Теперь, много времени спустя, я понимаю, что внутренний кризис в работе со мной испытывал и Станислав Алексеевич Разница лишь в том, что, поскольку в творческом союзе роль ученицы менее активна, чем роль учителя, тупик я лишь чувствовала душой, а он, должно быть, осознавал в деле. Десять лет перед его глазами маячила Роднина -- все та же, какой он ее создал, и он тоже, вероятно, мучился над тем, что с ней делать дальше.
И все же, если бы многие сложные причины не привели к нашему расставанию, если бы нашим тренером не стала Тарасова, я бы и сейчас каталась так, как прежде. То, что не было осознано, Таня помогла осознать.
Сейчас, с одной стороны, я, воспитанная Жуком, смотрю на программу как на что-то технически единое, целесообразное и логичное, где каждый элемент занимает свое точное место, крепко спаян с другим -- так, чтобы обладать если не стопроцентной, то, во всяком случае, девяностопроцентной надежностью Если, например, этот элемент в начале программы, когда ты свежа, то он исполняется на чистой технике, а если в конце, когда сказывается усталость, нужно прикладывать максимум физических сил. Все это особенно важно, учитывая то, что мой, например, возраст не самый юный для спорта. Словом, с одной стороны, я смотрю на фигурное катание и на себя в нем трезво, без особых эмоций, по-мужски. Но, с другой стороны, мне хочется что-то придумывать, искать и сочинять. Хочется найти в себе и показать что-то, по-моему, еще не раскрытое. Но для этого надо не бояться ошибок. А ошибаться нам в общем-то особенно и нельзя.
Потом я не очень много умею. Могу представить себе элемент, а переход от одного элемента к другому не могу. Вернее, могу, но на льду и под музыку, а не в зале, не на полу. Могу только экспромтом, а не логическим путем.
Бывает, бьешься над чем-то, бьешься, вдруг что-то складывается, но "вдруг" -- это ведь не система, это ненадежно.
И еще беда в том, что я не умею видеть пару, придумывать за пару. Я могу все сообразить, только за себя -- куда, допустим, ногу поставить. А что делает за спиной партнер, что ему нужно делать, я чаще всего не знаю и не представляю. И видеомагнитофон тут не помогает.
Впрочем, экран видеомагнитофона, как и телеэкран,-- великий обманщик. Не все зрители это знают. Телевидение, создавшее нашему виду спорта огромную популярность, показывает его, по существу, не таким, каков он на самом деле.
Ведь изображение на экране не объемно, и я убедилась в том, например, что спортсмен, обладающий высокой скоростью, теряет на нем это свое преимущество. Крупный экран или маленький, цветной или черно-белый, на нем утрачивается ощущение простора, полета. И, наоборот, тихоход порой смотрится лучше. Происходит некое, если хотите, усреднение. В этом смысле больше везет танцами танцоры не так широко используют всю ледовую площадку, и к тому же их фигурные переходы, вязь их кружев выглядят эффектнее, они даже вроде быстрее катаются, хотя спортивная пара набирает гораздо большую скорость. К тому же надо различать понятия "скорость" и "частота движений". Можно вроде бы и меньше суетиться, но двигаться быстрее -- мощнее и шире.
И потом мощь скольжения угадывается по звуку конька, зубца, а в телезрелище главный звук -- музыка: ее ты слышишь, а льда не слышишь.
Поэтому -- хотя и не только поэтому -- телезрители нередко ошибаются в своих оценках, и судейская необъективность иногда чудится им там, где на самом деле необъективны они.
Впрочем, мы отвлеклись от рассказа о том. как ставится программа. Но говорить об этом нелегко, потому что у каждой программы своя история. Общее, пожалуй, во всех случаях только одно: быстрые части ставятся быстро, медленные-- медленно. Это вполне объяснимо. Ведь в быстрой что нужно? Прыгать и бегать. В медленной важен каждый жест, его необходимо найти. Бывает, отбросишь десяток вариантов и вернешься в конце концов к самому первому.
Из чего же первоначально исходит тренер, начиная размышлять над будущей программой, искать к ней музыку? Из чего исходишь ты, спортсмен?
