– Чё морду воротишь? Тебе, бляха, гр-рю!.. – не унимался пьяный. – Сама небось каждому встр-речно-му… попер-речному… Со своей такой вчера ёкаря стаскивал…
– Не ругайтесь при ребёнке!.. – взвизгнула женщина.
Девочка заплакала.
Мужчина начал угрожающе подниматься на ноги:
– Я сейчас милицию приведу!..
Пьяный с неожиданной обезьяньей ловкостью влепил ему затрещину. Удар пришёлся врасплох: мужчина взмахнул руками и тяжело опрокинулся обратно на сиденье, но не удержался и съехал на пол.
– Милиция!.. – закричало сразу несколько голосов, в основном женских. – Вызовите милицию!
Кнопку, видневшуюся в дальнем конце вагона, никто, однако, нажимать не помчался. Работает она ещё или нет, эта кнопка, да и кому охота в случае чего объясняться? А разошедшегося скандалиста, того и гляди, урезонит само слово «милиция»…
Пьяный захохотал.
Кира не уследила, когда это Костя успел покинуть их уголок, но он уже шёл, неторопливо и чуть-чуть вразвалочку шёл вперёд по проходу. Что тут прикажете делать? Гордиться смелостью кавалера? Или бросаться следом и хвататься за него двумя руками, чтобы не лез на рожон?.. Кира не знала. Ей было страшно.
Пьяный заметил подходившего Костю и воинственно повернулся навстречу:
– А ты, блин, тоже по лекалу захотел, мать тво… Он вдруг замолчал. Костя стоял к Кире спиной, и она не видела, что там у них происходило, да и видеть было особенно нечего: Костя, подойдя, молча остановился и вроде даже не двигался с места. Потом пьяный ёрзнул и с готовностью поднялся, прямо-таки даже вскочил, и они вроде под ручку направились в сторону дальнего тамбура. Костя шёл прямо, не теряя равновесия при толчках поезда, а его невольный (теперь было заметно, что невольный) попутчик пританцовывал рядом, неестественно выгнувшись боком и стукаясь обо все сиденья подряд. Они миновали тамбур и скрылись в гулко грохотавшем переходе между вагонами. Секунду спустя Костя вышел обратно уже один, захлопнул дверь и вернулся на своё место. Пассажиры косились и провожали его неразборчивым бормотанием. Теперь, когда всё отгремело, многим казалось: надо было просто не обращать на пьянчугу внимания, небось сам бы утихомирился.
– Молодец, парень, – гнусаво сказал поднявшийся с полу мужчина. Он держал возле носа женин платочек, останавливая кровь.
Кира смотрела на идущего Костю, и ей было ясно, что чудо не кончилось. Ещё она думала о том, как мало она, в сущности, знает своего спутника. Любой человек, даже самый простой и открытый, только кажется прозрачным насквозь. Вот и Костя, наверное, чего только не насмотрелся по своим экспедициям. Уж точно происходили там не одни сплошь весёлые и забавные случаи, которыми он без устали её развлекал. Кира тоже ездила в стройотряд и на картошку и кое-что понимала. Когда он сел рядом с ней, она взяла его за руку. Это как-то само собой разумелось – сидеть, плотно переплетя пальцы, и просто молчать.
После целого дня за городом ноги у Киры немилосердно гудели, и Костя повёз её домой на метро. В обычной жизни она не любила поздних возвращений, ибо мало ли на каких субъектов можно напороться в метро и того пуще на полуночных улицах, но сегодня день был явно особенный. Кире было потрясающе уютно под лёгкой Костиной курточкой, которую он таки надел ей на плечи, и против всякого обыкновения совсем не хотелось поторопить подземный состав.
В прошлом году она купила путёвку по городам Закавказья. В группе, собравшейся со всего Союза, одна пара привлекла её внимание: женщина, выглядевшая утончённой интеллигенткой, и её муж. Этот муж вроде ничем выдающимся не блистал, но Кире упорно казалось, будто в каждом его движении – вот он садится на стул, берёт вилку, накалывает котлету – необъяснимо сквозила страшная сила. Разговорившись однажды с его женой, Кира решила проверить догадку. Женщина рассмеялась: «Штанга? Военный он у меня. Инструктор по рукопашному бою…» В гостинице, где их поселили, не прекращались проблемы с водой, и в какой-то вечер, часов в одиннадцать, они сговорились отправиться в баню: Кира с соседкой по номеру и военный с женой. Мрак в февральском Баку был выколи глаз, фонари горели с интервалами метров пятьсот, трёх женщин сопровождал всего один мужчина… но Киру всё равно не оставляло ощущение, что она едет на танке.
