С волнением дожидались мы приезда Ванды Василевской. Мне невольно вспоминалась ее речь, услышанная по радио в Донских степях, о позорном уходе армии Андерса, о формировании нового народного Войска Польского.
Когда автомобиль, на котором приехала Василевская, вырулил на плац, я подал команду "Смирно" и начал рапорт:
- Гражданка Председатель Союза польских патриотов!..
Ванда Львовна приняла стойку "смирно". Высокая и статная, в офицерской шинели, в конфедератке с пястовским орлом{1}, надетой не по-женски, а по-армейски - ровно и строго, она смотрела на нас, и глаза ее приветливо лучились.
Позади Василевской, помахивая блокнотом и весело поглядывая из-под козырька походной конфедератки, маячила ее "тень", верный "оруженосец" и подруга Янина Броневская{2}.
Присягу от войск принимал генерал Берлинг. Он громко читал ее текст, который хором повторялся всеми выстроенными вокруг частями. Я стоял справа от Берлинга, ксендз дивизии Кубш - слева.
Над нами голубело чистое небо, дул свежий ветер. В небе кружили советские истребители, прикрывая Сельцы на случай внезапного налета фашистской авиации.
Перед трибуной, вместе с войсками, высоко подняв правую руку, принимал присягу и генерал Сверчевский.
Отчетливо звучали незабываемые слова:
"Приношу торжественную присягу польской земле, залитой кровью, польскому народу, страдающему в гитлеровском ярме. Клянусь, что не запятнаю имя поляка и верно буду служить Родине...".
После присяги перед трибуной прошли церемониальным маршем пехотинцы, артиллеристы, танкисты...
Корреспонденты с изумлением смотрели на возрожденное польское войско, вооруженное грозной боевой техникой, и что-то лихорадочно записывали в блокноты. Но во время банкета в этой пестрой и разноплеменной компании кто-то, сильно подвыпив, упорно выкрикивал по-английски:
- Все равно не признаем!..
Затем последовали трехдневные тактические учения, и корпус стал готовиться к отъезду на фронт. К сожалению, именно в это время ранение в голову, которое я получил на Варшавском шоссе, на несколько недель вывело меня из строя.
Зима 1944 года
В январе 1944 года на Западном фронте день и ночь бушевала метель. Снегопады были невиданные. Снег, словно белый пушистый ковер, покрыл всю Белоруссию. В армейских тылах, дивизиях второго эшелона все, кто мог держать лопату, поспешно откапывали занесенные дороги, "а которых застряли обозы, пушки, сотни автомашин и танков. Войска остановились.
Дивизия имени Костюшко, отведенная после боев под Ленино в район местечка Боберы, готовилась к новым боям: пополнялась людьми и оружием, проводила ночные тактические учения. Бой под Ленино показал не только отличные качества польского солдата, но и выявил ряд серьезных недостатков в боевой подготовке личного состава.
Не долечившись, я удрал из госпиталя в Сельцы и оттуда немедленно выехал на Западный фронт к костюшковцам. Меня назначили заместителем командира дивизии, а штаб корпуса временно принял полковник Киневич. Вечерами, если не намечалось учений, я обычно заходил к командиру дивизии полковнику артиллерии Войцеку Бевзюку. В бою под Ленино он был у костюшковцев начальником артиллерии и лишь после отъезда полковника Киневича в штаб корпуса принял дивизию, командиром которой оставался до конца войны.
"На огонек" к командиру приходили и другие офицеры. В деревенской избе становилось шумно, как на студенческой сходке. Здесь, в этой скромной белорусской деревне, мы горячо обсуждали судьбы будущей Польши. В 1943 году Польская рабочая_партия (ППР) опубликовала свою программную декларацию "За что боремся".
Содержание декларации взволновало каждого из нас. Как и все трудящиеся, солдатские массы решительно требовали создания народной Польши, без помещиков и капиталистов.