Очевидно, прежде всего из того, что тебе свойственно, в чем твоя сила, твой стиль. Порой толчок дает воспоминание о том,
что когда-то, в свое время, особенно хорошо получалось. Моя первая в жизни короткая программа была под молдавскую мелодию "Жаворонок", и при подготовке произвольной на 1975--1976 годы -- олимпийского варианта-- я очень хотела весь пятиминутный музыкальный номер сделать молдавским. Это не получилось, но первая часть там все-таки была молдавской. В последние годы все время возникает желание еще раз использовать "Погоню" из "Неуловимых мстителей" -- наша короткая 1974 года, сделанная на эту музыку, была сразу всеми принята: к другим программам и публика и специалисты сперва присматриваются, как бы привыкают, а это -- точно любовь с первого взгляда. И вот в произвольной на 1977--1978 годы финальная часть -- снова "Погоня".
...Интересно порой рождаются новые элементы -- из ошибок при исполнении старых. Так было, например, с нашим "переворотом" (или "перебросом" -- более точного названия у этой поддержки нет). Мы с Улановым делали другую поддержку -- "вертолет", у Леши подломились кисти рук, и я по инерции пошла головой вперед. Станислав Алексеевич обратил внимание на необычность такого движения... Хотя в окончательном варианте "переброс" закрепился не сразу -- с Улановым он не получился, только с Зайцевым, тем более что Саша "вертолет" не любит...
С. ТОКАРЕВ: По утрам в Северодонецке ставится обязательная программа.
Ира как-то сказала: "Эх, поставить бы памятники Сальхову и Олегу Алексеевичу!" Это потому, что у нее прыжок "сальхов" самый нелюбимый и "тодес" Протопопова тоже. А этот тодес есть в обязательной 1977 года. и у Иры болит от него левая рука. Вот они заходят на тодес, Ира старательно вытягивается надо льдом, и по ее лицу видно, что она уже ждет боли.
Она описывает круг -- продолжением руки партнера, ее левая нога заложена за правую, но вдруг правый конек словно уезжает, выскальзывает из-под нее... "Ой!" Она резко вскрикивает и катит вдоль бортика, ссутулясь и потряхивая забинтованной кистью.
В довершение неприятностей у нее новые, еще не разношенные ботинки, она их все время перешнуровывает, подтягивает язык и однажды просто вырвала его...
-- Теперь у меня,-- шутит она,-- сзади ноге тепло, спереди продувает.--Хотя в общем ей не до смеха: знай заправляй окаянный язык в ботинок...
-- Еще раз,-- приказывает Тарасова, а иногда не успевает даже приказать, потому что Ира уже подала руку Саше, и в который раз заходят они на тодес, и опять Ира морщится от боли и перебинтовывает кисть, и при этом видна вспухшая бугром на запястье косточка На сей раз "ой!" кричал Саша -укололся о булавку, которой скреплен бинт, и еще долго возмущался тем, что "везде понатыкано".
Сейчас начнется лучшая, коронная часть его тренировки-- прыжковая. Он великолепный прыгун -- Саша Зайцев, он взмывает в воздух и словно зависает, и Тарасова иногда просто просит, чтобы прыгал он пониже и в длину, а не вверх.
-- Прямо Брумель какой-то,-- комментирует Ира хоть и иронически, но не без гордости за мужа.
Впрочем, в данный момент Саша берет дополнительный тайм-аут и принимается учить девочку Лену прыгать два с половиной. С одной стороны, для него это отдых, а возможности отдохнуть он никогда не упускает, с другой -- его хлебом не корми, а дай поделиться своими знаниями.
Бедняжке Лене сказано, что, пока она не научится крутить эти два с половиной несчастных оборота, партнера ей не найдут. И с самого утра она ездит и ездит, заходит и заходит на прыжок. То вдруг просияет: "Кажется, получилось!" -- то совсем скиснет.
-- Леночка, деточка,-- чеканит Тарасова, уставшая от объяснений -- ты поняла, наконец, или не поняла, ты почему головочкой своей не думаешь, радость моя?
Зайцев подъехал к ней.
-- Лена, смотри: локти сюда. Сюда, сюда, как будто ты арбуз держишь.
-- Скажи: "Как будто маму обнимаешь",-- советует Тарасова. -- Свою маму я лично раз в год вижу,-- парирует Зайцев.-- Не знаю, как ей, а мне про арбуз понятнее. Лена, давай еще, заходи, а я посмотрю.
