И надел шкарята без заплат.

Официант - все тот же франт.

В клиенте каждом понимает толк.

Он подошел ко мне учтиво,

Подает мне пару пива,

Предо мной вертится как волчок.

Кричу я в тон: "Хэлло, гарсон!",

В отдельный кабинет перехожу я.

Эй, приглашайте мне артистов,

Скрипачей, саксофонистов.

Вот теперь себя вам покажу я.

Сегодня - ты, а завтра - я.

Судьба-злодейка ловит на аркан.

Сегодня пир даю я с водкой,

Завтра снова за решеткой.

Запрягаю вечный шарабан.

А шарабан мой - американка.

Какая ночь! Какая пьянка!

Друзья, танцуйте, пойте, пейте,

А надоест - посуду бейте.

Я заплачу. За все плачу.

ВДАЛИ ШУМЕЛИ КАМЫШИ

Среди бушующей толпы

Судили парня молодого.

Он был красив и молчалив,

Но в жизни сделал много злого.

Его хотели расстрелять,

Но он просил у судей слова.

Ему не смели отказать

В законе права нет такого.

"Когда мне было десять лет,

Я из семьи родной сорвался.

Я научился воровать,

И со шпаною повязался.

Когда мне было двадцать лет,

Я был в кругу ребят фартовых.

И то, что грабил я один,

Мы всё делили меж собою.

Однажды мы вошли в село,

Где люди мирно-тихо спали.

И стали грабить один дом,

Но света в нем не зажигали.

Когда я взялся зажечь свет,

О боже, что я там увидел.

О боже, ты меня прости

Я сам себя возненавидел.

Передо мной стояла мать,

С кинжалом в сердце умирая.

А на полу лежал отец,

Рукой зарезан атамана.

А шестилетняя сестра

В своей кроватке умирала.

Она, как рыбка без воды,

Cвoй нежный ротик раскрывала".

Вдали шумели камыши.

Стреляли парня молодого.

Он был красив и молчалив,

Но в жизни сделал много злого.

ДЕВУШКА В СИНЕМ БЕРЕТЕ

Шум проверок и звон лагерей

Не забыть никогда мне на свете

И из всех своих лучших друзей

Эту девушку в синем берете.

Помню, лагерь и лагерный клуб,

Звуки вальса и говор веселый,

И оттенок накрашенных губ,

И берет этот синий, знакомый.

А когда угасал в зале свет

И все взоры стремились на сцену,

Помню я, как склонялся берет

На плечо молодому шатену.

Он красиво умел говорить,

Не собьешь на фальшивом ответе.

Только нет, он не может любить

Заключенную в синем берете.

Шепчет он: "Невозможного нет..."

Шепчет он про любовь и про ласки.

А сам смотрит на синий берет

И на карие круглые глазки.

И она не скрывала того,

Что желала сама с ним встречаться,

И любила, как друга, его

Ее лагерь заставил влюбляться.

А когда упадет с дуба лист,

Он отбудет свой срок наказанья

И уедет на скором в Тифлис,

Позабыв про свои обещанья.

Где б он ни был и с кем ни дружил,

Навсегда он оставит в секрете,

Что когда-то так долго любил

Заключенную в синем берете.

ОТЕЦ-ПРОКУРОР

Бледной луной озарился

Старый кладбищенский бор.

А там над сырою могилой

Плакал молоденький вор.

"Ох, мама, любимая мама,

Зачем ты так рано ушла,

Свет белый покинула рано,

Отца-подлеца не нашла?

Живет он с другою семьею

И твой не услышит укор.

Он судит людей по закону,

Не зная, что сын его вор".

Но вот на скамье подсудимых

Совсем еще мальчик сидит

И голубыми глазами

На прокурора глядит.

Окончена речь прокурора.

Преступнику слово дано:

"Судите вы, строгие судьи,

Какой приговор - все равно".

Раздался коротенький выстрел.

На землю тот мальчик упал

И слышными еле словами

Отца-прокурора проклял.

"Ах, милый мой маленький мальчик,

Зачем ты так поздно сказал?

