Тем временем золотистый край солнца появился над просветленным горизонтом, и заспанное светило неуловимо медленно стало подниматься вверх, становясь все нестерпимее для глаз. Красильников зажмурился, представив, как бесшумно и стремительно летит в пространстве голубая Земля, обласканная солнечным теплом, прикованная спасительным притяжением.
Склад, как химическая горелка, полыхал ярким и чистым пламенем. Внутри рвались бочки со спиртом, озаряя окрестности укоризненными всполохами. Горючие химикалии - ацетон, эфир, масла - довели пламя до чудовищной температуры. Шифер на крыше стрелял винтовочными залпами. Рядом траурно и молчаливо чадили трансформаторная будка и очистной блок.
Пожарные команды, нештатная и успевшая прибыть штатная, оцепили зону пожара, не допуская никого к героическим поступкам. Ждали, когда огонь доберется до последних кислородных баллонов.
Кронов стоял за пожарной машиной, изредка поглядывая на огонь сквозь защитную маску и странное чувство не покидало его. В пламени гибли атрибуты их науки: яды и противоядия, дегазаторы и реактивы, агрессивные жидкости и консерванты. Выпустив прощальный шлейф дыма, занялись противогазы, защитные плащи и чулки. Ни один дегустатор в мире, не расшифровал бы кошмарный запах, доносящийся со стороны склада. Прощай наукоемкая химическая галантерея, порождение бессмысленной политики и послушной науки, подумал Кронов. Он бросил защитную маску на капот машины и сразу же услышал зычный голос Седлецкого:
- Держитесь с подветренной стороны! - кричал он кому-то. - Держитесь запада! Ветер с запада. Запада держитесь, оглохли что ли?
- Аполитичные лозунги бросаешь, начальник, - сказал Кронов, остановившись рядом.
- Как это? - не понял Седлецкий.
- Подумай.
- Тебе лишь бы зубоскалить.
- Не сердись. Шутка. Надоело мне вся эта канитель, Аркадий, на дембель хочется.
- Мне тоже. И место есть. Однако не спешу. Все там будем. Вольют нам теперь за этот костерчик.
Мимо пробежало несколько человек в серебристых комбинезонах.
- За что? Несчастный случай, стихия. Зато жертв нет, вот, что главное. Можно даже представлять к награде. Все героически потухло, а убытки Мазанову, сам понимаешь, свояк всегда спишет. Так что, все окей. Но меня это уже не волнует. Подаю рапорт, - Кронов повернулся и направился вглубь территории.
К десяти утра пожар утих. Исследовательская зона представляла собой мрачную картину: четыре приземистых, выгоревших дотла бетонных остова, черные от копоти, вокруг них-выжженная земля и обуглившийся кустарник. Спецкорпус - в грязно зеленых и серых пятнах, будто в маскировочной раскраске, с оплавленными стеклами, обуглившимися входными дверями.
Погода испортилась: небо налилось тяжелыми тучами, похолодало, воздух пропитался сыростью.
Кронов, чертыхаясь и проклиная свою медлительность с увольнением, обошел пожарище, словно ещё раз хотел в чем-то убедится, и направился к себе. Кадровики правы, думал он, со службой, как с надоевшим приятелем, надо расставаться во-время. Сразу, не медля. За поздравлениями и юбилейными застольями размагнитился, не послушался внутреннего голоса. Неделя промедления и пожалуйста - пожар. Ждать больше нельзя, точка. Вчера было рано, завтра может стать поздно. Как у большевиков. Разоружаюсь.
Никого не встретив, он миновал коридор управления, вошел в кабинет, присел за стол и нацепил очки. В верхнем ящике лежал написанный ещё в пятницу рапорт. "В связи с достижением установленного срока службы пятьдесят лет прошу уволить меня по возрасту в запас". Кронов поставил дату, расписался и откинулся к спинке стула.
За полуоткрытым окном зашуршал по листве дождь.
Дверь без стука распахнулась и влетел, сверкая глазами, возбужденный Деревянов.
- Все-таки, как думаешь, почему загорелось? - он достал сигарету.
- Самовозгорание. Склад на все это не расчитан. А снабженцы, они же запасливые, сложили впрок все, что и можно и нельзя. В химии они не очень-то разбираются. Могла не выдержать вентилляция. Что-то испарилось, что-то с чем-то соединилось. Малейшая искра, ну и рвануло. Так бывает. Иногда. Знаешь, как в песне: если кто-то кое-где у нас порой...
