- Я не болтливый, - уверил его Элик.
Он и правда стал почти забывать о случае в директорском кабинете, который имел неосторожность наблюдать через окно, потому что это была мелочь по сравнению с тем, чем он стал обладать с сегодняшнего дня. Ни о чем больше он не мог думать по-настоящему.
- Иди, - сказал директор. - И вместо того, чтобы летать, учись получше, понятно?
- Ага, - кивнул Элик и вышел из кабинета.
Хоть весь этот разговор и был ужасно неприятным, все же, что там ни говори, директор выручил его - на контрольной, к которой он не подготовился, ему поставили букву "н" в журнале, что означало - не было Элика в тот день на уроке. Но если б даже он весь урок просидел за партой, Элик мало бы чего высидел, так как мысленно был далеко от школы, уроков и всех самых страшных контрольных на свете. Мыслями он уже был с товарищами, поверившими ему там, за школой, на пустыре.
Еле дождался Элик конца занятий. Сердце его, как и утром, яростно колотилось, и, едва ступив на заброшенную землю, он повис в воздухе, отчего один из товарищей, с открытым от изумления ртом и задранной головой спешивший за летевшим Эликом, споткнулся и грохнулся на землю. Второй тоже изумился, но вдруг, испугавшись, побледнел и заплакал.
Элик подлетел к нему.
- Ты чего плачешь, как болван? - грозно спросил он сверху, похожий на архангела или на что-нибудь такое же устрашающее. Мальчик даже присел от ужаса, голос у него пропал, казалось, он проглотил свой голос и жалобно засипел:
- Боюсь...
- Боишься? - удивился второй мальчишка и захохотал.
Элик озадаченно опустился на землю. Долго думал, затем, внимательно и с сожалением глядя на сверстника, изрек, как врач у постели больного:
- Если боишься, то ничего не выйдет. Иди домой. Мальчик с благодарностью пустился наутек.
- Ну, говори, что надо делать? - подступил к Элику второй.
И Элик стал учить его. Он вспотел, показывая, как надо отталкиваться, взмахивать руками, подпрыгивать, мальчик все в точности выполнял, но ничего не выходило.
- Может, и ты боишься? - в растерянности спросил Элик.
- Чего мне бояться! - сердито огрызнулся мальчик, чуть не плача с досады. - Не получается, хоть лопни!
И тут Элик догадался - он стал до мелочей вспоминать свое утреннее состояние, чтобы пересказать товарищу.
- Ты знаешь что? - подумав, сказал он. - Ну, как это... сказать... Надо знать, что полетишь... Понял?
- Нет, - мрачно качнул головой мальчик.
- Ну как же! Как же! - заволновался Элик. - Ты должен поверить, что сейчас полетишь. Как будто ты каждый день летаешь. Надо обрадоваться, понимаешь? Волноваться, и радоваться, и верить, и ногами оттолкнуться, и руками махать изо всех сил, и стать, как будто у тебя совсем веса нет, как будто полкило весишь или даже три грамма. Понял?
Элик летал вокруг мальчика и кричал, советовал, мальчик подпрыгивал, подскакивал и вдруг, подпрыгнув в очередной раз - сотый или двухсотый - никто из них не считал, - повис в воздухе, бешено заработал руками, задрыгал ногами, радостно захохотал охрипшим от счастья голосом и стал подниматься все выше, все выше. Элик летал рядом и подстраховывал товарища, как опытный тренер, а в промежутках между смехом выкрикивал советы. Где-то далеко внизу виднелось серое здание школы, серые, предвечерние облака проплывали, казалось, совсем над головой, и еще бы немного, и они могли потрогать их руками, маленькая стайка ворон шарахнулась от них, дико закричав, вдали у размытого горизонта краснел кусочек уплывающего вниз солнца, а мальчики, позабыв обо всем на свете, парили над кучами мусора, над вонючей свалкой, над пустырем, на который ложились легкие сумерки.
Стало прохладно. Закоченели руки и ноги, и сердца уже не бились так тревожно-восторженно и сладко - устали, и мальчики невольно опускались все ниже, но все еще сопротивлялись с задором и упрямством; утомившись от долгого и радостного смеха, теперь они тихо, блаженно улыбались. Когда они летали всего лишь в нескольких метрах от земли, мимо пустыря прошел директор школы с портфелем под мышкой, опустив голову, глядя под ноги и о чем-то сосредоточенно думая. Товарищ Элика, не сдержав переполнявшего его чувства, крикнул:
- Гаджи Гасанович! Смотрите! Смотрите наверх! Мы летаем! Лета-а-а-е-ем!!
