- А вы всегда работаете без дублера?

- Как правило, без. Но в "Укротительнице" у меня была дублерша - Маргарита Назарова. Я дважды падала с лошади - на "Укрощении строптивой" и "Операции "Трест". На "Операции моя лошадь

перепрыгнула через барьер и неожиданно сделала "свечку", потому что шел грузовик. Я не удержалась, упала спиной об землю. У меня - трещина в позвоночнике. "Скорая". Больница. Два месяца, лежа на доске. А спустя какое-то время приходит ассистентка и говорит: "Вы не можете нас выручить: листья опадают, а осень в фильме должна быть". Я говорю: "Есть же дублерша". - "Нет, важно ваше лицо, три камеры и галоп". Она пошла уговаривать врача, но он сказал: "Как вы безжалостны, какая боль будет у нее, когда она сядет на лошадь, а тем более помчит в галоп". Короче, муж приезжает: "Может, не надо?" - спрашивает он. "Конечно, надо. Осень кончается". И вот на носилках меня в "рафик" засовывают, на площадке лежа одевают, помогают забраться на лошадь. Я только успела оператору сказать: "Проверьте все стеклышки, я думаю, что второго дубля не будет". В общем, когда я сползла с лошади после полуторакилометрового галопа, я выла так на земле, как воют звери от боли.

А еще у меня был случай, когда я чуть не погибла на съемках картины "Вызываю огонь на себя". Помните, там эпизод, когда наши самолеты бомбят? На экране - хроника, а на земле пиротехники подкладывали взрывчатку. Но кто из них знал, куда пойдет волна? А волна пошла под мое корыто, которое было из очень толстой жести. Корыто разорвалось в куски, которые полетели прямо мне на голову. Меня рванул за руку осветитель. Секунда решала мою судьбу.

- А может, все это жертвы для мужа-режиссера, ради удачи которого можно и с больничной койки сползти, и на мину напороться?

- Есть, конечно, такая ситуация - у мужа сниматься ответственно. Обыватели думают, что все по блату, если муж режиссер. Но ведь из одиннадцати фильмов, поймите, что я ни одного ему не завалила. Рязанов однажды сказал: "Конечно, если бы у меня была такая жена, как у Колосова, я бы тоже сделал потрясающие картины". Это его упрекали в том, что жена помогает уровень держать. А я считаю так (твердо и решительно), что если сложился творческий союз людей, учившихся у одного педагога и верящих в одну идею (то есть психологическую разработку, изучение материала эпохи, времени, людей) и такой союз выигрывает, - это гордость. Я что, его опозорила? Когда я слышу такие разговоры ("Касаткиной повезло, муж снимает"), во мне рождается еще больший азарт. Желание победы. Не злость.

- Значит, вы почувствовали себя укротительницей. Но уже в жизни. Я ошибаюсь?

- Между прочим, когда "Укротительницу тигров" мы сдавали на "Ленфильме", то дрессировщик Эдер сказал при всех - битком было в зале: "Я, Эдер, делаю предложение Людмиле Касаткиной стать укротительницей тигров. У нее есть настоящий кураж. Я ей доверяю одиннадцать штук". Я отказалась: "Ну что делать, я больше люблю людей". Он еще тогда рассердился: "Неужели вы не почувствовали в клетке власть, сильнее которой нет ничего на свете?" Власть? Нет - азарт.

Я вот очень люблю моего попугая Борю дрессировать. Он уже умеет говорить: "Где моя Люля? Люля пришла". На очки садится, в глазки заглядывает. Я его укрощала любовью.

- А вот я, Людмила Ивановна, уверена в том, что каждая женщина в душе хочет быть не укротительницей, а укрощенной. Вас, такую смелую и куражистую, кто-нибудь укротил?

- Выходит, укротил. Говорят, я была хорошенькой. У меня было много поклонников. Но меня называли девушкой из прошлого века. Потому что если кто-то до меня дотрагивался руками, я бежала, как оглашенная. Такая недотрога была. И поэтому когда за мной начал ходить Колосов, вернувшийся с войны, пионы носить... Помню, его подвели ко мне в гитисовском дворике:

- Вот познакомься, это Людмила Касаткина. У нее сегодня день рождения.

- А можно мне сегодня зайти вас поздравить? - спросил он робко.

- Отчего же. Конюшовский переулок, двадцать два, квартира пятьдесят.