ППР связывала национальное и социальное освобождение Польши от фашистского ига с победой Советского Союза над гитлеровской Германией. Польские солдаты хорошо понимали, что кратчайшая дорога на Родину пролегала именно здесь, на фронтах Советского Союза, что сражаться плечом к плечу с героической Советской Армией против общего врага - долг каждого польского патриота.
К тому времени из Польши стали приходить не только страшные слухи о кровавом гитлеровском терроре, но и радостные вести. В декабре 1943 года в подполье был создан Временный правительственный национальный совет - Крайова Рада Народова. Возглавил его известный политический деятель Болеслав Берут.
В Польше уже боролись с оккупантами партизанские группы Гвардии Людовой (Народной гвардии), созданные по инициативе ППР. Они пускали под откос воинские эшелоны, идущие на восток, уничтожали гитлеровские гарнизоны, базы, склады.
Однажды в разгар нашей горячей беседы в хате командира дивизии меня пригласили к телефону. Я сразу узнал голос Киневича:
- Генерал Берлинг приказал вам завтра в десять часов прибыть в штаб корпуса и быть готовым к длительной командировке. Задание получите лично у меня{3}.
Спрашивать по телефону о подробностях было совершенно бесполезно. Полковник Киневич отличался в этом отношении крайней сдержанностью.
Ночью по всему фронту грохотали пушки. Казалось, что неподалеку кто-то настойчиво и нудно бьет в гигантские барабаны. За спиной, над Смоленском, прожекторы то и дело обшаривали серое, низко нависшее небо. Над сугробами в поисках штабов и невидимых КП, как гигантские стрекозы, метались связные самолеты У-2.
Я долго не мог заснуть. Ночь тянулась бесконечно. Уезжать из дивизии не хотелось.
Но чуть забрезжил рассвет, я отправился в штаб корпуса, и там все разъяснилось.
Идя навстречу пожеланиям Союза польских патриотов, Советское правительство дало согласие на формирование 1-й Польской армии в СССР. Командующим был назначен генерал Зигмунд Берлинг, членом Военного совета Александр Завадский. Центр формирования армии решили создать в городе Сумы. Мне поручали подготовку базы для приема пополнений.
Полковник Киневич, грузный, но очень подвижной и ловкий, представил группу офицеров, назначенных в мое -распоряжение. Всего их насчитывалось человек двести, и представляли они все рода войск. Это был костяк будущего центра формирования польских частей в Сумах и мой первоначальный резерв командного состава.
Получение инструкций, документов, сборы в дорогу заняли почти целый день. А к ночи мы погрузились на автомашины и с большим трудом пробились через снега к Смоленску. Город, затаившийся во тьме, жил напряженной прифронтовой жизнью. На улицах сновали сотни автомашин с подфарниками. Тянулись колонны войск, скрипели отворяемые где-то ворота и двери. Изредка во тьму врывались острые иглы света карманных фонарей.
На городской железнодорожной станции бойкая девушка в красной косынке, принимая от нас багаж, деловито предупредила:
- Граждане союзники, имейте в виду, что по причине бомбежек администрация не может нести ответственности за ваши вещи.
Это прозвучало так неожиданно и так непосредственно, что даже самые хмурые из нас заулыбались. "Администрация" явно преувеличивала наши частнособственнические наклонности.
Вокзал был переполнен солдатами и офицерами. Пройти к военному коменданту оказалось трудно, почти невозможно. И не только потому, что на каждом метре пола спали вповалку люди, но и потому, что все бодрствующие также хотели срочно поговорить с ним.
Дежурный комендант, едва видимый при свете коптилки, страдальчески морщился, разглядывая мое требование на срочную перевозку наших офицеров в Москву.
- Поляки? Двести человек? С фронта?
Он на мгновение задумался.
- Постараюсь отправить, гражданин полковник, только...
Комендант сделал при этом такой безнадежный жест, что окружающие весело расхохотались.
Утром, однако, нас отправили. Пассажиров на станции почему-то оказалось мало, и очередной воинский состав, к которому специально для нас прицепили два пассажирских вагона, забрал всю группу.
