Любовь Романчук

ЛЯОР

Дело Александры З. было необычным и открывалось бумажкой с надписью: "Сон". Правда, слева от надписи стоял знак вопроса, каковым следователь, ведший дело, пытался выразить свое сомнение по поводу степени виновности упомянутого явления в той череде происшествий, которые развернулись на дальнейших страницах дела. Однако, по поверьям, во всем виноват был именно сон, равно как и тот факт, что приснился он с четверга на пятницу. Началось все с того, что на вечеринке, собранной по поводу празднования очередной красной даты календаря, Александра безбожно напилась. В этом ее вины не было, поскольку сам муж, на тот период проводник поезда дальнего следования, в целях преодоления врожденной стыдливости в интимных отношениях, установившейся между ними с самого начала брака, упорно подбивал ее к этому. И наконец подбил. Но Сашка исчезновение стыдливости почувствовать не успела, потому что прямо на месте, как говорится, отринув все ил почти все приличия, сомлела. И, сомлев, увидела сон. Ничего необычного в том сне не было, необычным было ее дальнейшее поведение. Может быть, и не во сне было дело, а в синдроме похмелья или еще в чем-то, что никому неизвестно и известно быть никак не может, однако, поскольку к делу должны были быть привлечены все факты, сон в нем оказался на первом месте. Известно о нем стало со слов мужа Александры - Игоря Петровича, которому жена по долгу службы и сообщила первому о сновидении, сопроводив рассказ словами: "Странно однако же". Сон был простой, и начинался с видения замка, который некто передал ей в наследство. Она, как и положено, входит в дом и бродит по нему на правах будущей домовладелицы, а всюду мебель фирменная, с полукруглыми диванчиками, и диванчиков тех в доме тьма, и все бы ничего, если бы не двери. А дверей в этом доме тоже была тьма, но и в этом еще беды не было, да и не беда, а так, странность состояла в том, что некоторые двери не открывались, и в проспекте, лежащем на столе, так и было записано: есть, мол, вот такие-то и такие двери, которые не открываются. Правда, ей и без тех дверей было просторно, тем более, что одна комната была метров на сто, посередине ее стоял огромный рояль, каких не бывает, и она тогда (это важно) подумала во сне очень трезво, что рояль портит всю реалистичность картины. А дальше-то и началось. Александре указано было (она не помнит, где и как), что ей следует отыскать дверь, за которой лежит завещание на этот дом, и не только отыскать, но и отгадать загадку по ее открытию, и срока у нее ровно 1 час, после чего в случае неудачи дом вследствие работы хитроумного механизма захлопнется, и она, естественно, вместе с ним. Но и это еще странно не было. Александра начала метаться по дому, как только во сне и бывает, высоко-высоко подпрыгивая и с трудом отклеивая от пола ноги, и вот такими затяжными лунными прыжками доскакала до лифта, только не вертикального, а горизонтального, и тот лифт повез ее по замку и вез очень долго, "Неужели замок такой большой?" - подумала Александра и, только подумав, поняла, что это не лифт, а поезд, и едет он по игрушечной железной круговой дороге, установленной на огромном зеленом столе, а вокруг стола столпились люди, молча наблюдавшие за тем, как она будет разгадывать загадку. Такой был сон. "И дурью не майся, - сказал ей муж. - Сон это". Сашка и без него знала, что сон, но как бы не совсем знала, или, точнее, знала, что не совсем сон, что, в общем-то, одно и то же. Это ощущение и было странным. Надо думать, именно оно, по уверениям мужа, и сорвало Александру с насиженного за долгие годы места и погнало неведомо куда и зачем. На посланный в психиатрическую больницу задним числом запрос был получен стандартный неопределенный ответ, что случаев умопомешательства, вызванного сновидением, зафиксировано еще не было, но, с другой стороны, никто не может полностью исключить оное, поскольку явление сна еще мало изучено и представляет самое таинственное в психологии человека и т.д. и т.