Беляков Александр Васильевич

В полет сквозь годы

{1}Так помечены ссылки на примечания.

Hoaxer: мемуары знаменитого штурмана, который вместе с В.П. Чкаловым и Г.Ф. Байдуковым совершил беспосадочные перелеты Москва - остров Удд (июнь 1936) и Москва - Северный полюс - Портленд (Ванкувер, США) (июнь 1937). В 1936-39 флаг-штурман дальней авиации, затем флаг-штурман ВВС. С 1940 зам. нач. Военной академии командного и штурманского состава ВВС, затем нач. Высшей школы штурманов. С 1945 нач. факультета Военно-воздушной академии.

Содержание

Глава первая. Русский Лион

Глава вторая. "Стреляйте, юнкер!.."

Глава третья. Вместе с Чапаевым

Глава четвертая. Первые ортодромии

Глава пятая. Ступени к высотам

Глава шестая. Зовут полярные широты

Глава седьмая. Через полюс в Америку

Глава восьмая. Американские впечатления

Глава девятая. Будни флаг-штурмана

Глава десятая. На боевом курсе

Вместо эпилога

Примечания

Глава первая.

Русский Лион

Лето 1896 года у народного учителя Василия Григорьевича Белякова, моего отца, ушло на поиски места работы. И оно было предоставлено ему в селе Фоминки, Гороховецкого уезда, Владимирской губернии. Собственно, это оказалась не должность учителя, а нечто вроде помощника или стажера. Поэтому по окончании учебного года отец снова начал искать работу.

Жить тогда было не на что: денег едва хватало на пропитание, и он залезает в долги - к попечителю школы, к дьякону. Но, несмотря на большую нужду, сельский учитель тянулся к знаниям, выписывал журнал "Новое слово", считая его самым подходящим для просвещения, о чем и рассказывают его дневниковые записи.

Чтобы заработать дополнительно, В. Г. Беляков становится переписчиком Всероссийской переписи населения. Это дает возможность узнать жизнь крестьян не только села Фоминки, где он поселился, но и окрестных деревень. В записной книжке учителя все чаще появляются горестные заметки о бедности простых людей, да и о своих трудноразрешимых проблемах.

"Месяц назад я не позволял себе думать, чтобы мне не дали места: оно уже обещано было еще в прошлом году. Но теперь приходится подумать о борьбе за существование в будущем году".

"Единственная надежда - если не дадут места, поступлю на частную должность и тем лишу себя возможности умереть с голоду..."

Россия стояла на пороге грозных исторических испытаний: Цусима, 9 Января, царские расстрелы 1905 - 1907 годов, первая русская революция. Но официозы обеих столиц - "Санкт-Петербургские ведомости", "Московские ведомости" пока еще обеспокоены другим событием - со всеми мельчайшими подробностями и реалиями, с трепетом верноподданничества, с подобострастным восторгом газеты освещают коронование Николая II.

"Торжественному въезду в Первопрестольный град Москву Государь Император высочайше соизволил быть в четверг, 9 сего мая, в 2 часа 30 мин. пополудни..."

"...Сообщаем подробности о серенаде, данной 8 мая вечером перед Петровским дворцом в высочайшем присутствии".

"...Обед в Александровском зале Кремлевского дворца. За обедом играл придворный оркестр. Тостов не было. Со многими из гостей Их Вел-ва милостиво разговаривали. Меню обеда было следующее:

Суп из черепахи.

Рыба-соль.

Филей с кореньями.

Холодное из рябчиков и гусиной печенки.

Жаркое - индейка, молодые цыплята.

Цветная капуста и стручки.

Горячий ананас с фруктами.

Мороженое"{1}.

Страшное кровавое знамение отметило коронацию последнего русского царя. Вот официальное сообщение о трагедии на Ходынке:

"Блистательное течение Коронационных торжеств омрачилось прискорбным событием. Сегодня, 18 мая, задолго до начала народного праздника, толпа в несколько сот тысяч двинулась так стремительно к месту раздачи угощения на Ходынском поле, что стихийною силой своей смяло сотни людей..."