- А не поджог?
- Дела не меняет. Нельзя столько всякой дряни держать в одном месте.
- А может электропроводка? - предположил Деревянов.
- Не гадай, лучше всего - самовозгорание. Прекрасный термин кто-то придумал. А вообще, меня в данный момент больше волнует вот это. - Кронов подвинул ему рапорт, приступаю к личному разоружению. Обвальному, как говорят реформаторы.
- Деревянов отодвинул бумагу подальше от глаз и начал медленно разбирать написанное.
- Ты что, с ума сошел? - наконец сказал он. - Это знаешь как могут сейчас расценить, в свете пожара? Бросаешь нас в самый тяжелый момент. Момент неудачный, повремени. Ну что тебе стоит, месяц раньше, месяц позже, не все ли равно, если за плечами двадцать семь лет?
- А если человек в этот момент заболел? Ну хотя бы душевно. ? Я давно предупреждал, что буду увольняться, ты что, первый раз слышишь? И Мазанов прекрасно знает. Да он и рад будет, разные мы люди. Кроме того, на меня можно кое-что свалить, как это у нас обычно делается: самоустранился, не проконт ролировал, ну и так далее. За что и уволен. Видишь, я только неделю лишнюю прослужил, и вот что получилось. Нет, надо уходить, нюхом чую. Сама судьба против моей службы. Неизвестно, что будет ещё через неделю. А вдруг землятрясение или государственный переворот? Попробуй тогда уволься.
- Типун тебе на язык, какой ещё переворот? - Деревянов вскочил со стула. - Смотри, накаркаешь! Пойдем, Мазанов вызывает, он весь в трансе. Из Москвы идут какие-то странные команды, требуют докладов о боеготовности, об укомплектованности. В общем, неразбериха. Я понимаю, у тебя на него аллергия. Но ты же у нас вроде начальника штаба, давай выручай.
- Вот видишь? - Кронов поднялся.
Мазанов пребывал в возбужденном состоянии и было от чего: с шести утра на узел связи и по его городскому телефону начали поступать какие-то непонятные команды, а Барабанов, как в воду канул, ни дома, ни на даче никто не снимал трубку.
Мазанов жестом пригласил всех к столу и придвинул Кронову папку с шифрограмами:
- Вот полюбуйтесь, Роман Николаевич. Штаб требует одно, Московский округ - другое, начальник гарнизона - третье.
- Одну минуту, я только почитаю, - Кронов подвинул к себе папку, взамен протянув свой рапорт об увольнении.
Он не спеша перелистал бумаги, снял очки и посмотрел на Мазанова. От его неторопливых движений, рассудительного голоса и небесно-голубых глаз веяло домашним спокойствием.
- Так это же прекрасно, Юрий Степанович! Если бы у вас была одна команда, тогда другое дело. А когда их много, можно не выполнять ни одной, или любую на выбор, какая больше понравится. Вы ещё не вросли в специфику нашей работы: здесь огромное количество начальников, как слонов в заповеднике. В районе Москвы их и не отстреливают, и на пенсию не отправляют.
Мазанов отодвинул в сторону рапорт Кронова, будто шутливую записку:
- Надеюсь это не всерьез?
- Слушай, Роман, - вмешался Деревянов. - Да забери ты свою бумагу, ну не время сейчас.
- У нас для личных дел всегда нет времени. Живем, как на вулкане.
- Сходишь в отпуск, отдохнешь, снова вкус к службе появиться. Ты просто устал, к сожалению.
- Вкус к службе? Смеешься, Сергей Палыч?
- Хочешь новую жизнь начать? Поздно. Для нас уже все поздно, к сожалению. Но надо как-то дослужить, боле-мене достойно.
- Новую жизнь начать никогда не поздно, даже перед самым финишем.
- Подождите, подождите. Может я чем обидел, или что не так у нас вышло, - тон у Мазанова был самый задушевный.
- Нет у меня никаких обид. Что я мальчик? За службу мало ли что было. Просто у меня другие планы. Могу я на старости лет, наконец, зажить по-своему? Подписывайте рапорт. А ответ на шифротелеграммы я вам в момент составлю. Ну как, бумагу на бумагу, вы - мне, я - вам, а, Юрий Степанович? Я на радостях такой текст подготовлю - до конца столетия разбираться будут. И вас в покое оставят. И ваши научные овцы будут целы, и штабные волки сыты. Ну так что-договорились или нет?
