Девушки еще в прокуратуре приблизительно обрисовали внешность бандитов. Они указали, что водитель был в спортивном костюме, голубом или сиреневом. На втором была рубашка в мелкую клетку или тенниска. А машину определили по цвету как красную или вишневую.

Очень своеобразная точность. Но иной и не бывает. Ведь в состоянии стресса человек на многое реагирует иначе. По-иному воспринимается и окружающая действительность. Оперативники к этому привыкли, как, скажем, врачи к неразборчивому почерку друг друга, и даже в этой неразберихе в конце концов вычленяют только нужную информацию. Так получилось и в этот раз. Сопоставляя и анализируя разрозненные данные, они систематизировали их. В результате все четче прорисовывался облик настоящих преступников.

Одновременно сыщики из РУОПа вытащили на свет и такой интересный эпизод. Оказывается, в период 1995-1996 годов Оглоблин трижды задерживался милиционерами патрульно-постовой службы в городе Москве и даже штрафовался за несоблюдение правил регистрации. Прямо потрясающая ситуация - милиционер не имеет элементарной информации о преступнике, находящемся в Федеральном розыске?

Именно так. При другом раскладе его давно бы под стражей препроводили куда следовало. Этого не произошло. Тогда выходило, что вся проверка осуществлялась, как это чаще всего и бывает, в лучшем случае дозвоном в ЦАБ. Это в наш век компьютерной обработки данных и при космических кораблях, бороздящих космос!

Но, увы, в жизни все опять далеко не так, как в кино, когда сыщик, сняв трубку телефона и настучав заветный номер, узнает все. На практике, если повезет, то при непрерывном накручивании диска телефона (кнопочные и то стоят не во всех отделениях, не говоря о компьютерах и Интернете, иных прибамбасах) дозвонишься в ЦАБ примерно через 30-60 минут.

Отсюда и напрашивается вывод - мало того, что нет единой информационной базы, невозможно воспользоваться элементарным - узнать, прописан ли и где тот или иной человек. Ведь если бы те же милиционеры ППС дозвонились своевременно в ЦАБ, они смогли бы узнать, что на интересующего их Оглоблина уже полгода выставлен так называемый "сторожевой листок".

Это значит, что за человеком этим имеются грехи. Он совершил преступление и скрылся, чтобы избежать ответственности. Действовать в отношении такого человека надлежит однозначно: задержать, доставить в ближайший отдел внутренних дел и передать туда, где его разыскивают, где он наследил.

Оглоблин же трижды (!) подавался в Федераль - ный розыск по факту мошенничества. Но это не помешало ему спокойненько разгуливать на свободе и не скрываться где-то на полулегальном или нелегальном положении. Как было установлено в результате проведенной оперативной проверки, он с весны 1996 года проживал на квартире своей бывшей жены в Балашихе. Об этом оперативники узнали у ее соседей. Они же подтвердили, что появлялся Оглоблин именно на красной, цвета крови, иномарке, а точнее "Хонде", а номера на ней были явно не местные.

Лишь жена и ее родственники утверждали обратное. Якобы не видели его давно.

- Как освободился после заключения, - твердила одно и то же женщина, так я его и не видела больше. Он, кажется, в Астрахань, к друзьям, уехал. Потом, в разводе мы с ним. Не живем вместе...

- Нет, зятька этого после тюрьмы не видела, - создавала алиби родственнику и теща. - Не появлялся он здесь...

Другого от близких людей и не ожидали. Им даже существующим законодательством разрешается не давать сведений, которые могут быть использованы во вред родным или самому себе. Все это предпринято для обеспечения личной безопасности. А вот как же быть с дачей заведомо ложных показаний, которые могут направить следствие по неправильному пути? Опять противоречие, которых в нашей жизни и без того множество.

По запутанному следу

Поисковая петля вокруг Оглоблина и пока неизвестного сообщника сужалась и затягивалась точно и расчетливо. Руоповцы вычислили, что первый давно живет в Подмосковье, что вернулся сюда почти сразу по выходе из зоны. Совсем ненадолго он задержался в Астрахани, куда был выслан под надзор милиции на стройки народного хозяйства. Но как выяснилось, до ударного труда Оглоблин был не особенно-то и охоч.

