Нина Владимировна проводила Клаву, заперла дверь на все замки и поехала сначала домой, а потом в больницу к отцу.

Владимир Владимирович Остерман прожил еще в бессознательном состоянии несколько дней и, как по заказу, скончался именно седьмого ноября, ровно через двадцать восемь лет после своей незабвенной Маруси.

Кирюше опять стало плохо в эти дни, и Нина Владимировна проводила время то у его постели, то у постели отца. Когда днем седьмого ноября отец умер, она поехала к нему на улицу Горького. Подошла к двери и ахнула... Дверь была взломана. Нина Владимировна бросилась в квартиру и, первым делом, в кабинет отца. Ноги сами несли ее туда...

Большой тяжелый диван отца был сдвинут, а под ним, в полу под паркетинами было довольно большое углубление. До взлома оно было под металлической крышкой. Крышка валялась рядом.

"Вот тебе и Клава", - покачала головой Нина Владимировна и позвонила в милицию.

Преступление было раскрыто моментально. Клава и ее сын, двадцатипятилетний оболтус Митя были арестованы.

Для отвода глаз из квартиры было похищено несколько старых шуб и шапок и пара изъеденных молью костюмов Остермана. Я, я влез, не отрицаю, говорил рыжий Митя. - Мать навела - сказала, сокровища там у старика. Тайник у него под диваном, мол. Я сам взломал дверь, отодвинул диван, нашел тайник все подтверждаю. Ну а что там, в этом тайникето было? Шкатулка, а в ней пачка денег, тех, дореформенных. Пять тысяч рублей - ну пятьсот, значит, по-новому. И ни хрена больше там не было, гадом буду. Я еще сдуру для виду прихватил вот шубы эти, да шапки. Ну, мамаша, удружила, обогатила меня... Сдурел старик и ляпнул ей про тайник этот, а она уши развесила.

Митя был так глуп и нелеп, что не поверить ему было трудно. Старуха Клава подтверждала все, что он говорит. Я, я, дура жадная, сволочь. Ничего, окромя хорошего от покойника не видела, царство ему небесное. Польстилась на богатства. В грех он ввел меня, я сроду чужого не брала... Ой, дура я старая... Ой, теперь меня до конца жизни не выпустят из цугундера, горемычную, голосила она. - И я там была, при мне он тайник этот окаянный вскрывал, будь он неладен... Старик-то, небось, и забыл в шестьдесят первом про эти деньги, получал ведь много, а перед смертью вспомнил, решил, сокровища там... А я и поверила...

Митя и его мать были осуждены по 144-й статье - кража со взломом. Митя получил пять лет, а мать - два года. Через год ее освободили за примерное поведение. Митя отсидел свой срок до конца.

Так и закончилась тогда, в 1968 году история с тайником Остермана и его мнимыми сокровищами.

И почему теперь, спустя двадцать пять лет вся эта история так настойчиво лезла в голову Нине Владимировне, она и сама понять не могла.

Историю эту знали в семье. Тогда, в шестьдесят восьмом Владислав Николаевич ничему не поверил. Впал в детство старик, - уверенно сказал он.

"Но почему он говорил о картинах Ван Гога, о рукописях Пушкина, о письмах Екатерины Второй?" - думала Нина Владимировна. "Ну, сокровища ладно, это могли быть старческие иллюзии, но про это-то он не мог придумать".

Через года два-три после этих событий к Нине Владимировне явилась Клава, спившаяся, опустившаяся, грязная. Попросила взаймы двадцать пять рублей. Просила прощения за свою подлость. Нина Владимировна поморщилась и дала. Естественно, отдавать Клава не стала, исчезла с концами. А еще через пять лет пришел ее сын Митя, еще более оборванный и грязный, сообщил, что мать давно умерла и тоже попросил взаймы, якобы на то, чтобы материну могилу привести в порядок. Да, глядя на этого человека, невозможно было представить себе, что он нашел в их квартире какие-то сокровища. Нина Владимировна пожалела сына своей старой домработницы и дала ему пятьдесят рублей без отдачи. Он безумно обрадовался такой сумме и тому, что не надо отдавать, обещал как-то отработать. "Вы не глядите, что я такой, у меня руки-то золотые, я все могу и по слесарному, и по-плотницки, и по автомобильному делу. И много еще, чего умею, в армии такому обучили...", хитренько улыбнулся щербатым ртом Митя. - "А щас вот папаше моего дружка дом будем поправлять, у него дом свой в деревне Жучки, хорош был дом, но крыша прохудилась фундамент осел. Старик обещал мне заплатить, я могу отдать..." - "Не надо отдавать", - поморщилась Нина Владимировна. - "Клава для нас много сделала, жалко только, что так все кончилось, и ее очень жалко." - "Ну мамаша, царство ей небесное, истинная ваша правда, ввела меня, подлеца, в смертный грех, ограбить квартиру решил такого человека, как ваш покойный батюшка, такого знаменитого на весь мир человека... Все от скудости нашей и от жадности. Не держите зла, Нина Владимировна, искуплю трудом. Может, вам что по даче надо сделать, я все могу. Задаром сделаю, ну, на бутылочку беленькой дадите и ладно, а не дадите, и не надо". - "Нет, Митя, у нас все в порядке". - "Ну телефон-то мой помните, звоните, коли что понадобится". - "Хорошо".

Вдруг неожиданная мысль пронзила ее сознание. Деревня Жучки...Деревня Жучки... Тогда она еще усмехнулась нелепому названию деревни с ударением на первом слоге. А теперь... Ведь именно в поселке Жучки Кирилл нашел Вику, именно в поселке Жучки прятали Лену и Вику неизвестные похитители. Совпадение?

У Нины Владимировны была давняя привычка - старые записные книжки не выбрасывать, бумажки с написанными телефонами класть в эти книжки. Мало ли... Недавно она перевезла эти старые записные книжки на дачу, они хранились в чулане на втором этаже.

Она встала с кресла и пошла в чулан. Нашла старую книжку, и в ней был записан телефон Клавы. Она бы, возможно, его и так вспомнила, слишком часто по нему приходилось звонить. Набрала номер. Подошел мужчина. Алло, это Митя? Кому Митя, кому Дмитрий Иванович, пробасил злой, пропитой голос. Вы, надеюсь, помните меня, я Нина Владимировна Остерман, ваша мама работала у нас домработницей. Помню, как же? От вас все и беды наши,фыркнул Митя. Он и теперь был нетрезв. Скажите, Митя, по какому шоссе была та деревня Жучки, где жил ваш товарищ? По Можайскому, - машинально ответил Митя и вдруг злобно переспросил: - А что? Что это вам до моего товарища? Спрашиваю, значит нужно. Вы не можете припомнить, по какой улице он жил? Не знаю я, по какой улице он жил! вдруг рассвирепел Митя. - Чего вы ко мне прилепились?!