Юрий Пупынин

Оперативная психология

Игорек сидел на лекции и вдруг почувствовал: все, невмоготу больше слушать. Он встал и боком начал пробираться к выходу. Профессор Дорычев посмотрел на него и замолчал. Только шея становилась кирпичной. Игорек аккуратно приоткрыл дверь и исчез.

Лицо Дорычева уже полностью налилось кровью, и он прохрипел:

- Кто? Царицу наук презирать? Праздник мысли? Со стипендии сниму!

Дорычев преподавал предмет, называвшийся "Философские проблемы кибернетики". Лет десять назад он вел диалектический материализм. С той поры осталась у него несгибаемая вера в философию.

Даша, отличница и тонкий дипломат, встала и грудным голосом запела:

- Вячеслав Геннадьевич! Это же Игорь Круглов! Вам разве в деканате про него не говорили? Это человек трудной судьбы. У него неврозы!

- Не... Нерво... Неврозы! Ать... Ать... Ать! - не то заикался, не то сгоряча рубил слова профессор.

Слава Богу, прозвенел звонок. Дорычев вгляделся в симпатичную Дашу и всем все простил.

Игорек тем временем уже садился на троллейбус, ехал на электричке в Павловск, входил в парк. У деревянных ворот его встречал сторож в синем мундире с золотыми пуговицами, ласково приветствуя:

- Что-то давно не были, господин студент!

- Дела... - рассеянно улыбался Игорек.

И углублялся в аллею.

Он шел, и рядом кувыркался кленовый красный листок. То тяжелое и непонятное, чем полна современная городская жизнь, отлегало.

На пригорке ели мед три медведя, зачерпывая лапами из тяжелой колоды и покачивая довольными мордами. На медведей смотрели с любопытством и страхом из-за аккуратного частокола десятка два дам в кринолинах и примерно столько же кавалеров в белых чулках.

Игорек замотал головой. Довольно странная была картина.

Однажды встретилась молодая дама в розовом шелке и спросила его о чем-то по-французски. Но он ничего не понял и, пробормотав: "Извините!" пустился бежать.

Игорька вообще тревожило постороннее внимание к собственной персоне.

В павловском парке встречались ему и другие компании. То попадалась маленькая семья, закусывающая бутербродами на бледно-голубом покрывале, то бабушка с внучкой, составляющие гербарий, то двое-трое мужчин, загораживающие спинами что-то, что издавало характерное позвякивание и бульканье. Но и своих современников бежал он, сворачивая из аллеи к дикообразным ельникам и березнякам и нечаянно ступая в спрятанные в траве холодные лужи.

Позже, когда Даша объяснила Игорьку особенности его шального воображения и научила хотя бы временно отпугивать слишком уж назойливые картины, он решил разобраться с парком. Игорек прочитал в Публичке, что в павловском парке ничего дикого и первозданного нет. Каждая береза была сначала помечена на плане неспешным садовником, волшебным Камероном, затем высочайше утверждена. Некоторые деревья и вправду счастливо избежали топора лесоруба, но другие, бережно перевезенные из глухомани, лишь притворялись, что сами собою произрастали на лугу.

Впрочем, все это было не важно. Сейчас он торопился к заветным трем березам посреди поляны. Это было его пространство, обнаруженный им небольшой мир с тремя белыми осями координат, уходившими в своей специальной системе прямо в небо.

Никто! Никто не мог и ничто не могло сюда подобраться и потребовать от Игорька: думай так, делай это. Он присел на полузатонувший в земле корень, отходящий от ствола в сторону, будто коготь драконьей лапы. По поляне гулял и серебрил травы ветер. А Игорек блаженствовал среди трех берез, словно в центре мироздания.

Конечно, подобные прогулки были небезопасны. Например, из-за возможных штрафных действий со стороны деканата. Нервы нервами, а учебная дисциплина не терпит дерзкого вызова. Кроме того, нервы есть и у заместителей деканов.