А вечером во французском посольстве состоялся бал - "небывалый по красоте, роскоши и оживлению... На память об этом бале всем дамам были розданы букеты цветов, привезенные из Франции, чудесные веера, которые были перевязаны лентами национальных цветов".

Трагедия Ходынки вызвала горькие обличительные отклики, прорвавшиеся в печать: "...На Ваганьковском кладбище, где в настоящее время собраны все трупы погибших, - не поддающаяся описанию картина. Все кладбище полно народа, пришедшего из разных мест, чтобы среди трупов отыскать своих родных. Вдоль ограды тянется бесконечною массой народ, ожидающий впуска на кладбище. Узнанные родными тела выдаются им или, по их желанию, погребаются тут же". "Устраивается ужасающая по своей нелепости, безумной трате денег коронация? - пишет Л. Н. Толстой, - происходят от презрения к народу и наглости властителей страшные бедствия погибели тысячи людей, на которые устроители ее смотрят как на маленькое омрачение торжеств"{2}.

Читая официозы 1896-го, погружаясь в их велеречивую, пышную терминологию, фанфарное всероссийское "Славься!", не найдешь даже между строк намека на стачки, погромы, поджоги усадьб, ежегодный недород, близящийся экономический кризис и назревающий ропот протеста. Нельзя даже представить себе, что середина девяностых годов будет изучаться студентами ж школьниками как "начало пролетарского этапа в российском освободительном движении", когда В. И. Ульянов, молодой человек из Казанского университета, организовал в Петербурге Союз борьбы за освобождение рабочего класса. Будто образовались две истории: одна - та, которую писали современники, другая которую знаем мы, советские люди послереволюционных поколений...

В это вот время, на рубеже столетий, я и родился в деревне Беззубово Богородского уезда. Нарекли Александром, засвидетельствовали имя в церкви Ильинского погоста. И начались отсюда мои странствования по городам и весям, да столь долгие, что сейчас и самому не верится: с прошлого ведь еще века!..

Безмятежная пора детства... В памяти до сих пор сохранились его радужные картинки.

Лето. Теплое, ласковое русское лето в разгаре. Солнце уже высоко. Я тороплюсь позавтракать - и на улицу! У меня этим летом обновка трехколесный велосипед. Одно колесо большое - на нем две деревянные катушка для ног, два задних колеса поменьше, все они с железными ободами, гремят и дают знать, что я еду довольно быстро. Еду куда хочу!..

С трудом стаскиваю велосипед по ступенькам крыльца - он для меня тяжелый.

- Ты куда, пострел? - останавливает вдруг отец.

- К Абрамычу, - спешу с ответом, ибо знаю, что туда мне ехать разрешат.

Сосед наш, Абрамыч, работает на небольшой фабричонке Баранова, расположенной недалеко от школы, - выпускает женские платки с красивой бахромой. Бахрому обвязывают вручную женщины из семьи Абрамыча, и я люблю смотреть, как под их руками вырисовываются узоры.

Если долго не возвращаюсь домой, мать ищет - у какого двора стоит мой велосипед, значит, я тут. Дома вся наша семья в одной комнате: отец, мать, трое детей и часто приезжавшая проведать нас бабушка Зиновья.

С детства родители приобщали нас к сельскохозяйственным работам. И здесь, в лугах вдоль Клязьмы, на поляне, которую отец получал в лесничестве за небольшую плату, мы заготавливали для коровы Бурении сено на всю зиму. Отец мой сам насаживал косы на окосья, закреплял их кольцами, отбивал на небольшой наковальне. Он подготовил две малые косы с соответствующими росту окосьями мне и брату, и вскоре мы стали выходить на сенокос вчетвером.

Обучили в семье и нас, подростков, как точить косу бруском, хранившимся в брусочнике на поясном ремне, как регулировать захват косы при очередном взмахе, как добиваться чистоты выкоса, как обходить древесную поросль, кочки, кротовые холмики. Выучились мы и разбивать скошенные валы, сгребать траву деревянными граблями в копны, определять, когда сено высохло и готово к отправке в сарай.