Заговорщики вели себя осторожно, ибо опыт показал им, что предательство и измена кроются под самыми разнообразными личинами. Мале знал, что он может положиться на сотрудничество двух генералов - Гидаля и Лабори, с которыми подружился в тюрьме. Но даже этим двум противникам Наполеона он не раскрыл всех целей и масштабов заговора.
В лечебнице Мале забавлялся тем, что облачался в свою парадную военную форму. Окружавшие привыкли к этому, и никому не показалось странным, что, когда пришел момент, в 8 часов вечера 23 октября 1812 года, Мале вместе со своим другом аббатом покинул гостеприимный кров Дюбюиссона в полной военной форме.
Вскоре он появился у ворот близлежащих казарм и приказал часовому, а затем начальнику караула:
"Проводите меня к вашему командиру. Я генерал Ламот".
Мале избрал эту фамилию потому, что Ламот был офицер, пользовавшийся хорошей репутацией в парижском гарнизоне. Он принес с собой целый ворох фальшивых документов; депешу, якобы полученную со специальным курьером и содержавшую извещение о смерти Наполеона в России; резолюцию Сената о провозглашении временного правительства и приказ о подчинении ему - Мале гарнизона столицы.
В ночь на 24 октября Мале был, что называется, в своей стихии, не подозревая даже, что всего лишь подражает всем характерным ухваткам того самого монарха, которому так завидовал.
По его приказу были разосланы возглавленные подчинившимися ему офицерами сильные отряды для захвата ключевых позиций в Париже: застав, набережных и площадей. Другая часть войск отправлена была в тюрьму Ла-Форс, где в то время находились Гидаль и Лабори. Их освобождение состоялось без применения силы, без кровопролития и вообще каких-либо заминок.
Как только генерал Лабори предстал перед своим начальником Мале, он тотчас же получил приказ арестовать префекта Паскье. Затем Лабори двинулся во главе отряда к министерству полиции, где ни о чем не предупрежденный своими агентами и застигнутый врасплох Савари сдался без сопротивления. Сам Мале готовился повести другой отряд на Вандомскую площадь. Он намеревался арестовать генерала Юлена в главном штабе Парижского округа.
Арест Савари и Паскье произошел около 8 часов утра; оба были отправлены под строгим надзором в ту самую тюрьму, из которой только что вышли Гидаль и Лабори. Хотя срок унизительного ареста оказался недолгим, Савари впоследствии иронически именовали "герцогом де ла Форс" (непереводимая игра слов: "форс" по-французски "сила", "насилие", отсюда "герцог от насилия" и вместе с тем "герцог из тюрьмы Ла Форс").
Мале тем временем нагрянул к Юлену и предъявил свои полномочия. Они, однако, не устрашили трезвого солдата. Объявив о необходимости просмотреть бумаги, он попытался выйти из комнаты. Мале выхватил пистолет и выстрелил пуля раздробила Юлену челюсть. Этот выстрел был первой неудачей Мале. За ней последовала вторая.
Генерал-адьютант Дорсе - в списке лиц, которых надлежало арестовать и заключить в тюрьму, он числился как фигура второстепенная - по какой-то случайности зашел к генералу Юлену раньше обычного. Мале смело встретил его и сразу же предъявил свой мандат, но Дорсе тотчас увидел, что документы поддельные Его проницательность едва не стоила ему жизни Мале готовился выстрелить в Дорсе, когда внезапно в комнату вошел его адъютант. У Мале после выстрела в Юлена осталась в стволе всего лишь одна пуля, а противостояли ему теперь два офицера
Возможно, что он справился бы с обоими, поскольку они не обладали его отчаянной инициативой и душевной неуравновешенностью; но как раз в этот момент в комнату вошел отряд солдат. По приказу Дорсе они быстро справились с Мале. С этой минуты вся его необычайная авантюра закончилась. Савари и Паскье вскоре выпустили из тюрьмы Ла-Форс; сообщники Мале были арестованы.
Отступая с армией из России, где он потерпел жесточайшее поражение. Наполеон узнал о деле Мале и был очень обеспокоен обнаружившимся непрочным положением своей династии. Дело Мале было одной из причин его стремительного бегства от армии в Париж. Он набросился на всех, а тайную полицию осыпал отборнейшей смесью корсиканской злобной брани и жаргона кордегардии.
