4.
Сёрен нашла в роднике украшение.
Родник прятался между зеленых покатых холмов, круглая, выложенная по краю замшелыми валунами чаша, между которых с легким клекотом убегал в крапиву тоненький ручеек. В середине придонные травы расступались, и солнце просвечивало насквозь хрустальную, чуть рябящую воду, а на золотом песке лежала, откинув полузасыпанную прорезную цепь, восьмиконечная звезда. Или цветок. Крупный, с ноготь мизинца Сёрен камень, обведенный двумя кругами из мелких граненых камушков, и раскинутые лучи. Сквозь чистую воду камни сияли винно, и зелено, и ало, а иногда слепили, как подсвеченные солнцем белые облака. Наклонившись над источником, Сёрен застыла, не дыша, не замечая, что край темно-синего грубого плаща попал в воду. Потом девушка опустила руки в родник, вода раздробилась, обожгла холодом, точно руки отсекли по запястья. Но волшебная игрушка легла в ладони и, отекая влагой и сиянием, поднялась на свет. Камни были живыми. Они смеялись навстречу солнцу, а бронза цепи была тусклой, как песок. Сёрен поднесла звезду к глазам. Она никогда не видела такой. И дело было не в дороговизне камней и изяществе оправы...
Забыв пустые ведра, легко, как семечко одуванчика, понеслась девушка к дому.
- Бокрин! Гляди, что я нашла! Бокрин...
Он лежал у стены омшанника, лицо было серое, а коричневый джупон резко выделялся среди зеленой травы. Лицо было спокойное, и только от уголка рта сползала струйка слюны с налипшим песком. И две бурые полоски под ноздрями. Звезда упала Сёрен под ноги.
Может, случилось бы еще что-то страшное, если бы Сёрен стала хоть что-то предпринимать. Но она тупо стояла на коленях посередь тропинки, не замечая вередящих камешков. Смотрела, как Бокрин прислоняется к обомшелой стене, свесив голову, упираясь в грудь подбородком, а над ним накручивает круги золотистая звонкая муха. Сёрен отгоняла ее рукавом. И вздрогнула, когда худые крепкие руки легли ей на плечи. Повернулась, утыкаясь лицом в жесткую куртку Лэти и разрыдалась.
- Встань, девочка, и проверь, не пропало ли что-нибудь в доме. Стой! - он схватил Сёрен за руку. - Идем вместе.
Она оглядывала земляной пол, прогоревший очаг, брошенный под лавкой недоплетенный короб и нагло гуляющую по столу курицу... Лэти успел слазить на горище и порыться в чуланах, потом сосредоточенно вышел во двор. Сёрен выгнала курицу и разрыдалась над корзинкой для вышивания.
- Сёрен, иди сюда! - позвал ее Лэти через окно. - Что это, Сёрен?
Она с недоумением смотрела на звезду из мелких камушков, сверкающую на его ладони. Она и была величиной с ладонь - вот странно. Сёрен отерла рукавом набегающие слезы.
- Нашла... я... в роднике.
Она вспомнила, как четыре дня тому Лэти уговаривал Бокрина переселиться в поселок. Ей велели уйти, и она бегала к роднику, долго созерцала в хрустальной воде пляску то ли мальков, то ли золотистых солнечных чешуек. А потом вернулась. Они все еще спорили. Сёрен не хотела подслушивать, получилось случайно. Бокрин не желал идти к соседям, с которыми поссорился когда-то в большой мере из-за нее, Сёрен. Потому что она не была похожа на других. Бокрин был для нее всем: и дядей, и отцом, и наставником, и другом. Тогда, когда Сёрен попала в его дом, Черта была далеко, за много-много конных переходов от долины. А потом все приближалась. Сегодня достаточно бежать ей, Сёрен, какие-то полчаса... у нее крепкие ноги. Только вот Бокрин взял с нее клятву никогда не ходить туда, и она честно слушалась. А он... Лэти появился в их доме примерно тогда же, когда Бокрин подобрал девочку. Лэти был пограничник, он был из тех немногих, кто уходили за Черту - и возвращались. Еще с того времени Сёрен помнит его пепельные волосы, собранные на затылке и перехваченные кожаным ремешком, помнит темное, точно опаленное нездешним огнем лицо, помнит запах от жесткой куртки: кожи, дыма, травы... и чего-то еще, чему она никак не может подобрать названия. За Черту обычные люди не ходят даже в страшных снах. От Черты бегут. Редкие цепочки беженцев шли и шли. Уже тогда. И их делалось все больше. Черта придвигалась. Иногда надолго замирая, а иногда слизывая разом целые варсты. Беженцы спешили, беженцы везли на телегах, несли на себе детей и скарб, гнали живность. Редко останавливались на ночлег. Говорили, Черта сжигает все на своем пути. Говорили, это вечный раскаленный песок, который тянется на много дней, а за ним - все как у нас. Только жизни нет... Говорили... Бокрин привечал подорожных. Делился последним. Потом какой-то не в меру ретивый парень попытался завалить Сёрен, голенастую девчонку, на сено в омшаннике. В спину парню воткнулись вилы. Не до смерти. Больше Бокрин в дом никого не впускал. Даже с детьми. Иногда появлялись кучки мародеров, мелкие банды. Бокрин встречал их напряженным самострелом. И, может быть, чем то еще, потому что, честно сидя в чулане, Сёрен видела сквозь щели запертой двери странный свет.
