Аба сделал паузу и, набрав в легкие воздух, продолжал с чувством.
- Какой ответ я могу, как отец, дать моему сыну на вопрос о том, может ли хороший человек быть врагом народа? Что я ему могу объяснить? И потом, как я могу просить его не говорить об этом детям Анны - Юре и Тамаре?
Аба нервно мял в руках сорванный с ветки лист. Он поднял глаза на свою собеседницу и сразу замолк.
Молчала и Эвелина Матвеевна - веки опущены, потуплен взор. Аба никогда раньше не видел это улыбчивое, жизнерадостное лицо таким хмурым и озабоченным.
- Вы уж извините. Видно я зря...
- Дорогой мой, - начала она задумчиво, - мало кто представляет себе, что через сердце и душу учителя проходит судьба каждого ученика, каждого жителя, всего местечка, и даже всей страны! Да, да, даже всей страны потому что нужно быть готовым, всегда готовым ответить на самые сложные вопросы. Иначе ты сам не сможешь считать себя настоящим учителем и в полной мере уважать себя.
Эвелина Матвеенна развела руки, тяжело вздохнула.
- Пожалуй, я должна на этот раз признаться в своей полной несостоятельности и сказать, что я ничего не понимаю в том, что происходит. Но разве я могу сказать такое своим ученикам? А ведь вы, Аба, не первый рассказываете мне подобную историю. Я уже наслушалась такого, что порой кровь стынет в жилах. Если бы один только Винничук!..
Тут она перевела дух, чтобы набраться сил и продолжать.
- Если бы только он, - тогда бы я могла сказать: что вы, дети, это ведь наверняка ошибка. Разберутся и выпустят. Вместо этого я механически повторяю то, что мне подсказывают сверху: о неизбежности ожесточения классовой борьбы и Бог знает чего, что я понять сама не могу.
В другой обстановке вряд ли она решилась бы проявить столь опасную для нее откровенность. Но здесь, в широкой украинской степи, залитой ярким солнечным светом, под нежно-голубым небом, в тени вековых тополей, весь мир с его жестокостью, интригами, предательством казался вне политики, и потребность раскрыться, освободиться от накопившейся боли за людей, за их детей, за всю страну вылилась наружу.
Кучер окликнул их, давая понять, что можно продолжать дальнейший путь.
- Как видите, Аба, я сама нуждаюсь в совете, - закончила, направляясь к бричке, Эвелина Матвеевна. - Возможно, я напрасно разоткровенничалась с вами.
- Можете не беспокоиться - все останется между нами.
Верховня их встретила знойной тишиной пустынных, пыльных улиц. Кое-где лениво залаяли собаки. Деревня утопала в зелени многочисленных садов. Ветки фруктовых деревьев, обремененные в этом году обильным урожаем яблок и груш, свисали почти до самой земли.
Тетушка Эвелины Матвеевны, Матильда Карловна, встретила гостей не раскрытой до конца приветливой улыбкой, за которой угадывалось засевшее глубоко в душе безутешное горе по родному человеку.
Дом оказался довольно просторным, и Абе с детьми была предложена отдельная комната.
- Матильда Карловна, я с благодарностью принимаю Ваше гостеприимство, обратился Аба к хозяйке дома после того, как разгрузил свой чемодан и разложил вещи по местам, - однако у меня будет к Вам настоятельная просьба.
- И какая же? - брови Матильды Карловны удивленно взметнулись вверх.
- Неделю без дела у вас я не выдержу...
- Так в чем же дело? - оживилась хозяйка дома. - Инструменты в сарае, а дом и огород у вас на виду.
Дети привязались к черному, очень смышленому и забавному псу Ромке, которому, так же как и хозяйке, с первой минуты пришлись по душе гости. А еще в доме жила игривая кошка Катя, которая непрерывно заигрывала с Ромкой, - то убегала от него, то угрожающе изгибала спину и хвост, выпуская свои острые коготочки, которые пес уже очень хорошо изучил.
Так что детям нескучно было.
К концу дня, когда несколько спала жара, Аба вышел в огород. На одном из участков огурцы уже были убраны полностью, а засохшая ботва еще осталась. Он и решил ее убрать. В сарае, где были инструменты, он нашел старые рваные перчатки, одел их, взял с собой лопату и принялся за работу. Лопатой он подкапывал корни, вырывал их, потом стаскивал длинную, завядшую уже наполовину ботву в кучи.
