торжественно-серьезно, - в первую очередь - для меня, В глубине души, он считал, конечно, что эта серьезность в тысячу раз хуже и фальшивее всех неуклюжих шуточек его, но сказал так для нее, а не обычна я серьезность его тона тоже заставила ее смахнуть с лица прилипшую мелкую напряженную улыбочку, она смешалась, опустила глаза: будто молодая слышала любовное признание.

- Мне почему-то кажется, что после этого, после сегодняшней счастливой встречи в моей и твоей жизни должно что-то произойти, - сказал он очень убедительным голосом, сам вполне веря тому, что говорит, - что-то должно измениться в наших жизни... Он помолчал, решив, что все главное уже сказано.

- Ну... - неопределенно проговорила она после затянувшейся паузы. Знаешь... Я слишком долго... по крайней мере мне так кажется, что слишком долго... Слишком долго жила одна... В одиночестве. Мне, честно говоря, очень хотелось бы, чтобы что-то изменилось... Порой меня охватывает ужас при мысли, что надвигается старость... и вместе с ней болезни, немощь, а я совсем одна... Дети покинули меня... Что греха таить, как же иначе можно назвать такое их поведение? Не едут давно, а пишут все реже... Внуков, кроме одного, когда ездила к старшему в Новосибирск на рождение сына, знаю только по фотографиям... Ездить далеко уже не могу, всякие старческие хвори одолели: ревматизм, подагра, всё вместе, ноги опухают, болят временами жутко... Теперь сняться с места для меня огромная, неразрешимая почти проблема... И вот думаю иной раз - буду я так до самой смерти у себя в четырех стенах, а помру верно, не сразу и хватятся... Страшно, ой, как страшно... Не хочется такой покинутой помирать...

- Вот, вот, - откликнулся он тихо. - И у меня те же мысли... Да-а... В старости люди больше схожи, чем в молодые годы, когда их отличают разные темпераменты... Так ведь, а?.. А признайся сейчас, когда мы случайно повстречались, тебе уже не так страшно, а?

- Теперь не так, - ответила она, лаская его взглядом и теплой, долгой улыбкой.

- Я люблю говорить прямо, - начал он. - Из-за этой привычки у меня в жизни было много неприятностей...

- Ты и в молодые годы был такой... ершистый, - робко заметила она.

- Помнишь, значит... Это хорошо... Так вот, много я врагов себе нажил этой своей прямотой, пока не понял, что поговорка "горькая правда лучше сладкой лжи" оправдана разве что только в медицине, когда врачи ставят диагноз больному. Огромное большинство людей не любит, когда им в лицо говорят горькую правду, когда указывают на их ошибки... Впрочем, я отвлекся...

- Ничего, - сказала она, - говори.

- Так вот, скажу тебе прямо. Жили мы с тобой давно, это верно, так обернулось, что расстались, не будем сейчас вспоминать и искать виновного, ни к чему это, быльем поросло, как говорится...

- Да, - произнесла она, боясь шевельнуться, сесть поудобнее в кресле, хотя уже ясно чувствовала, как затекли и болят ноги в одном положении.

- Ты вот о детях говорила... - продолжал он. - Мы с покойницей женой лет двадцать назад... Она уже отчаялась, да и я переживал очень, уже ясно было, что ребенка ждать бесполезно... Вот, значит, мы и взяли мальчонку из приюта, воспитали... Когда жена умерла, ему семнадцать исполнилось... К жене был очень привязан... Знал, конечно, что не родной он нам, разве, живя среди людей, такое скроешь? Да и мы сами не особенно старались скрыть это, ведь ему уже почти три года было, когда мы его взяли к себе... К чему тут в кошки-мышки играть? И разве это главное, разве главное - скрыть от него, что он был неродной? Глупости это... А как жены не стало, уехал он от меня. Ты, говорит, будешь пенсию получать, проживешь, зачем я тебе, да еще неродной?... Вот так вот. Казалось, все старался для нею делать... Да чего там! - он досадливо махнул рукой. - Поначалу места себе не находил. То нас было трое, то враз совсем один остался. Переживал очень, справки наводил... Но человек-не собака, его возле себя не удержишь... - он помолчал, и она не прервала его молчания, и только после продолжительной паузы он заговорил снова. - Мне часто вспоминается случай один. Мне его рассказал мой дядя, младший брат отца, когда я еще мальчишкой был... С ним в детстве произошел этот случай, было тогда ему лет десять-двенадцать... Давно это было, еще до революции. В деревню, где он жил, приехали бродячие циркачи, из Грузии, кажется, приехали, разбили шатер маленький и давали представление... Ну, конечно, какое это было представление, сама понимаешь, акробаты, канатоходцы, клоун, да еще один шпаги глотал, но тогда это было настоящим зрелищем, великолепным праздником, особенно в деревне, особенно для мальчишки его лет... Был среди циркачей и силач, у входа в этот импровизированный цирк он поднимал гири, цепи разрывал, короче, интриговал и заманивал людей в шатёр... Мальчик два дня выпрашивал у своего отца пятак - деньги, надо сказать, немалые, но, видно, зрелище стоило того, пятак - плата за вход в шатер. Наконец, снизойдя до слезных просьб сына, отец дает ему пятак, большой медный царский пятак, наказав, кстати, переделать за это десяток дел. Мальчик, не чуя ног от радости, бежит к цирку, чтобы попасть на ни разу не виданное представление, возле шатра он останавливается и завороженно следит за работой силача... Теперь мальчик стоит гораздо ближе, не издали, как раньше, наблюдает, а стоит рядом с богатырем, чувствуя, что имеет на это право - ведь в руке его зажат огромный пятак, и он может войти в шaтep. А тут здоровяк этот, импровизируя, так сказать, чтобы войти в более тесный контакт с публикой и завоевать ее доверие, протягивает свою огромную лапищу мальчику, и тот, как загипнотизированный, кладет г. его ладонь пятак. Силач показывает пятак публике, и тут же без лишних адов сгибает его в пальцах, сгибает пополам и возвращает мальчику. Публика довольна. Но у входа в шатер мальчика не пускают, не берут у него согнутый пополам пятак, согнутый пятак недействительный пятак... Он лихорадочно пробует разогнуть монету, ничего, естественно, не получается, а представление уже началось... Убитый горем,, плача, он возвращается домой, сжимая в ладошке ненужный уже пятак... Oтeц успокаивает его, камнем выпрямляет монету и обещает, что завтра сам сведет его в цирк. Но неожиданно ночью артисты снимаются с места, и к утру жители деревни не обнаруживают шатра... Вот такая история...- он снова надолго замолчал, и она, не зная что сказать, не нарушала паузы. Через некоторое время он задумчиво проговорил: - моя жизнь мне кажется вот таким вот нерастраченным вовремя пятаком, согнутым пополам и никому теперь не нужным, и уже никак не выправишь монету, да и не к чему выправлять - цирк уехал.... Зряшный, ненужный пятак, не принесший радости ни тебе, ни другим... - он вздохнул и, словно отыскав в памяти причину, заставившую его вспомнить давнишнюю историю, происшедшую не с ним, оживился несколько.