Один раз их чуть не пожгли. Легче всего было, когда в доме ночевали пограничники. А поселок огородили частоколом. Сёрен разглядела, когда бегала покупать соль. Взрослая, она никого не интересовала. Про вражду можно было забыть.
- Уходи, Бокрин, - твердил Лэти. А тот только упрямо крутил заросшей черным волосом головой. Все чаще среди темного мерцала седина. Бокрина нет. Еще сегодня утром был, а сейчас нет.
Тихие, как осенний дождик, слезы текли по щекам и капали на грубую копту на груди.
- Умер, стал быть, - деревенский староста по-петушиному подпрыгнул. Был он весь кривенький, облезлый, щетинистый, косноязычный. Подпрыгивал и чесался, глазки сочились гноем, а язык как-то нервно метался по губам. Сёрен в который раз подумала, как не похожа на здешних: пегих, рыжеглазых, кособоких. Чернявая, с синими камушками глаз, смуглая и тощая. Староста опять облизнулся. Сёрен вспомнился тот парень, что зажимал ее в сарае, шепча: "Тебе хорошо-о будит..." Не было у него настоящих слов. Вот и у старосты... - Убили, а?
- Нет, не убили. Умер. От сердца.
- А-а, - староста ковырнул большим пальцем ноги спекшуюся грязь. - Селись. Пол улицы, считай, пустует.
И указал вперед немытым перстом. Сёрен, приказав Грызю сторожить имущество, долго ходила между домами. Выбирать было особо не из чего: если и оставили что беглецы, все было растащено радивыми соседями. Она выбрала дом с целой крышей, садом из трех груш и вишни и маленьким огородом за ним. Лето случилось диковатое - не из-за Черты ли?: то не в меру жаркое и ветреное, то обрывающееся дикими грозами, оттого зелень казалась замученной, квелой и жалкой, только кустились лопухи и почти в рост Сёрен крапива. Но в огороде выбранного дома сизые низкие кустики земляного дерева не были поедены пасленовыми жучками, и сарай оказался справный, и погреб, и Сёрен вздохнула, поняв, что не станет искать ничего лучшего. Лэти строго наказал ей из поселка не выходить и к усадьбе Бокрина не подыматься, обещал вернуться через два дня на третий. Сам он с девушкой в поселок не пошел. Оттого было при Сёрен вещей немного: сколько смогла унести в заплечной суме. И еще вся живность: две козы, курица и старый Грызь. Вроде как собака, с бельмом на левом глазу, клочкастой, усыпанной репьями шерстью, но с могучим загривком и широкими плечами, а становясь на задние лапы, передние свободно клал на плечи Бокрину, тот же был выше Сёрен на две головы. Грызь отлично справлялся с выпасом скотины, которой когда-то у Бокрина бывало побольше, а как-то лютой зимой в схватке один на один задавил забредшего на подворье волка. Где ж ты был, старый, когда убивали твоего хозяина... Мешок Сёрен складывал пограничник, у ней самой все валилось из рук, а когда попробовала - набрала всякой ненужности, едва не мышей из опустевшего мучного ларя. Лэти выбросил все и сложил наново: муку в холщовом мешочке, запасную одежду, сувой зимнего, небеленого еще полотна... Надел на шею Сёрен найденное украшение. Велел не снимать. Сёрен сразу как-то сгорбилась под его тяжестью, цепь натирала шею, и пришлось обмотать льняной полоской под нею. Звезда, спустившись низко, колола под рубахой живот. Одежда вообще была бесформенной - чтоб не цепляли деревенские парни, но волос Сёрен не спрятала, только закрутила в тугие узлы за ушами.
