В дом возвращались, держа оружие на плечах за ствол, как лопаты за черенок, молча, в кромешной тьме. Сегодня можно расслабиться.
Спать разбрелись кто куда. Бешеные не первый раз у Злого, и каждый давно присмотрел себе местечко: рядом с байком на траве, в доме на скамьях или на просторном втором этаже, способном принять не одну Стаю. Пока Кей размышлял, куда бы ему приткнуться с девчонкой, как объявился Азия и поманил пальцем, приглашая следовать за собой.
Они устроились на сеновале. Кока-Лола устала и мгновенно уснула, стоило только ей опустить голову на свернутую в рулон куртку Кея. Она лежала на боку, подогнув ноги едва ли не к подбородку и обхватив животик рукой. Даже во сне она морщила лоб и нос. Наверное, вспоминала воронье на дороге. Непривычный к деревенской романтике, Кей спустился вниз, бродил по двору курил и прислушивался к сказочным звукам, долетавшим из леса. Его мучила неясная тревога.
Он просмотрел найденное в карманах воронья. Так, мусор. Кроме одного. Его, Кея, фотографии.
Фото из альбома Покера. То самое, на котором Кей, оседлав ХаДэ, выруливает на проспект, а в ухе байкера болтается серьга с крестиком. Кроме Покера и Кея, ни у кого такого фото нет.
Невероятно, чтобы грустный алкоголик Покер вознамерился лишить Кея жизни, да еще и прибегая к таким заковыристым способам. Но… А вдруг он прознал про Кока-Лолу? Или это — зависть? Обида, что жизнь не удалась?
Если же Покер здесь ни при чем, тогда Кей нужен неизвестному. Зачем? Гадать бессмысленно. Если это псих, то в его действиях нет логики. Если нормальный — почему не прихлопнет Кея из-за угла? Придется ждать, пока он снова проявит себя.
Кей сжег найденное. Кока-Лоле ничего не сказал. Хрустнула ветка, и Кей яростно обернулся, готовый мчаться к сеновалу и разорвать на части любого, кто сунется к девушке. О, черт! Он, похоже, заболел. Кей потрогал лоб. Горячий…
От грустных мыслей Кея отвлек шум. Вроде как несколько человек возятся в кустах и одновременно пытаются мирно разговаривать. Крадучись, Кей пробрался вдоль живой изгороди…
…Вот, оказывается, для чего Злой таскает с собой эбонитовую палочку! Сейчас она находилась меж его крепко сжатых зубов, изо рта сочилась белая пена, забрызгавшая воротник рубашки и густо облепившая волосы на груди. Трибунал держал голову Злого на коленях, неподалеку озабоченно топтался Азия с полотенцем и водой в большой кружке. Трибунал тихо разговаривал с дергающимся в судорогах Злым, удерживая его, не давая захлебнуться собственной рвотой.
Трибунал вполголоса вспоминал прошлое, поглаживая Злого по голове, как маленького. Притаившийся за кустом сирени Кей сомневался, что такие воспоминания облегчат муки корчащегося в судорогах эпилептика, но зато из обрывков фраз и отдельных слов многое Кею стало понятнее.
Много лет назад Трибунал нашел Злого по дороге на Смотровую. Его внимание привлек байкер, на обочине ковырявшийся в Полуразвалившемся агрегате. Тощая напряженная фигура показалась знакомой. Злой — бывший сослуживец Трибунала, сбежавший из госпиталя, где ему, учитывая заслуги перед Отечеством, предложили смотреть в потолок за государственный счет всю оставшуюся жизнь.
Теперь Кею понятно, почему Злой вскакивает по ночам и ищет автомат. Почему на ночь иногда приковывает себя наручниками к спинке старомодной кровати с никелированными шарами. А Кей еще удивлялся, когда Трибунал предложил ему стать вторым, а не Злому, которого знал лучше.
«Какая разница, — подумал Кей, стараясь не шелохнуться и не выдать свое присутствие, — какая разница, где воевать? Напримерг далеко от родины, погружаясь по горло в булькающее малярией тропическое болото и наблюдая, как к тебе подползает плохо питавшийся последние несколько дней аллигатор. Или сражаться, не покидая страны, разряжая рожок за рожком в матерящуюся с гортанным акцентом темноту разбитых городов и высматривая детей, которых надо успеть пристрелить раньше, чем они успеют замазать краской триплекс смотровой щели танка?»
Война везде одинакова. Прав тот, кто выжил. А что до болячек…
Когда катишь на байке — все болезни отступают. Болячки бегут позади, плюются ядом, протягивают костлявые конечности, но дотянуться до байкера не могут, пока он в седле. А вот когда ты остановился — смотри в оба!
Возвращаясь на сеновал, Кей навестил ХаДэ. Понимающе кивнул, заметив, что кто-то тайком пошарил в его седельной сумке. Подозрения подтверждались. Значит, будет дело…
Кей забрался на сеновал и улегся рядом с Кока-Лолой. Она сонно заворчала, зашуршала сеном, повернулась к Кею и уткнулась головой ему в плечо, разметав светлые волосы. Он осторожно прижал девушку к себе и лежал, прислушиваясь к ее тихому дыханию. Темно-синий квадрат неба перед глазами Кея усыпан желтыми точками звезд, словно сказочный волшебник закончил рабочий день и повесил просушить мантию, намокшую от пролитых на нее людских слез, слез надежды и отчаяния.
Байкеру показалось, что он счастлив.
Это пугало.
…и снилась Кею…
Снилась грязно-розовая свиная голова с торчащей из оскаленной пасти дудкой. Голова висела в темноте и курила. Из дудки вился дымок, заставлявший надрывно кашлять пожилого зеленого попугая. Откашлявшись, попугай принимался задумчиво прочищать клюв ногтем. При этом птица недовольно косилась на голову свиньи, у которой одно ухо вытянулось, одновременно разделившись на пальцы. Пальцы шевелились. Рукоухо напоминало прицепившуюся к донному камню водоросль, колеблемую подводным течением. Рукоухо периодически вынимало из пасти дудку, сплевывало на пол кровью. Точнее, сплевывало куда-то вниз, потому что во сне Кея отсутствовал пол, а персонажи висели в темноте, удерживаемые неизвестно какими силами.
Попугай управился с чисткой клюва, подумал, затем просунул голову между прутьев клетки и заорал: «Педер-расты! Педер-расты!» Свиная голова немедленно постучала дудкотрубкой по клетке, просыпав на темноту струйку золотого песка. «Не обижай гостя, путаник! Перья повыдираю!» Попугай заискивающе нагнул голову, завертел шеей и поспешил исправиться: «Пиастр-ры! Пиастр-ры!»