п. Вторым документом, подшитым к Сашкиному делу, была фотография, на которой она сидела на берегу озера, скрестив по-турецки ноги. Ответ на вопрос о возможной связи натурщицы с восточными сектами, закономерно возникший при разглядывании фотографии и особенно позы изображенной на ней особы, в результате досконального расследования был получен отрицательный. Так что никакого влияния оккультных и иных мистико-религиозных учений на Александру замечено не было. Далее в деле следовало заявление мужа о неожиданном исчезновении любимой жены и серия посланных запросов до поступившего наконец от линейного отделения милиции сообщения, что упомянутая в заявлении Александра З. обнаружена на станции ......., где проходила по делу происшедшего там несчастного случая в качестве свидетеля, но, сообщалось далее, после произведенного опроса отбыла в неизвестном направлении. Несчастный случай был типичен для железной дороги и состоял в том, что пассажирка поезда по недосмотру проводника угодила под поезд, соскользнув с обледенелых ступенек ранее, нежели проводник успел поднять красный флажок, а машинист - придержать набирающий разгон состав. В результате большой потери крови, хлещущей из оторванной ноги, скончалась до прибытия "скорой". Каким образом Александре удавалось путешествовать по поездам и где она брала на это деньги, осталось загадкой. Да и не в этом было дело. Мало ли где может подработать женщина приятной наружности и неглупого склада ума? Да и проводники сердобольные, слава богу, еще не перевелись. В электричках же, так вообще сам Бог велел не брать билета. Естественно, фотография Александры была разослана по всем отделениям милиции и во все или по крайней мере во многие проходящие по стране составы. Мало ли, ни с того, ни, как говорится, с сего пропадает уважаемый и любимый законным мужем член общества. Более того, даже известно, когда и куда он пропадает: ни много ни мало, как на железную дорогу. И найти его там, казалось, рака тухлого не стоит. Протяженность всех железных путей, как бы ни была велика, но ограничена. А вот - как сквозь рельсы пропадает человек. Есть от чего придти в азарт. Дальше - больше: складывалось впечатление, что искомая пропажа завела с органами какую-то свою игру, то там, то сям как бы намеренно оставляя следы, как бы метя ими объезжаемое нею пространство. Количество дел, в которых на правах свидетеля фигурировала Александра З., исчислялось десятками. Причина же, по которой она, несмотря на разосланные повсеместно фотографии, упорно не выявлялась, была проста и заключалась в царящем - в связи с очередной, происшедшей на путях, аварией - всеобщем ажиотаже, при котором никому уже нет дела ни до каких пропавших и исчезнувших членов, и лишь потом, по прошествии достаточного для нормализации обстановки времени работники служб спохватывались, тыча пальцем в висящую перед ними фотографию с точным указанием фамилии, возраста и бывшего места работы искомой личности. Среди этой горы запоздалых донесений красочным пятном выделялась нарисованная следователем схема зафиксированных Сашкиных местонахождений. Схема была вычерчена не в связи с какой-то возникшей новомодной теорией или в порыве некоего логического озарения, а, скорее, от отчаяния и попытки хоть немного разнообразить скопившуюся рутину однотипных донесений, создав видимость продвижения не то чтобы вперед, но хоть куда-то. Конечно, не исключено, что следователя могла в какой-то мере захватить идея установить закономерность появления Александры в различных местах и возникновения на железнодорожном пространстве страны непредвиденных аварий и происшествий. Однако то, что получилось, поразило его настолько, что некоторое время он автоматически черкал по листу со схемой химическим карандашом, следы которого навсегда остались на документе никем не прочитываемыми иероглифами. Выходило же так, или казалось, что выходило, будто Александра своими передвижениями вырисовывала приснившейся ей замок: фасад, крышу, окна, двери, мелкие детали, карнизы. Словно она была просто кисточкой в руках неведомого творца, выводившего ею затейливый рисунок. И краски, какими рисунок выводился, как раз и были... Но об этом было страшно подумать, и тем более совсем не хотелось рассуждать. Но какой-то смысл во всем этом должен был быть, и в поисках его следователь обратился к первоначальному сну. Ход его рассуждений был изложен в краткой докладной и сводился к трем пунктам. Что, спрашивал следователь, если предположить, что женщина в самом деле искала нужные ей, привидевшиеся и мучившие ее сознание двери вот таким странным способом? Что, продолжал он, если пойти дальше и допустить, что некто, владеющий сильным гипнотическим даром и воспользовавшись обстановкой, решил путем воздействия на ум уснувшей жертвы сделать ее своим орудием? И хаотичный путь ее по станциям и путям есть всего лишь репетиция перед настоящим действом? Что, наконец делал он вывод, если та самая последняя запертая дверь и есть настоящий объект, а разгадка по ее открытию - запланированная акция, к которой этот некто и подводит ничего не подозревающую, возомнившую себя персонажем игрушечной дороги, женщину? Но как найти эту дверь в необозримых просторах путей и сообщений? Как догадаться о значимости объектов, зашифрованных для самих