Но Савари, который мог ожидать для себя участи Фуше, все же не был прогнан в отставку.
ГЛАВАПЯТНАДЦАТАЯ
Император шпионов
Куда более серьезный исторический след Савари оставил как вербовщик, ибо именно он открыл Карла Шульмейстера, бесценного шпиона императора Наполеона, которого можно назвать "Наполеоном военной разведки". Более 125 лет прошло с той поры, как прекратилась деятельность Шульмейстера; но за весь этот солидный период европейской истории более умелый или отважный шпион так и не появился.
Столь же крайне беззастенчивый, как и сам Бонапарт, он сочетал находчивость и наглость, присущие всем крупным агентам секретной службы, с такими специфическими качествами, как физическая выносливость, энергия, мужество и ум со склонностью к шутовству. Родился он родился 5 августа 1770 года в Ней-Фредштетте в семье лютеранского пастора, но вырос в приятном убеждении, что является потомком старинной и знатной венгерской фамилии. Причем в его жизни наступил момент, когда он оказался в состоянии удостоверить свое дворянство, правда, с помощью мастерски подделанных документов.
Страсть к элегантности, соответствующей якобы высокому происхождению, побудила его, едва оказалось возможным, брать уроки у самых видных в Европе преподавателей танцев. Он хотел храбро драться, блистать в обществе, носить орден Почетного легиона... По части ордена не вышло, зато он вознаградил себя успехами в свете, научившись танцевать, как истинный аристократ.
Впрочем, начал он довольно скромно, женившись на землячке из Эльзаса, носившей фамилию Унгер. После женитьбы завел бакалейную и скобяную торговлю, от которой получал большой доход, главным образом - от контрабандного товара. По традициям пограничного Эльзаса как же можно было, живя так близко к границе, не использовать этого обстоятельства для наживы? Уже в семнадцать лет он не стыдился в этом признаваться, замечая, что занятие контрабандой требует необычайного мужества и присутствия духа. Даже позже, добившись известности и сколотив шпионажем огромное состояние, контрабандой он по-прежнему не брезговал.
В 1799 году он познакомился с Савари, тогда ещё полковником, весьма далеким от титула герцога и поста министра полиции. Примерно в 1804 году Савари, ставший уже генералом и одним из приближенных Наполеона, предложил Шульмейстеру совершить один из самых сомнительных подвигов секретной службы Империи: заманить во Францию герцога Энгиенского, молодого бурбонского принца, который жил в Бадене на содержании у англичан и мало интересовался роялистскими интригами.
В лице герцога Энгиенского Наполеон стремился преподать урок всем роялистам, полагая, что казнь невинного отпрыска изгнанной династии послужит должным устрашением.
Герцог Энгиенский часто навещал в Страсбурге молодую женщину, к которой был сильно привязан. Шульмейстср проведал об этом и тотчас же послал своихм помощников, чтобы увезти женщину в Бельфор, где её держали на вилле близ границы под тем предлогом, что местные власти зарегистрировали её как подозрительную личность.
Подделав письмо от её имени, Шульмейстер отправил его герцогу Энгиенскому; в письме она умоляла вызволить её из заточения. Любовник не медлил с ответом. Он полагал, что сумеет подкупить тех, кто её арестовал, и похитить её, поскольку Бельфор расположен неподалеку от Баденского графства. Но Шульмейстер уже был наготове, и не успел герцог ступить ногой на французскую землю, как его схватили и спешно увезли в Страсбург, а оттуда в Венсенн.
Уже через шесть дней после ареста герцог был осужден военным трибуналом. Воспользовавшись первой же возможностью, он отправил письмо своей возлюбленной с объяснением причины, по которой не смог ей помочь. Та, впрочем, уже сослужила Шульмейстеру службу и была отпущена на свободу; она так не узнала, какую роль поневоле сыграла во всей этой страшной интриге. В ту же ночь молодой герцог был расстрелян, причем палачи заставили его держать фонарь, чтобы удобнее было целиться. Говорят, Савари заплатил Шульмейстеру за это дело сумму, соответствующую 30 000 долларов. Так дорого стоил этот каприз Наполеона! По поводу судебного убийства герцога Энгиенского Талейран заметил: "Это хуже, чем преступление; это ошибка".