- Достанется же мне от тещи. А-а, скажет, сколько раз говорила, детей одних в деревню с няней только полоумные родители отпускают. Но ведь Алешка кинулся ко мне с таким восторгом, - его прокатили по улице на сенометателе с высоко приподнятым вверх ковшом. Залезал с местными мальчишками на самый верх огромной скирды. А, вообще - то, мама твоя много раз повторяла, что Рая-то у нас, как родная... Мы ведь ей всегда доверяли, и сейчас доверяем.

В наступившей тишине слышно было жужжание комаров, мечущихся в поисках дармовой пищи.

- Если уже уснул - извини. Мне, пожалуй, тоже что-то не спиться , начала было Аня, - Ты молчишь. Ну, и - ладно. Счастливых тебе сновидений.

- Наоборот, рад с тобой поболтать. Ведь ты так и не дала мне возможность излить свой восторг по поводу вчерашнего дня. А жаль. Запал сник. Но, - голос его возвысился, - такое не забывается. Так что...

- Не кажется ли тебе, Володька, - перебила она его, - что отсчет времени здесь, в этой деревушке, как в космосе, совершенно иной. Жизнь как бы замедляется. Глядишь, вернемся через две недели, а там, в городе, уже прошло пару десятков лет. Мама удивится, глядя на нас, что мы почти нисколько не изменились, не постарели. И, конечно, добавит, что молодыми то остались, да вот, жаль, мудрости не прибавилось.

- А что, - это блестящая мечта - махнуть в космос и вернутся молодыми. Но, увы, придется подождать. Сначала собаки. Ты заметила, как старший наш взял на днях газету и стал читать ее по складам. Он увидел там снимок Белки и Стрелки2 , и долго допытывался, что они там делают и куда их выводят на прогулку. Но ты бы посмотрела, с каким редким упорством он читал. Похоже, будущее поколение уже навострило лыжи к звездам

- А я в шесть лет читала уже очень хорошо. Не поверишь, прочитала чуть ли не за несколько дней "Овода" и принялась было за "Анну Каренину". Но где-то

на самом для меня интересном месте, увлеклась настолько, что никого и ничего вокруг не замечала. И вдруг, сзади меня, откуда ни возьмись, папочка мой, и в спину: " Без нас с мамой - не смей!".

- Боже мой, это же надо о таком беспутстве и в шесть лет. Вот, оказывается, когда все это началось! А я вот, дурак форменный, частенько, и даже со слезами умиления на глазах думаю, и говорю себе, - ну, ладно тебе, молодая она, красива и, куда тут денешься, видать без игривости и кокетства, чего доброго и вся эта прелесть завянет. А жалко ведь.

- Ха, ха, ха, дурачок ты мой, и никакой не форменный, а просто... глупенький.

- Спасибо, милая.

- Но ты послушай, что было дальше. - Она привстала и, сидя, стала энергично жестикулировать руками, - Дальше вспыхнула настоящая война. Да, да. По одну сторону фронта - папа с мамой, по другую - не кто иной, как я. Мне, пожалуй, было уже чуть за шесть. Шутишь? Я категорически заявила, что, хотя мне только шесть, но ждать два года, пока меня отдадут в школу, не намерена.

- И что же, обратилась в Президиум Верховного Совета, чтобы пересмотрели закон о начальной школе?

- И что Вас, умнейшую часть человечества, всегда тянет к глобальным решениям в то время, когда рядом самое простое!?

- Ну, ну, давай!

- Сама пошла в школу. Это было рядом с нашим домом. А там директор сидит такой огромный, толстый, почти весь свой кабинет своей фигурой занимает. А я то против него как мышонок.

- Представляю.

- Когда я ему изложила цель своего посещения, он посмотрел на меня сначала очень грозно, как Карабас Барабас на Буратино, потом смягчился и с улыбкой: что ж, дескать, приходи с папой или с мамой, - поговорим. Я в слезы и стала перечислять, какие книги уже прочитала (про "Анну Каренину", конечно - молчок). И вижу, лицо у него все больше вытягивается от удивления. И дальше наношу последний, сокрушительный удар. Дайте, мол, любой текст, при вас и почитаю. Директор такого не ожидал. Прочитала часть текста, и он, протянул мне свой платок и говорит: "Слезки то утри, а то они дрожат в глазках и мешают тебе, еще собьешься. Ну, хорошо, приходи просто так по пятницам. Будешь тихо сидеть на задней парте, и слушать учителя".