И вот он надраил свои сапоги, начистил пуговицы на гимнастерке, приходит с пионами, а ему говорят: "Тут такой нет". Это я пошутила над ним (смеется). Четыре года мы дружили до женитьбы. Я сказала ему: "Я должна проверить, люблю ли я тебя, а ты меня по-настоящему". И за четыре года он отвадил от меня всех моих поклонников. Знаете, чем он меня тронул? После четвертого курса мы поехали в разрушенный Севастополь от ЦК комсомола бригадой работать. Денег нет, нам только дорогу оплатили. Жара страшная, есть хочется. И вот иду я по улице и вдруг вижу, что у ларька, где продают виноград, стоит Колосов и считает на своей руке копеечки... А потом он принес мне ветку винограда... Я видела, как он считал, где он это купил... (Слезы на глазах.)

Однажды в Финляндии на приеме, устроенном правительством в мою честь, я произнесла тост. Роскошно сервированный стол был, послы, шикарно одетые гости. А я сказала: "Я благодарю господина Кекконнена за честь, которую он оказывает мне. Я благодарю народ Суоми за его гостеприимство. Но мой тост будет, простите меня и поймите, за наших русских мужиков!" Пауза была звенящая. Посол наш сполз под стол. "Потому что, знаете, они какие? Вот мой муж, если у него в кармане есть один рубль, он не успокоится, пока на меня его не истратит. Вот среди вас есть такие?" Пауза. Хохот. Аплодисменты.

(С возвышенной ноты переходит на смех.) Хотя Андрей Попов, когда мы снимали "Укрощение строптивой", говорил: "Ты укрощала тигров? А теперь я буду тебя укрощать".

- Интересно, есть ли в творческой биографии Людмилы Ивановны Касаткиной белые пятна?

- Конечно. Про жизнь я не буду говорить, если можно. Белые пятна моей биографии в театре были очень горькие. Ну вот скажите (темпераментно и с болью), что такое для актрисы играть, играть, играть, а потом бац - и перерыв. Не стало Попова, одни режиссеры, с которыми я работала, ушли, пришли другие. И дело не в возрасте: я очень плавно переходила от девочек к женщинам. И никогда не молодилась. Тут я согласна с теми мудрецами, которые говорят, что лучше уйти раньше, чем позже. И, понимаете, когда ждешь от премьеры до премьеры пять лет... Это же было, было. Двенадцать лет я играла спектакль "Орфей спускается в ад". На аншлагах! Но двенадцать лет. Мою биографию в театре продлил режиссер Александр Бурдонский, который увидел меня сначала в "Орфее", потом в "Шарадах Бродвея" и вот сейчас в роли Елизаветы Английской в спектакле "Ваша сестра и пленница". Это же подарок судьбы! (Яростно, радостно, с затаенной болью).

- А поражения или неудачи были? Хотя в это трудно поверить.

- Вот мы репетировали с Хейфецем "Дядю Ваню". Он мне дал роль Елены Андреевны, а я говорю: "Простите, это не моя роль. Моя роль - Соня".

- Как, вы не хотели играть красавицу и выбрали замечательную, чудную Соню, но очень некрасивую, почти урода?

- Да! Потому что Соня любит закусывать по ночам и Соня - работяга. Для меня она личность. Я не хожу по земле с ощущением, что я красивая. Ну нету у меня этого ощущения. И что вы думаете? Я вынуждена была уйти из спектакля. Я сказала мужу: "Сережа, я не могу, я плохо себя чувствую, я фальшивлю, это все неправда". И была генералка, даже известная критик Вишневская меня похвалила, но я ушла. Вот моя неудача, я считаю. Меня никогда не тянуло к женщинам-вамп.

- А голос у вас, Людмила Ивановна, как раз из этого разряда. Кстати, я давно хотела спросить, вы специально меняли голос и добавляли в тембр демонические, страстные краски?

- Это такой меня родила мамочка. Когда я впервые услышала на радио свой голос, я рыдала. Долго мучилась, пока не привыкла. Но низы... Когда с балетом в пятнадцать лет было покончено, я стала заниматься в Доме пионеров в переулке Стопани. Там я читала Пушкина. И мой педагог Анна Гавриловна Бовшек сказала: "Я замечаю у тебя низкие нотки, они бывают редко в твоем возрасте. Тебе пятнадцать? Так вот, я даю тебе задание - выучить кусок из "Войны и мира" "Кутузов часто не спал по ночам...". Я хочу знать, как ты про мужика читаешь. Твои обертоны богаче, чем ты думаешь. Давай заниматься".