К тому же, пока он отбывал срок за свои делишки, многое вокруг изменилось. Хотя формы перевоспитания и остались прежними, но страна уже полным ходом шла к рынку. Что-либо производить становилось невыгодным. Гораздо прибыльнее было покупать и перепродавать уже готовую продукцию, лучше всего импортную. Ведь наша, отечественная, всегда выпускалась не для конкурсного сбыта, а для распределения по талонам, карточкам и т, п. Она лишь могла меняться на такую же продукцию или ходовое сырье, например лес.

Оглоблин быстро смекнул, где можно сорвать куш пожирнее. Он втерся в доверие к кому надо и вскоре выстроил длинную комбинацию, в которой русский лес выгодно менялся на японские телевизоры. Как посредник, заключив контракты между поставщиками, умудрился еще получить, якобы под предоплату сделки, солидный кредит. И как только явно и ощутимо зашуршали новенькие купюры, он кинул и тех и других, решив для себя, что лучше синица в руке, чем жар-птица в небе. Пусть после продажи телевизоров навар будет богаче, но когда это еще будет. Им все равно надо делиться. Он же предпочитал иметь все и сразу.

Сорвав куш, Оглоблин сразу перешел на нелегальное положение. Нигде не работает. Нигде не прописан. Есть человек и вроде бы его нет. Как вычислить такого?

Оперативники из Московского РУОПа тут пошли, можно сказать, от противного. Пусть нет человека, но всегда на месте остаются те материальные блага, которыми он владеет, та же модная ныне недвижимость, другие средства, на которые он претендует.

Так выяснилось, что, наследив на Нижней Волге, Оглоблин удрал оттуда в Подмосковье. Здесь места знакомые и скрываться легче. Часть средств выгодно вложил а бизнес, оборудовав торговую точку на центральном рынке в Балашихе. Нанял продавца. Организовал торговлю. И только хотел окончательно залечь на дно, как начались недоразумения с местной братвой. Те выставили ему ультиматум: "Слушай сюда. Оглобля. Если ты коммерсант - отстегивай! Если наш, то..."

Оглобля выбрал "то". Сразу наскучила, видно, жизнь бизнесмена. В ней нет тех острых ощущений. Потому он быстро продал свой ларек приятелю Мише. Но осталась еще "Хонда". С ней расставаться было жаль. Классная японская тачка как нельзя кстати подходила для промысла, который он намечал уже себе. Модная, скоростная легковушка в случае необходимости могла без труда оторваться от милицейского патруля на тихоходном "УАЗе" или слабосильных "Жигулях", а в случае чего еще и запросто потягалась бы с гаишным "Фордом".

Более того, подкупало в ней еще одно достоинство. Все двери "Хонды" были оборудованы специальными замками с электроприводом, которые для удобства могли открываться и закрываться в случае необходимости только с места водителя. Нет, дотошные японцы не готовили эту машину специально для российских бандитов. Они рассчитывали на добропорядочных граждан, которые, скажем, едут за город с малыми детьми. А чтобы шустрые чада ненароком не открыли двери в самый неподходящий момент, и установили такую блокировку.

Оглоблин видел для себя в японском ноу-хау совсем иное предназначение. Вместо детишек он взялся за извоз, москвичек, выбираемых им для собственных утех. Для этого намечал в жертвы "упакованных" получше. Тут особенно искать и выбирать необходимости не было. Не случайно же иностранцы отмечают, что наша молодежь одевается изысканнее, лучше.

Как выяснилось позже. Вера и Ира были не единственными жертвами Оглоблина. Это подтвердилось уже в ходе следствия, когда их портреты с целью опознания другими потерпевшими и выявления новых эпизодов были разосланы через дежурную часть Московской милиции в средства массовой информации для опубликования. И вскоре позвонили два человека: молодая женщина и мать одной из потерпевших. Последняя рассказала, что ее дочь описывала похожих бандитов, которые также вывезли ее с подружкой в лес. Но в настоящее время ее нет в городе, и она не может подать заявление о случившемся. Как связаться с подвергшейся насилию и грабежу подружкой, она не знает. Опознала обоих бандитов и женщина, признав, мол, да, это именно те самые и она удовлетворена, что гады эти наконец-то пойманы и получат по заслугам, но заявление о случившемся с ней она писать не будет из-за нежелания прида-вать этому случаю в буквальном смысле опасную для нее огласку, которая может сильно изменить ее семейную жизнь. Она так и осталась инкогнито.