Десятый подошел! Она открыла заскрипевшую дверцу своей клетки и выползла на каменный пол темницы. Медленно, с мучительным трудом она поднялась на ноги и выпрямилась во весь рост, ослепительная в своей нагой красоте.
Затем она прошла мимо его клетки к двери темницы.
- Погоди! - вскричал он. - Ты оставишь меня здесь?
- Налегке доберешься дальше! - ответила она и отперла дверь темницы.
- Потаскуха!!! Отопри клетку!!!
Она ласково засмеялась и послала ему воздушный поцелуй.
- Я тебе нужен! - завопил он. - Нужен, чтобы одолеть стражников, украсть лошадей, еду, одежду. Если уйдешь без меня, я буду орать что есть мочи, перебужу весь замок, и тюремщик со стражниками схватят тебя, прежде чем ты доберешься до первой стены!
Она смерила его задумчивым взглядом. Затем с улыбкой вернулась к его клетке.
- Я тебя просто поддразнивала, - объяснила она и отперла его клетку.
- Я намерен поверить тебе, - пробурчал он. - Лахудра!
Они вместе открыли тяжелую дверь темницы. Бесшумно, быстро, едва дыша, они прошлепали босыми ногами вверх по каменным ступенькам тесной винтовой лестницы в оружейный зал.
Там в ожидании стоял сомкнутый строй стражников!
Нет, это им лишь почудилось! Перед ними стояли лишь железные доспехи, и щели забрал были так же лишены жизни, как пустые глазницы ухмыляющегося черепа внизу.
Они поднялись еще по одной лестнице и по-паучьи засеменили по темному, как котел смолы, коридору, который с каждым их шагом становился словно все уже, а потолок нависал все ниже, ниже, и они были вынуждены нагибаться все больше и больше, а потом стены настолько сомкнулись, что они уже не могли идти рядом, а вскоре вовсе поползли на животе в вонючем воздухе и непроницаемом мраке.
Казалось, миновал час, прежде чем они ощутили прохладу в воздухе и вскоре выползли в не менее темное место, где, однако, смогли встать на ноги. По-видимому, они оказались в каком-то туннеле. Они слепо побежали вперед и обнаружили, что находятся в подобии лабиринта. То и дело они стукались о каменные стены, а затем услышали журчание и поняли, что находятся в системе стоков или чего-то вроде. И вскоре они уже зашлепали по вонючей жиже, погружаясь в нее по щиколотки, затем она дошла им до колен и вскоре, ввергая их в панику, начала лизать им голые ягодицы.
Они словно целую вечность брели наобум, слыша писк крыс, видя среди тьмы их красные глаза, но вот пятнышко света далеко впереди вырвало у них хриплые возгласы торжества, и они побежали к нему очертя голову, разбрызгивая жижу, скользя, падая, снова поднимаясь на ноги в отчаянном устремлении к благословенному путеводному свету. Жижа теперь доходила только до их колен, а затем только до лодыжек - и вот они уже бегут по сухому полу, а пятно света становится все ярче, все больше... Наконец, испытывая боль во всем теле, чувствуя, что их легкие объяты пламенем, они выскочили из туннеля в...
В темницу. Ту самую темницу, из которой спаслись. Вот клетки, распахнутая дверь, болтающийся на цепях скелет и благодушный их тюремщик с увесистой дубинкой в руках улыбается им щербатой улыбкой.
- Уловка! - простонал трубадур, падая на колени.
- Верно, малый, - кивнул тюремщик. - Веселая уловка, чтобы скоротать время и отвлечь ваши мысли от всех ваших неприятностей.
- Сатанинская уловка! - закричала она. - Уловка, чтобы пробудить в нас надежду и тут же разбить ее! Гнусная уловка злорадного демона!
- Ну-ну-ну, - попенял ей тюремщик. - А теперь назад в ваши уютные гнездышки, да поторопитесь, не то мне придется переломать пару рук или ног вот этой... - И он многозначительно помахал дубинкой. Забрав кольцо с ключами из ее рук, он снова запер их в клетках.