Такое чувство абсолютной защищённости очень редко выпадало на её долю и всякий раз было невыразимо блаженным. Только, оказывается, и блаженство обретает совсем особое качество, если твой защитник, покровитель и каменная стена… как бы это сказать… не совсем тебе безразличен…
Костя бесшабашно повёл её напрямик через парк, на что она, конечно, нипочём не отважилась бы в одиночку. Парк был совершенно безлюден. Ещё два дня назад Кира даже порадовалась бы этому обстоятельству. Зря ли как-то раз она даже свернула с аллеи, чтобы не попасть на глаза Нине с Валерой, – всё, что угодно, только не в обществе Кости!.. Теперь ей было даже обидно, что никто не увидит их вместе и Не оценит, какой замечательный парень положил на неё глаз.
– Ну что! – сказал он, останавливаясь перед её дверью. – Ты себя береги. Я тебе открыточку оттуда пришлю. С видами.
Он уже потянулся за своей курткой, и тут…
– Не уходи, – шёпотом сказала Кира, и сердце гулко стукнуло у самого горла. – Останься. Не уходи.
Не надо, ой не надо было ей говорить такие слова. Она понимала это столь же отчётливо, как и то, что не произнести их было попросту невозможно.
Костя замер, глаза сразу стали очень серьёзными.
– Кира?.. – спросил он тихо. Она зажмурилась и повторила:
– Останься. Не уходи.
Позже она не могла припомнить, кто из них отпирал замок: только то, как открылась дверь в застоявшуюся квартирную темноту, как Костя придвинулся ближе и как она нечаянным образом оказалась вдруг у него на руках.
– Ты что! – ахнула она по-прежнему шёпотом и обхватила его за шею. – Ты что!.. Живот надорвёшь!..
Ей, впрочем, уже было откуда-то ясно: не надорвёт. Костя негромко засмеялся впотьмах и внёс её внутрь, и пяткой аккуратно защёлкнул за собой дверь. Кира гладила его густые волосы, жёсткие, точно солома, а потом стыдливо и неумело поцеловала его.
…И было им хорошо. Несмотря даже на вопиющую безграмотность одной из сторон…
Утром Костя стал прощаться уже окончательно.
– Я не смогу куда-нибудь тебе написать?.. – зябко кутаясь в халатик, спросила она. Костя положил в чай третью ложечку сахара и отмахнулся:
– Да нас там небось сразу куда-нибудь в такую тьмутаракань запичужат… куда местный Макар антилоп не гонял, а вертолёт в полгода раз по великому обещанию прилетает. Пока письмо доползёт, я сам быстрее приеду. Ты смотри тут, на чужих мужиков не очень глазей!
Кира подумала о том, что через шесть или сколько там месяцев вполне может встретить его, что называется, в интересненьком положении. А задержится, так и с пополнением. Мысль об этом грела сердце и вместе с тем заставляла трезво оценивать вещи. Кира знала нескольких матерей-одиночек, чьи нехитрые истории были трогательно похожи одна на другую. И тоже, как правило, начиналось всё весьма романтично. Кира прислушалась к себе и поняла, что ни о чём не жалеет. Может быть, до поры. Смотреть, как ЕЁ МУЖЧИНА уписывает бутерброд с сыром, было сущее наслаждение.
А он дожевал и сообщил ей – сурово, как о решённом:
– Вот приеду – и сразу в загс. Ясно? Кира вздрогнула, помолчала и тихо ответила:
– Ты не зарекайся…
Костя воздел палец – сейчас что-то покажу, упадёшь! – и запустил руку во внутренний карман курточки:
– Закрой глаза…
Кира послушно закрыла. Он цепко взял её за правую кисть, и на безымянный палец безо всякого предупреждения скользнул прохладный металлический ободок. Кирины ресницы взлетели сами собой: в зрачках отразилось новенькое обручальное кольцо. Костя торжественно протягивал ей второе и подставлял палец:
– Пам, пам, па пам-пам пам пам пам, па-па-па-папам…
У неё неизвестно почему спёрло дыхание и на глаза навернулись слезы, она попыталась подхватить импровизированный марш Мендельсона, но голоса не было. Она смогла только по вечному женскому обыкновению разреветься, уткнувшись лицом ему в грудь. Слезы были горькими и сладкими одновременно.