Гаджи Гасанович, вздрогнув, словно через силу поднял голову (Элику показалось, что в эту минуту что-то в шее директора заскрипело, как несмазанные петли двери, видимо, с непривычки глядеть вверх), увидел мальчишек, спокойно и рассеянно погрозил пальцем:
- Я вам полетаю! - задумчиво, устало произнес он. Сейчас же опускайтесь на землю и марш по домам, уроки учить.
Директор взглянул на часы, нахмурился и заспешил на остановку троллейбусов.
- Даже не удивился, - пожал плечами товарищ Элика. - Странно.
Они уже почти опустились, но все еще дрыгали ногами в надежде подняться повыше еще хотя бы разок, но какая-то неумолимая- сила, видимо, связанная с усталостью и биением успокаивающегося сердца, тянула их к земле, и мальчики опускались сантиметр за сантиметром и скоро твердо стояли на земле пустыря.
- Взрослые, они такие, - мрачно отозвался Элик. - Ничему не удивляются. Даже когда кто-то умирает или родится - все равно не удивляются.
Он хлопнул приятеля по плечу.
- Попробуй утром. Утром хорошо получается.
- Ладно, - ответил товарищ и протянул ему руку. - Спасибо тебе.
- До завтра, - сказал Элик и пожал руку мальчика.
По дороге домой Элик чувствовал ужасную усталость, очень хотелось спать, и он с сожалением подумал: "Вот бы сейчас долететь до кровати и заснуть"...
- Ты мне эти шутки брось! - встретил его дома отец. - Что придумал, а! Ты почему утром на печку влез?
- Я не влезал, - сказал Элик. - Пап, я спать хочу.
- Успеешь. Так кто, по-твоему, влез на печку, я, что ли?
- Нет, - неохотно сказал Элик и, заранее зная, как отец отреагирует на его заявление, добавил: - Просто я летать научился, папа.
- Ага, - устрашающе спокойно проговорил отец. - Значит, летать?
- Да, - вздохнул Элик, опустив голову.
- Вот сейчас дам тебе леща, взлетишь у меня! - грозно надвинулся отец.
Элик посмотрел на него, потом перевел взгляд на мать, вернувшуюся из кухни, еще раз тяжело вздохнул и тихо, безнадежно произнес:
- Надоели вы мне все...
Тут он получил обещанного леща и на короткий миг повис в воздухе, однако сердце билось ровно, и он тотчас опустился на пол.
- Вот видишь, - равнодушно сказал Элик. - Взлетел. А ты не верил.
- Все равно, - сказал отец. - Ишь, космонавт выискался. Бросай, говорю тебе, эти шутки. У нас вот где сидят твои фокусы! Узнаю, что ты летал еще раз, не поздоровится.
- Иди обедать, - позвала мать. - Змей воздушный... И Элик поплелся в кухню.
Наутро ощущение невесомости, радостного возбуждения повторилось, и он снова полетал под потолком. Вошла мама и увидела, как он парит возле люстры.
- Люстру поломаешь, - сказала она. - Слезай быстренько, папа еще не ушел, он тебе задаст, если увидит...
Элик при упоминании об отце усиленно заработал руками и ногами, чтобы приземлиться, но тут как_раз вошел отец, застав его метрах в полутора от пола.
- Ты опять за свое? - спокойно, но так, что у Элика спина покрылась мурашками, спросил отец.
Он дождался, чтобы Элик встал на пол ногами, подошел, взял его за ухо и так, держа за ухо, повел в кухню.
- Если попробуешь летать еще раз, никуда из дома не выйдешь, - сказал отец. - Не будешь ходить ни в зверинец, ни в кино, ни в гости к бабушкам...
- Но почему, папа? - спросил Элик, потирая покрасневшее ухо.
- Потому что я хочу, чтобы из тебя вырос нормальный человек, а не летун, назидательно произнес отец. - Потому, что только будучи нормальным, можно нормально прожить, только не отличаясь ничем от людей, не "раздражая их своими отличительными свойствами, можно быть уважаемым человеком. Потому что люди ив первую очередь твой папа - не любят тех, кто может летать, или еще что-нибудь подобное. Они, и я в первую очередь, сразу настораживаются - не будет ли им от этого вреда? Все, что им непонятно, люди стараются вычеркнуть, выбросить из своей жизни, и правильно поступают. Мы не птицы. Птицы должны летать, люди должны ходить. Каждый должен выполнять свою функцию. Закон природы.
