- А ракетки у тебя есть?
- Есть, - оживленно кивнула она головой.
- Ну что ж, тогда поиграем, как ни будь.
- А что, сыграем, - в глазах вспыхнули огоньки. И далее скороговоркой, - Мы с папой играем. А потом он садится писать свою книгу. Он писатель. Остался в Саратове. С нами не поехал. Ему надо успеть сдать книгу в издательство.
- Вот какой у тебя папа!
Чуть было не поинтересовался, какие книги папа уже написал, но на всякий случай воздержался от этого вопроса.
Из ближайшего окна выглянула мама.
- Соничка, иди домой, девочка.
- Я сейчас, мама.
- Пойду к морю, - произнес Володя, поняв, что разговора больше не будет.
- Дождь ведь, дяденька.
- Ничего, дождик то иногда и теплый. Поздороваюсь с морем. Давно не видел.
- Постойте, а вы ведь не сказали мне, как вас звать.
- Зови меня "дядя Володя". Идет?
- Идет. - Соничка долго смотрела ему вслед
Он медленно поволок свое усталое тело к широко открытым воротам. Вышел на улицу и повернул в сторону моря.
Было многолюдно у магазинов, ресторанов, киосков. Погода не позволяла купаться и загорать. Володя пробивался сквозь сутолоку отдыхающего люда, жадно набрасывающихся на атрибуты южного курорта - знаменитые чебуреки, хачапури, форель кавказскую, вина грузинские - "Ркацители", "Псоу", "Твиши". Множество ларьков торгуют музыкальной продукцией, и вокруг них громко с заезженных лент раздается музыка Высоцкого, Токарева, Робертино Лорети.
Почему Соничка так пристально разглядывала его. Неужели выдает внешний вид. Из сочувствия? Вряд ли. Дети нечувствительны к чужому горю.
Кружилась голова. Пошатывало. Окружающее воспринималось, как нечто находящееся за пределами его жизни. Тротуар казался уходящим назад из-под его ног.
Бадминтон. Аня любила эту игру. Играли они не по правилам. Без сетки. Достаточно было удовольствия от простых, прямых перепалок. Она охотно соглашалась играть, но только в том случае, если партнер подавал волан так, чтобы ей почти не приходилось сдвигаться с места. Если же это не получалось, то в ход шел милый дамский каприз, - дескать, он играть не умеет или не хочет.
Незаметно для себя он спустился к полупустому пляжу. Море бушевало и, казалось, без всяких на то причин. Умеренные порывы ветра, временами небольшой дождь, мчащиеся высоко в небе тучи не могли быть прямой причиной бурного поведения морской стихии.
Володя подошел вплотную к воде. Накаты волн заливали значительную площадь береговой полосы пляжа. Шум прибоя то нарастал, превращаясь в рёв рвущегося вперед дикого зверя, то откатывал назад со вздохом облегчения. Так, наверно, будет всю ночь, а к утру на удивление всё может утихнуть до полного штиля...
...К морю они с Аней спускались обычно ранним утром. Солнце только появлялось из-за гор. Его лучи дарили миру умеренное тепло, и несли с собой расслабляющее блаженство для души и тела. В этот час море выглядело так, будто оно за ночь вернуло себе безоблачный, беззаботный младенческий возраст с трогательной поступью медленно просыпающихся волн и невинной игрой прозрачно голубых глубин. Как бы впервые в своей жизни, совершали они робкие шаги, лаская прибрежные песчинки нежным лепетом тысячи тончайших колокольчиков.
После первого купания Аня, не выходя на берег, взбиралась на одинокую скалистую глыбу, возвышавшуюся над поверхностью воды. Она садилась на плоскую часть ее, руками обнимала круглые сомкнутые вместе колени и свешивала над краем нетронутые временем пальцы ног. Они, словно несмышленые братья - зверюшки, выстраивались в ряд своими светлыми перламутровыми ноготками на румяно-молочных подушечках.
Серебристая морская даль, протянувшаяся до самого горизонта и незаметно переходящая в чистый, ярко голубой небосвод; гряда гор, затянутая утренней дымкой с приветливым багряным солнцем над ней и... женщина чаровница с обращенными к дневному светилу огромных опущенных век и благодарной улыбки пухлых, румяных губ... Кто знает, может быть, в этом взаимном безмолвии тот самый таинственный миг общения матери-природы со своим высшим творением!? Общения на пути к совершенству.