- Совсем мы мокрые, а? Совсем мокрые, и голые, и от холода посинелые? сочувственно осведомился тюремщик. - Подбодритесь! На заре тут будет жарко. - И многозначительным жестом, предварительно лукаво им подмигнув, он открыл шкаф и, вынув пару прутьев для клеймения, положил на скамью. Да-да, и жара, и огня будет вдоволь, - ухмыльнулся он и достал из шкафа два длинных острых лезвия, похожих на гигантские ножички для срезки заусениц. - И жара, и огня, и кое-чего еще, - добавил он, укладывая жуткие ножи рядом с прутьями. Затем он закрыл шкаф, прищурившись, оглядел страшные пыточные орудия и сказал: - Пожалуй, хватит. То есть на Первый День хватит. - Потом нарочно потряс кольцо с ключами, так что их лязганье разнеслось по всей темнице, и направился к двери со словами: - Уж на этот раз я ключей не забуду, как ленивый рохля. Доброй ночи, госпожа моя, доброй ночи, благородный юноша, а вернее сказать, с добрым утречком. Заря ведь займется, и часа не пройдет.
Дверь гулко захлопнулась.
Лицо герцога омрачила скорбь.
- Ты говоришь, мертвы? И она, и он?
- Да, обои, ваша светлость, - ответил тюремщик. - Сами себя прикончили. Я было отвернулся, а они руки меж прутьев просунули да и ухватили ножики, которые я по приказанию вашей светлости положил у них на виду. Да помилует Господь их душеньки.
Герцог перекрестился, отослав тюремщика, и обернулся к прелату с аккуратной тонзурой.
- Вы слышали, монсеньор? Мучимые раскаянием, в ужасе перед своим грехом они наложили на себя руки.
- И как самоубийцы, - торжественно возгласил прелат, - прямо отправились в Адское пламя, дабы там терпеть кару, бесконечно более суровую, чем казнь, на которую могли бы обречь их вы.
- Истинно, истинно! Бедные, ввергнутые в вечное пламя души, - сказал герцог. - А ведь, как вам известно, я не собирался причинять им ни малейшего телесного вреда.
- Ну, разумеется, нет. Такая жестокость повредила бы доброй славе, которая повсюду сопутствует вам.
- Эти жуткие описания якобы уготованных им кар, которыми по моему приказу потчевал их тюремщик, эти скелеты и все прочее имели лишь одну цель: в течение ночи исполнить их сердца ужасом и смирением. О, как я раскаиваюсь...
- В безобидных россказнях и костях?
- Не столько в них, монсеньор, сколько в своей излишне доверчивой натуре, которая толкнула эти юные создания на тропу соблазна. Не моя ли вина? Не моя ли рука привела их к развращенности, обличению и смерти?
Прелат сказал категоричным голосом:
- Нет! Бесхитростная доброта вашей светлости не может считаться причиной чужих грехов.
- Вы так милосердны!
- Вы ведь не могли ни предвидеть смерть вашей юной супруги, ни тем более желать этой смерти.
- О нет, нет!
- Вы ведь никак не могли пожелать того, чтобы еще раз стать вдовцом!
- Оборони меня Бог.
- И в очередной раз жить в печальном одиночестве.
- О злополучный день!
- Ни один человек во всей стране не обвинит вас.
- Молю Небо, чтобы это было так.
- Сердца ваших друзей, ваши верные придворные, бедняки крестьяне, знатнейшие вельможи, его величество, сама Церковь - все скорбят с вами в этот тяжкий час.
- Благодарю вас, святой отец.
- Однако если мне будет позволено коснуться вашего положения овдовевшего супруга, чья рука внезапно стала свободной для нового брака, посмею напомнить вашей светлости о том, что теперь перед вами открылась возможность породниться через брак с семейством столь высоким, что мне нет нужды его называть...
- В подобное время, - сказал герцог, - не должно помышлять о браке. Но когда мое горе поутихнет, тогда мы сможем поговорить об августейшей особе, вами упомянутой, чья сестра, если не ошибаюсь, как раз достигла пятнадцати лет, а потому вполне созрела для вступления в брак. Вам, монсеньор, я поручаю все приготовления к брачной церемонии, которая, нет нужды напоминать об этом, может состояться лишь после того, что принято называть положенным сроком.
- После положенного срока, разумеется, - ответил прелат.
