Пантелеймон Сергеевич Романов
Наследство
Поезд медленно взбирался на подъем. В стороне от полотна дороги виднелась усадьба с елками.
Посередине зеленой лужайки с бывшими когда-то цветниками возвышалась груда битых кирпичей и мусора. А по сторонам стояли с раскрытыми крышами амбары и сараи, с сорванными с петель дверями и воротами.
- Вон они, умные головы, что тут наработали, - сказал сидевший у окна вагона рабочий в теплом пиджаке и шапке с наушниками.
- Заместо того чтобы народное добро сберечь, они по ветру его пустили.
- У нас тут везде так-то, - отозвался сидевший против него мужичок в полушубке, поминутно почесывавший то плечо, то под мышкой. - Я сторожем в саду был у нашего помещика, - вроде как садовник, - так все по бревну растащили. Дом был громадный, полы эти, как их... паркетные были, а в сенцах пол мраморными плитками весь выстелен был. Так их ломали, эти плитки-то, да таскали домой. Через месяц на этом месте только куча кирпичей осталась, не хуже этого. Вот, ей-богу.
- Ну, вот, - сказал рабочий, - от большого ума.
- Потом сторожем меня от обчества к усадьбе приставили от разграбления, продолжал мужичек.
- Что ж ты, сторожем был, а у тебя только кирпичи остались?
- Одна проформа, - сказал мужичок, махнув рукой и посмотрев в окно. - Им говоришь, а они: "Мы, говорят, тебя поставили, значит, мы хозяева. А то, говорят, вовсе прогоним, если воровать мешать будешь". Ну, недели две всего и посторожил.
- А от кого сторожил-то? - спросил кто-то.
- От кого... А кто ее знает, от кого. Для порядка, - сказал мужичок. - Да мне и не платили ничего, только что сам утаишь, то и есть.
В это время вошел новый пассажир, малый в картузе с острыми краями и с причудливой тросточкой, так что все сначала посмотрели на тросточку, а потом уже на него.
- Можно сказать, в наследство богатство досталось, - сказал рабочий, бросив взгляд на тросточку, - и ежели бы люди с разумом да с образованием, так тут бы таких делов наделать можно. Небось сами в закутах живете, а какой домино своротили ни за что.
- Я тут ни при чем, - сказал мужичок, - я брал, что без лому. И другие бы ничего. А тут в соседней деревне как стали тащить, поневоле себе... Там целыми возами возили.
- Целыми возами! - сказал старичок из мещан в пиджаке и с толстым шарфом на шее, придвинувшись поближе к говорившим.
- Умные головы...- сказал опять рабочий, угрюмо глядя в окно, - заместо того чтобы с пользой употребить, они его по бревну...
- Покамест ты их с пользой-то будешь употреблять, от них щепки не останется, - сказало дружно несколько голосов.
- Сначала захвати, а потом будет что с пользой употребить, - сказал еще голос невидимого пассажира откуда-то сверху. Очевидно, он лежал на самой верхней полке и, свесив оттуда голову вниз, слушал, что говорят.
- У нас тоже иные умники так-то вот говорили, все ждали, не трогали, а на поверку остались без всего, - сказал мужичок в полушубке.
- Это что там говорить. Бобы-то разводить всякий...
Рабочий, на которого напали со всех сторон, казалось, был сконфужен и некоторое время не находил что сказать. Потом вдруг обернулся к мужику, который в это время свертывал папироску, положив на колени кисет с махорчиками по углам, и спросил его в упор:
- К какой партии принадлежите?..
Все замерли, повернувшись к мужичку и ожидая, что он скажет.
- Социалисты мы... ну? - ответил мужичок, глядя прямо в глаза рабочему, как будто он был готов сколько угодно выдержать вопросов.
- Социалисты... Нешто социалисты так должны поступать?
- А как же еще?
- Как...- угрюмо отозвался рабочий, - чтобы всем досталось, вот как.
- Кто не зевал, тем и досталось. Нешто мы запрещали. Я вон сторожем был и то ни слова никому. Вот кабы мы сами воровали, а другим не давали, вот бы тогда другое дело.
- Тогда б вы вовсе жулики были.
- А теперь кто?
- А черт вас знает.
- То-то вот и оно-то.
- Без обозначенья остались...- заметил старичок с шарфом, с улыбкой слушавший разговор.
- Без обозначенья, зато с добром, - сказал сторож, сматывая кисет и держа свернутую папироску в зубах.
- С каким добром?
- С хлебом, с каким же больше... А вон у нашего барина в саду куклы белые какие-то были, так их, конечно...
- Толку мало...
- Мы тоже так-то, - сказал парень с тросточкой, - когда своего разбирали, так думали - конца добру не будет: и хлеба, и всего, а как пошли, так окромя цветочков, да картинок, да финтифлюшек разных, ни черта и нету.
- Не понимаешь ни черта - вот и нету, - сказал рабочий.
- Да чего ж тут понимать, - сказал парень, - кабы люди делом занимались, а то он все баб срисовывал.
- А куклы белые были? - спросил сторож.
- Были.
- Ну вот, до старости дожили, а на уме все куклы.
- Вот так наследство досталось! - сказал старичок с шарфом, засмеявшись.
- Кто свой век не работает, от того много не останется.
- Цветочки да картинки получай. А тут хлеба нету.
- Мы этими картинками и так уж горшки накрываем.
- Больше их и некуда.
- Опять же цветы эти... Вот только тросточку и сделал,- сказал парень.
Все посмотрели на тросточку.
- Из какого дерева? - спросил сторож, взяв в руки тросточку и осматривая ее.
- А чума ее знает. Высоченное какое-то стояло, листья в целый пирог... Это уж я из сучка сделал.
- Только всего и наследства получил? - спросил веселый старичок с шарфом.
- Наследство хорошее...- отозвалось несколько насмешливых голосов.
- Пойди поищи охотника, может и тросточку твою купит. У них есть такие. Они всякую чепуховину покупают, ездят тут.
- Есть, есть, - сказал парень, - к нам приезжали, все кукол спрашивали, а мы им всем носы поотбивали.
- И без носу возьмут.
- Что трудовому народу даром не нужно, они еще деньги хорошие заплатят.
- Очень просто. К нам все приезжали уж от начальства, из Москвы, картины искали. А у нас только от них одни рамы остались, хорошие рамы были.
- Со стеклами?
- Стекла-то мы раньше выбили.
- Да... наследство...
Поезд остановился. Вошел еще пассажир, высокий худой мужик в старом оборванном лохматом полушубке с мешком на спине, по тяжестью которого он сгибался.
Все молча посмотрели на него.
Он, ни на кого не глядя, искал глазами по полкам места, чтобы положить мешок, который, видимо, оттянул ему все плечи.