Аня сидела с поднятой головой и закрытыми глазами лицом к солнцу, в окружении лазурной морской дали и далеких заснеженных горных вершин. Темные густые волосы крупными локонами рассеяны были на бронзе загорелых плеч. После длительного купания она целиком отдавалась ласковому теплу раннего солнца. А Владимир, испытывая нечто вроде чувства ревности, при виде ее, обласканной множеством хрустально-прозрачных капель морской воды рассеянных по всему телу. Одна за другой они нехотя скатывались вниз, цепляясь за малейшую возможность продлить свою волнующую близость с нежным женским телом.
Даже могучая морская стихия застывала в изумлении от этой картины, собрав всю свою титаническую волю, чтобы умерить свой пыл и сменить бурную страсть на нежность и ласку, - на то, что больше всего на свете ценила обитательница одинокой скалы.
Каждая из набегающих волн приносила свою долю прохлады и свежести, огибала подножье Аниной скалы, трепетно заключала ее в свои объятия, на мгновенье замирала в восторге, откатывала назад и вновь повторяла все сначала под вечно журчащий любовный шёпот...
Светлые воспоминания. Они всегда с нами, как неотъемлемая ценность жизни. Это нажитый капитал радости, счастья, успехов.
Он долго бродил по берегу моря и городским улицам. К полуночи он вернулся на свою двухдневную квартиру. От усталости и душевного истощения повалился на кровать, потеряв власть над собой.
За открытым окном глубокая ночь. В безграничной, бездонной темени далекий таинственный звездный мир. Нескончаемый, монотонный ритм могучего морского прибоя не затихал ни на минуту. Вал за валом, грозный грохот. Он угрожает всей вселенной, всему человечеству. Накат, еще накат - зловещий, неотвратимый. Не достигая цели, ворчливо откатывает назад. За долю минуты набирает силу и вновь со звериной яростью наступает на человеческую обитель, пытаясь ее смыть в бурлящую пучину моря. И так минута за минутой, час за часом, без всякой надежды на то, что сила этого чудовища, наконец, иссякнет и наступит покой и тишина.
Ему начинает казаться, что бурлящая, злонамеренная пена грозного прибоя, возникающая там, на берегу, докатывается до него, встает на дыбы и разворачивает перед ним, врезавшиеся глубоко в память, последние Анины часы...
...Аня уже не может долго быть в одном и том же положении Она то ложится, то садится, свесив ноги с дивана. Володя тут же оказывается рядом. Со скрытым внутренним беззвучным рыданием старается говорить ровно. Ему кажется, еще немного и он сойдет с ума.
- Не нужно, страдалица моя, ставить голые ноги на пол, - говорит он дрожащим в слезах голосом, - простудишься. Я тебе сейчас подложу подушечку.
Бережно по очереди, словно хрупкое сокровище, берет в свои руки каждую из них, - белоснежную, теплую. Трепетно, как святыню, покрывает поцелуями и ставит на лежащую на полу подушечку. И, как бывало раньше, и всегда, даже сейчас, в эту роковую минуту, его одолевает таинственная, необъяснимая их магнетическая притягательность.
Сколько было счастливейших, безмолвных ночей, когда эти крохотные ножки, усталые, после непосильных дневных трудов и забот на работе и дома, сомкнувшись вместе, тихие, словно два голубя, нежно прислонялись к нему своим чарующим теплом и взрывали в нем бурную, ненасытную страсть!
Черное невидимое чудище повисло над ними, фатальный неодолимый монстр. В его сатанинском намерении ни капли милосердия. Уничтожить! И не просто убить! Но и насладиться тем, как медленно, мучительно, шаг за шагом будет сокрушены, раздавлены и, наконец, уничтожены красота, ум, безграничное очарование. Все, что накапливалось, совершенствовалось веками, чтобы воплотиться в этом дивном существе и озарять окружающую жизнь высоким содержанием.
С каждым днем красота угасает. Злая судьба не дремлет. Вслед за главным злом, словно свора собак на беззащитную жертву, устремляются и побочные, случайные беды. И действо их чудовищно, изощренно. От сомнительного лекарства пухнут ноги, руки. Надо же случиться даже такому, заблудившаяся пчела залетает в комнату через форточку. Укус и заплывают ее чудные глаза, губы. Каждое движение, даже вздох - нестерпимые страдания.