Да и ценность подобных прогулок сомнительна! Ведь что делал Игорек? Жизнь наносила ему удары, а он не сопротивлялся! Он не уклонялся от них (молодец, конечно), но, будучи побитым, возлагал слишком много надежд на природу. Выдумал себе, видите ли, из свежего воздуха и трех деревьев символ душевного спокойствия и панацею. Настроение у него плохое - он едет в парк. Кто-нибудь обидит - он едет в парк. Экзамен не сдаст, или просто ничего на свете не хочется - в парк. Поневоле вернешься к вопросу о неврозах и задумаешься: все ли в порядке у нашего приятеля с рассудком? Очень может быть, что у него вовсю развивался вредный и опасный синдром бесплодного мечтателя!

Однако Игорек проявлял волю и в парк ездил. Точнее говоря, не волю, а упрямство. За растениями он укрывался от людей.

Первая поездка случилась на первом же курсе. Игорьку захотелось осени. Кроме того, он хотел чем-нибудь уравновесить огромное количество людей, которое смотрит на него ежедневно в метро, в университете, просто на улицах. Тысяче

глазый - миллионноглазый - Аргус человечества вглядывался в него с эскалаторов и тротуаров, оценивая его поступки, мысли, желания. Аргус словно контролировал его. Он то насмешничал, то вызывал обиду, то сам страдал и требовал сочувствия. Иногда казалось, он жалобно воет, словно бы просит что-нибудь сделать для себя, Аргуса, могучего и бедного, раздираемого конфликтами, горюющего от своих неразрешимых проблем.

Однажды Игорек пил кофе на Большом проспекте Петроградской стороны. Напротив него за столик сел лейтенант и, внезапно просияв симпатией, спросил:

- Выпьем рислинга?

Лейтенант был молод, но старше Игорька лет на пять-шесть, а значит, казался нашему герою безумно опытным и понимающим. Тем более что Игорьку болезненно недоставало скепсиса. Моментально от любого пустяка мог взлететь он в своем настроении до небес. Где-то происходил сбой в аналитическом его уме. Сказали ему: "Выпьем рислинга!" - а ему послышалось: "Здравствуй, брат!" Друг это пришел, вкрадчиво шептало подсознание, выделил тебе миллионноглазый Аргус друга, возможно даже, единомышленника и доброжелателя! Сейчас он тебе все объяснит и прокомментирует. А между тем Питер по-прежнему такой город, в котором беса можно встретить с таким же успехом, как и старого приятеля.

- Выпьем! - откликнулся Игорек. - Рислинг - вино душевное и пронзительное.

Чувствовалось понимание в лейтенанте, тем более что оказался он к тому же студентом-заочником психологического факультета. Потом, когда они вышли посидеть в скверике (стоял довольно теплый сентябрь), Игорек рассказал ему об Аргусе и о его утомительном и преследующем взгляде. У лейтенанта в ответ загорелись боевые глаза, и он воскликнул:

- Верно! Ты абсолютно точно чувствуешь суть проблемы. Однако вывод делаешь неправильный!

- Да не делаю я никакого вывода, - удивляясь, отнекивался Игорек.

- Ну как же! Аргус - это человечество. Вступая с ним в контакт, ты пытаешься охватить его чувственно, на уровне эмоций. Ты хочешь получить в своем воображении человечество как некий единый объект. Наподобие дыни. И лишь потом выносить о нем суждение.

- Какая дыня? - в ужасе замахал руками Игорек. - Человечество - это не дыня!

- Ну, это к примеру... Слушай дальше. С другой стороны, ты догадываешься, что человечество неоднородно и неохватно, оно рассыпается на индивидуумы, и это наполняет твою душу унынием или, чего доброго, тоской. Вот эта тоска и есть неправильный вывод твоего неопытного сознания. Выход состоит в следующем: это многообразие нужно классифицировать! Смелее подключай интеллект! Сколькими миллионами глаз ни смотрел бы на тебя Аргус, не бойся! Людей всегда можно разбить на группы, группы на подгруппы, подгруппы на варианты подгрупп. Вот и разбей! Разложи по полочкам! Раздели на части!

- Но зачем? Впрочем, дело не в зачем, а в том, что легко ошибиться и выделить неправильные группы. Я вообще не понимаю! Как ты можешь объединять совершенно непохожих людей во сколько-нибудь единую группочку? У каждого свой собственный мучительный вопрос в глазах, у каждого свои мечты и свои несчастья, а ты им: ребята, стоп, вы будете группа, то есть вы, в сущности, одно и то же!