими веками, он глубоко и часто дышал, вбирая запахи любимой степи. Большое дело требует мудрых слов, а мудрые слова не живут в торопливой душе.

Седой вождь ждал, слушал звонкий голос любимой дочери Илонки. За спиной, в другой половине дома, работали женщины и пели… Шаман открыл глаза, поглядел на вождя и спросил:

– Кто мы?

– Воины и охотники, – ответил ему старый Кардаш.

– Где наша родина?

– Мой отец и отец моего отца жили здесь со своим народом, – ответил шаману седой вождь.

– Нет, вождь Кардаш. Мы скотоводы. Мы пришли сюда из степей. Тогда у племени всадников скота было больше, чем ночью звезд на этом холодном и чужом небе…

– Ты не любишь певца Оскора, а повторяешь за ним его песни, шаман Урбек.