Жизнь в Кремле становилась все более невыносимой. Ильич стал зол и раздражителен, а Надежда Константиновна - то изливала на меня нежные чувства, называя "Сашенькой", отчего меня кидало в мелкую нервную дрожь, то хмурилась и дулась без всякого повода. Я стал заподазривать неладное, и самые худшие мои подозрения оправдались: в один из осенних вечеров я случайно подслушал под дверью ленинских апартаментов разговор Надежды Константиновны с Ильичем, в котором она уговаривала его усыновить меня.
Бедная женщина после покушения на мужа стала неизбывно мечтать о наследнике. К моей радости, на все ее горячие тирады Ильич отвечал неопределенным односложным мычанием: после ранения он стал чрезвычайно замкнут, и из велеречивого трибуна, которым он оставался и в домашнем кругу, превратился в непробиваемого молчальника. Когда я узнал о планах Крупской, то срочно стал готовиться к побегу из Кремля. Меня не устраивала роль послушного сыночка, когда вокруг все кипело и бурлило. Я рвался в бой, и честно признаюсь - мне было в сущности все равно, на чьей стороне, лишь бы скакать на горячем вороном коне впереди войска с шашкой в одной руке и с маузером в другой. Что еще нужно для счастья 12-летнему мальчишке!
До побега дело не дошло: судьба помогла мне вырваться из-под сановной опеки. Следствие по делу покушения на Ленина показало, что у него практически не было охраны: когда в него стреляли, рядом с ним находился только водитель Гиль. Дзержинский принялся за реорганизацию охраны высших деятелей правительства и всего Кремля. Оберегать вождей поставили опытных чекистов, а территорию Кремля отдали под охрану отборной курсантской роте в подчинении самого Железного Феликса. К моему счастью, я не попадал ни в одну из категорий: для опытного чекиста я был слишком мал, а для курсанта - не по годам подкован. Как бы то ни было, когда я в очередной раз зашел к Ильичу на чай с сушками и застал там Троцкого в компании жены и сестры вождя, я стал просить самого Главнокомандующего о направлении меня в действующую армию комиссаром. Надо заметить, что Троцкий, будучи жестким командиром и сторонником самых радикальных методов ведения войны, в быту отличался мягкими манерами, причем он никогда не подстраивался под собеседника и со всеми общался предельно интеллигентно. Заметив косые взгляды Надежды Константиновны, Лев Давидович элегантно протер пенсне, мило улыбнулся и спросил:
- А в какой дивизии вы хотите комиссарить, позвольте узнать?
Я чуть было не выпалил "в первой!", но вовремя прикусил язык, решив, что это будет нескромно, и сказал, не моргнув глазом:
- Во второй.
- Во второй Николаевской стрелковой уже есть комиссар, - рассмеялся он.
- Митя Фурман. Но если вы согласны на должность помощника комиссара...
Красные университеты, восточный факультет (глава четвертая,
повествующая о психической контратаке, об отважной девушке Зухре, о
моем насильственном возвращении в Кремль, о выступлении Ленина перед
ранеными бойцами и о том, как Крупская подшутила над Сталиным) Когда председатель Реввоенсовета предложил мне отправиться на восточный фронт в должности помощника комиссара дивизии, я не заставил себя долго уговаривать. В то время все происходило с предельной быстротой: уже на следующий день я получил огромную, не по размеру, кожанку, хромовые сапоги, портупею, планшет и маузер. Это был почти предел мечтаний! Я говорю "почти", потому что предела моим мечтаниям не было. Мария Ильинична напекла мне на дорогу пирожков с капустой, и через неделю я уже прибыл в штаб второй дивизии (в апреле 19-го она была переименована в 25-ю) в город Николаевск Саратовской губернии. Командиром этой дивизии был только что назначен В.И. Чапаев. Уже тогда про него ходили легенды - шутка ли: кавалер четырех Георгиевских крестов! Летом 18-го года учился в академии Генштаба, но сбежал на фронт. Должно быть, от этого и пошло легендарное выражение "мы академий не кончали", хотя правильнее бы было сказать "не заканчивали".
Про Чапаева и Фурманова я говорить не рискну: боюсь дать повод для новых анекдотов. Скажу только, что и былинный "Чапаев" Фурманова, и пасквильный "Чапаев и Пустота" Пелевина имеют мало отношения к действительности. И Митя, и Витя - люди склонные к мистификации.
Интересно другое: когда Фурманов в 1923 году написал свою книгу про Чапаева, она была воспринята как авангардное произведение и ее главный герой был возведен в культ. Этот культ был подогрет фильмом братьев Васильевых и поддерживался на протяжении семидесяти лет народными анекдотами. Через два поколения история повторилась: Чапаев опять стал культовой фигурой, а книга о нем - авангардной. Мне кажется, дело не в писателях, а в самом Василии Ивановиче: он был окружен особым астралом, и все, кто к этому астралу так или иначе прикасаются, приобретают особое знание, будь то мифы, анекдоты или буддистские проповеди.
Из боевых событий отмечу один памятный эпизод. В середине мая 1919 года началась Белебеевская операция против Дроздовской дивизии белых на подступах к Уфе. Именно тогда генерал Каппель стал применять против чапаевцев так называемые "психические атаки", которые я бы более точно назвал "психологическими". Эти с первого взгляда безумо-суицидальные методы наступления были на самом деле результатом холодного расчета, основанного на данных белогвардейской разведки. Дело в том, что нашей дивизии тогда катастрофически не хватало боеприпасов: артиллерийских снарядов практически не было, а каждый патрон был на особом счету. Когда об этом узнал от своих лазутчиков Каппель, он разработал коварную тактику, цель которой заключалась в том, чтобы заставить красных тратить как можно больше патронов на неэффективную стрельбу.
Для выполнения своего хитроумного замысла генерал Каппель сформировал в своем корпусе полк из отборных кадетов. Типичная психическая атака выглядела следующим образом: расфуфыренные по полной парадной форме кадеты выстраивались в редкую цепь (ни в коем случае не в плотные колонны!) и четким строевым шагом, под барабаны, в быстром темпе надвигались на наши позиции. Целью такой атаки было не запугать или морально подавить противника, как это сейчас представляют, а именно раздразнить его и вызвать на преждевременный огонь. Красные командиры строго-настрого приказывали подчиненным не стрелять без команды - подпустить поближе, - но у солдат так и чесались руки выбить из шеренги хотя бы одного-двух, чтобы нарушить нанавистную буржуйскую эстетику. А после того, как раздавался первый преждевременный выстрел по "психическим", не выдерживали и все остальные - начиналась пальба по отдаленным мишеням, эффективность которой приближалась к нулю. Когда каппелевцы, наконец, подходили на расстояние прицельного выстрела, у красных просто-напросто кончались патроны, и им больше ничего не оставалось делать, как разбегаться, а "благородные золотопогонники" хладнокровно расстреливали их в спину.