органов? Вот тогда и был сделан следователем довольно странный в данной ситуации ход. Опять-таки, вовсе не от мудрости или веры. И тем более не от отчаяния. Пытаясь вникнуть в ход рассуждений подозреваемой, либо попросту устав от дел, он собрал на столе железную дорогу, подаренную сыну два года назад, со всеми ее ответвлениями, туннелями и стрелками. Потом нарисовал рояль и поставил на одном из разъездов. Ничего особенного из этой комбинации не вышло, да и выйти не могло. (А то, что все же вышло, можно отнести к не более как обыкновенному совпадению). И потому, махнув рукой, следователь отправился спать, потому что время было позднее, а завтра с утра пораньше его ждала работа. А в это время Александра, снятая с поезда контролером по причине отсутствия билета, двигалась вдоль путей, намереваясь достичь какой-нибудь станции прежде, нежели ее сердца достигнет холод. Темнота, иногда разрываемая огнями проносившегося мимо состава, слепила глаза. Она усиленно пыталась что-то вспомнить, но движение отвлекало ее. Иногда, судя по оставленным на шпалах волосинам, зацепившимся за выщербленное дерево, она укладывалась на рельсы, дабы, надо полагать, своей гибелью нарушить непрерывность равнодушного расписания и болью пробудить уснувшую память, но окончательно сомлеть на них никак не решалась. Вместо этого она опустилась на охлажденную землю и, сорвав травинки, попробовала жевать. Все эти картинки без труда были воссозданы опытным следователем из обрывков вещдоков, следов и собственного воображения. Да и людям, далеким от следовательской деятельности, нетрудно представить, как травянистый сок нехотя потек по ее жилам, не оставляя ощущения вкуса. Саша вспомнила, что даже животные выбирают травы, а не едят все подряд, и пожалела себя. От жалости остался мокрый кружок заиндевелых за ночь слез, по причине морозца оставшийся на железной платформе белесым соляным бугорком. Она вновь увидела себя в доме, только наполненном какими-то чужими людьми. Только этим можно объяснить тот факт, что отсюда она уже не пошла, а поползла, притаиваясь за выступающей полоской рельс. Ей показалось, будто она задыхается и ползет по траве, покрывающей пол, продираясь сквозь ставший чужим воздух, а из дверей выходят люди и, показывая на нее пальцем, говорят: "Она не может дышать", и Саше стыдно, она честно пытается совершить вдох, но на землю падает лишь пена, выходящая из легких, и тогда люди подхватывают ее и, бездыханную, куда-то несут (ее дальнейших следов действительно больше не видно, и это, надо признаться, самая необъяснимая во всем деле вещь): остается предположить, что ее в самом деле понесли (кто? как?) - спиральными коридорами, через бесчисленные двери, за которыми открывалось то обмелевшее дно, то крутые волны, стучащие в стены - "не туда", - кричат люди, и закрывают дверь, и идут к другой двери; "мне тут будет хорошо", - думает Саша, - потому что есть двери, которые можно выбирать", ее несут и несут и никак не могут выбрать дверь, которая ей нужна, наконец, подносят к обитой железом двери, перечеркнутой жирной красной линией с надписью: "Посторонним вход воспрещен", эта дверь закрыта на замок, и Саша знает, что ключ утерян, и что открывать ее не положено, но люди бросаются на поиски ключа, и Саша благодарна им за то, что они хотят помочь ей, "за этой дверью, - думает она, - находится воздух, которым я смогу вздохнуть", ей кажется, что она разглядела под надписью о запрещенном проходе другую, полустертую: "комната дыхания" и ждет, и кто-то уже без надежды просто толкает дверь, и она открывается, и Саша видит в ней огромное каменное яйцо, котоpое, она знает, ей надо высидеть, и тогда из него вылупится весь необъятный, прекрасный своей бессмысленностью мир, и ее дети, и муж, и безвредные растения с жадными животными, и она сама, только прежняя, "такого не бывает", - думает она и тут же понимает, что ей это привиделось, а на самом деле, раз написано, что дверь открывать не положено, то и не надо, но вопреки этому вспоминает, что ключ находится у нее в голове, и ключ этот - слово "ляор", она не знает, как сообщить об этом - пальцы у нее как бревна, и дыхание прервано, она собирает последние остатки воздуха, скопившиеся во рту, и твердыми, как металл, губами шепчет: "ляор", чтобы показать, что доверяет тем, кто ее несет, потому что именно в доверии заключен смысл; дверь тут же открывается, и Александра видит черную пустоту, в которую ее наконец бросают, изо всех сил она кричит, и в этот момент, как при родах, наконец совершает скрипучий вдох, и кто-то наверху, совершая неумолимый подсчет, произносит: "Последний" и захлопывает Сашину книгу.