Узнал бы я все это раньше

И я бы тебя оправдал!"

Вот бледной луной озарился

Тот старый кладбищенский бор.

И там над двойною могилой

Плакал седой прокурор.

БУТЫЛКА ВИНА

Пропою сейчас вам про бутылку,

Про бутылку с огненной водой,

Выпьешь ту бутылку - будто по затылку

Кто-то примочил тебя ногой.

Припев:

С бутылки вина не болит голова,

А болит у того, кто не пьет ничего.

Вот стоят бутылочки на полках,

В магазине молча ждут гостей.

А ханыги, словно злые волки,

Смотрят на них с окон и дверей.

В каждой есть бутылочке мгновенье.

В каждой рюмке - собственная жизнь,

В каждой из бутылок - преступленье,

Выпил - так с свободою простись.

Припев.

Хорошо к бутылочке прижаться.

Еще лучше с белой головой.

Выпьешь три глоточка - схватишь три годочка,

Сразу жизнь становится иной.

Припев.

Сколько лет бутылочки я не пил

За тюремной каменной стеной,

А в душе зияет шлак и пепел,

Он меня не греет уж давно.

Припев.

Я пропел сейчас вам про бутылку,

Про бутылку с огненной водой.

Выпьешь ту бутылку - будто по затылку

Кто-то примочил тебя ногой.

ПРИМОРИЛИ ГАДЫ

Приморили гады, приморили,

Загубили молодость мою.

Золотые кудри поседели.

Знать, у края пропасти стою.

Всю Сибирь прошел в лаптях разбитых.

Слушал песни старых пастухов.

Надвигались сумерки густые,

Ветер дул с охотских берегов.

Ты пришла, как фея в сказке давней,

И ушла, окутанная в дым.

Я остался тосковать с гитарой

Оттого, что ты ушла с другим.

Зазвучали жалобно аккорды,

Побежали пальцы по ладам.

Вспомнил я глаза твои большие

И твой тонкий, как у розы, стан.

Много вынес на плечах сутулых,

Оттого так жалобно пою.

Здесь, в тайге, на Севере далеком,

По частям слагал я песнь свою.

Я люблю развратников и воров

За разгул душевного огня.

Может быть, чахоточный румянец

Перейдет от них и на меня.

Приморили гады, приморили,

Загубили молодость мою.

Золотые кудри поседели.

Знать, у края пропасти стою.

* * *

Глухо лаяли собаки

В затихающую даль.

Я явился к вам во фраке

Элегантный, как рояль.

Вы лежали на диване

Двадцати неполных лет.

Молча я сжимал в кармане

Леденящий пистолет.

Пистолет был кверху дулом

Из кармана мог стрелять.

Я стоял и думал, думал:

Убивать - не убивать.

Но от сытости и лени

Превозмочь себя не мог.

Вы упали на колени

У моих красивых ног.

На коленях вы стояли

У моих красивых ног

И безумно целовали

Мой начищенный сапог.

Выстрел был, сверкнуло пламя.

Ничего уже не жаль.

Я лежал к дверям ногами.

Элегантный, как рояль.

* * *

Новый год. Порядки новые.

Колючей проволокой концлагерь окружен.

Со всех сторон глядят глаза суровые,

И смерть голодная глядит со всех сторон.

Ниночка, моя блондиночка,

Родная девочка, ты вспомни обо мне,

Моя любимая, незаменимая,

Подруга юности, товарищ на войне.

Милая, с чего унылая,

С чего с презрением ты смотришь на меня?

Не забывай меня, я так люблю тебя,

Но нас с тобою разлучают лагеря.

Помнишь ли, зимой суровою,

Когда зажглись на елке тысячи огней,

Лилось шампанское рекой веселою

И ты под елкой пела, словно соловей?

В мыслях пью вино шипучее

За губки алые, чтоб легче было жить,

Чтоб жизнь в концлагере казалась лучшею

И за шампанским удалось все позабыть.

* * *

Полгода я скитался по тайге.

Я ел зверье и хвойную диету.

Но верил я фартовой той звезде,

Что выведет меня к людскому свету.