- Я просто таки тронут. Слезки на глазках повисли..., - Володя сделал жест рукой, пытаясь обнять жену.

- Не лезь, сивушная твоя душа. Слушай лучше.

- Нет, дружочек, - возразил Володя довольно решительно, - слушать будешь теперь ты меня. Дома как-то нет времени поговорить и даже посмотреть на свою избранницу.

- Слушаю. Но увидеть меня сейчас ты, пожалуй, не сможешь. Придется подождать до утра.

- Знаешь, - начал он тихо и проникновенно, - даже в этой кромешной темноте я вижу тебя, я слышу твое дыхание, осязаю тебя всю от прекрасных твоих смолистых ароматных кудрей и до умопомрачительных ножек. На меня смотрят огромные небесно голубые глаза твои...и в них необъятная светлая вселенная на двоих и только на двоих, и вся она заполнена красками, звуками, запахами, неведомые даже самому господу богу...

- Бедненький ты мой, тебя, видимо, комар больно укусил. - Она притянула его к себе, но весь он, словно молнией пораженный, превратился в безжизненное, бездыханное существо.

Безответность. Какой же горькой, безысходной печатью ложится она на пылающее сердце мужчины!? И он молчал. Но ровно столько, чтобы прийти в себя и вспомнить, что он мужчина: - Бездушное, хамское создание, я все равно тебя люблю! И любить буду до конца дней своих!

В ответ - сонный, неторопливый ее голос стал перебирать бессмертные строки, написанные поэтом еще в прошлом веке:

То лишь обман неопытного взора,

То жизни луч из сердца ярко бьет,

И золотит, лаская без разбора,

Все, что к нему случайно подойдет.

Как можно было ей справиться с собой, с тем, что заложено в женщине навечно? Ведь самой природой предначертано, - игриво разжигать страсть, но не обесценивать любовь? Но иногда разум все-таки берет верх, правда, на время:

- Не обижайся на меня, Владимир. Разве тебе не слышен пульс моего сердца?

И он словно ребенок, с которого только что была снята горечь безответности своих порывов, на радостях залепетал о том, что случайно пришло ему в голову:

- Опять Сережкины стишки. Дался он тебе. Сплошное уныние, тоска и пьянство. Приеду, - первым делом сорву твоего Есенина со стены...

- Ну, знаешь, щи хлебать на всю деревню, это еще куда ни шло, но стиль, этот, стиль.... Как можно ему такое приписать... Окончательно убеждаюсь в роковой моей ошибке. Что ж, буду нести свой крест до конца. В конце концов, бывает и похуже.

- Хуже, лучше. Кто может в этом разобраться? Я знаю одно - мы вместе и навсегда!

Тише, не шуми так. Протрезвись сначала

Не хочу и не буду трезвым, никогда. Слышишь - никогда! Зачем? И вообще, трезвый человек - несчастный человек, зануда. Сердце, - что тебе безжизненный насос и только. Разве рассудительному дано отдаться мгновенно возникшему чувству? А ведь именно оно дарит нам истинное наслаждение, вожделение, восторг, изумление. Причем сразу, нежданно - негаданно и во всю свою изначальную силу. И в этом - великая радость. Награду преподносит, когда ее не ждешь, и поэтому она воспринимается как высший ранг человеческого счастья. Трезвый приходит в жизнь и уходит из жизни, так и не познав ее, - яркую, до боли волнующую, настоящую, какая она есть на самом деле.

- Прекрасно сказано - ничего не скажешь. Насколько я поняла, - закрывай глаза и... в свободный полет. Что подскажет нутро. А что, если бездумный шаг, да в результате никакого счастья, а только жестокое разочарование, муки, позор.

- А, по твоему, чем больше взвешиваешь.... Но пусть даже так. Удачи бывают и в том и другом случае, но сладость ее, даже если она случается одна единственная, но пришедшая в порыве чувств, неоценима. И ради одной единственной стоит жить и поддаваться голосу сердца.

- Видимо, у дяди Макара водка замешана на какой-то уж больно умной травке. Ты прямо таки открыл передо мной совершенно новый и прекрасный мир, расположенный, правда, на краю пропасти, но...