- Ха! И кого это я здесь вижу!? - раздался вдруг мужской высокий насмешливый голос со стороны дороги. - Нешто Аба!? Какими судьбами? Хотя чего это я спрашиваю? Мы все тут деревенские. От нас шила в мешке не утаишь. Не успели вы выехать из Ружина, как у всех баб на языке - кто, да откуда и зачем. Ну, здоров! Як ся маеш? А детишки-то с тобой?
С дороги на огород направился мужик лет тридцати в защитного цвета галифе, запущенных в пыльные сапоги, и белой полотняной рубахе навыпуск.
- Здравствуй, Рудько! - Аба снял перчатку с правой руки и протянул ее пришельцу. - Как видишь, осваиваю новую профессию. Кое-что уже получается.
Павло Рудько, работник местной конторы "Заготзерно", часто бывал в Ружине по своим делам и многих знал в районном центре. Каждый раз перед возвращением в свою деревню он заглядывал в магазин к Абе.
- Прокатился к вам и успел уже узнать, что хлеб на самом деле не на дереве растет, - пошутил Аба, продолжая собирать ботву.
Павло стоял, широко расставив ноги, и посмеивался мелким смешком.
- То-то. Вашему брату не понять, каким потом достается этот самый хлеб насущный.
- Каждому свое. Не стал же ты сам себе справлять костюм к своей свадьбе, а пришел к старому Моисею, мастеру, знающему свое дело.
На круглом, с выступающими скулами небритом лице Павла заиграли желваки.
- Смотрю я на тебя, как ты лопату держишь, и смех меня разбирает. Смотри!
Павло выхватил лопату из рук Абы и стал нервно вскапывать тяжелый чернозем, выворачивая и распучивая его. Прошел ряд в несколько метров, потом, запыхавшийся, потный, шагнул к Абе, резким движением правой руки вернул ему лопату и сказал победоносно:
- Вот так-то вот. А ты в перчатках... - и тут же направился быстрым шагом к дороге, оставив после себя острое необъяснимое беспокойство.
Аба облокотился на лопату, с недоумением посмотрел ему вслед, потом на вскопанную Павлом глыбу жирного влажного чернозема и принялся за свою работу.
"И зачем только он показывал мне, как нужно вскапывать огород?" подумал он.
Вечером за ужином Эвелина Матвеевна предложила Абе вместе с детьми посетить на следующий день бывшее графское имение. Вернее было бы сказать то, что осталось от него после многочисленных потрясений, которые вынесла эта украинская деревня вместе со всей страной.
- Когда я приезжала сюда в прошлый раз, - рассказывала за столом учительница, - я пришла к местному председателю и спрашиваю, знает ли он, чем его Верховня знаменита. А он поднял на меня усталые свои глаза и стал жаловаться на свою взрослую дочь, которая год назад закончила школу в Ружине. Начиталась, говорит он, французских романов и покоя от нее нет требует бросить все дела и организовать музей Бальзака. Председателя, конечно, понять можно - коллективизация, голод. Да что там говорить!? И потом, главным препятствием является то, что там расположилась контора "Заготзерно" со всем своим хозяйством. Поговорили мы с ним и договорилась о мемориальной доске на воротах.
Когда они на следующий день подошли к полуразрушенным воротам имения, то увидели две вывески на правом кирпичном столбе: "Школа трактористов" и "Контора Заготзерно". На левом был прикреплен довольно скромный кусок фанеры с мемориальной надписью о том, что здесь, в имении графини Глиньской, гостил выдающийся французский писатель Оноре де Бальзак.
- Молодец председатель, сдержал слово, - с особым удовлетворением отметила учительница, - специально навещу его, чтобы поблагодарить. Ну что ж, теперь зайдем с вами в дом. Боюсь, что мы будем несколько разочарованы, но побывать здесь нужно.
Сразу за воротами перед домом они увидели трактор, веялку, груженные мешками запряженные повозки. Трудно было себе представить, что это место некогда было фронтальным садом с ухоженными деревьями и газонами. Двор был завален всяким мусором из соломы, старой мешковины и изношенными старыми деталями телег и саней.
