Недуг мучил отца с давних пор - ведь Бессаз еще в детстве заметил, что моется он в бане в воротнике, закрывающем шею. Может, он уже тогда советовался с лекарями и те беспомощно развели руками?
Больной отец, лежа в постели, долго смотрел Фарруху в глаза, затем перевел взгляд на сына, и Бессазу показалось, что хочет он сказать: не нравится мне этот тип, смотри, как бы он не сделал тебя несчастным, завладев нашим имуществом, и не выгнал тебя, нищего и голодного...
Жаль, что у него уже пропал голос и он не мог вразумительно втолко-, вать обо всех своих предчувствиях и опасениях сыну. Только дал понять Бессазу, чтобы отныне он занимался делами постоялого двора, и показал свое завещание.
Расстроенный Бессаз ушел от отца, не зная, за что ему взяться и с чего начать. Но выяснилось, что Фаррух прекрасно разбирается во всем, что касается содержания двора, учета и расчета, и в прочих делах, будто он, еще вчерашний мушрик из проклятой богом деревушки, давно промышлял в городе и до тонкостей разбирался во всех хитросплетениях торговли. Был к тому же послушным, исполнительным, но одного не понимал Бессаз, почему это он, проходя всякий раз мимо, суетливый и деятельный, с метлой в руке или ведрами, обязательно, как бы невзначай, задевал его спину, извинялся, проклиная себя за неуклюжесть...
- Теперь мне ясно, - пояснила, криво усмехнувшись, черепаха, - что мошенник таким образом ощупывал мою спину и хвост, ибо староста рассказал ему о том, что со мной творилось. Ведь не зря же он показывал, в какой позе я лежал и хохотал вместе с Майрой. О, каким проницательным оказался имам! Он уже заранее знал, что у меня еще и спина закроется панцирем... Я же, глупец, был уверен, что, кроме хвоста, ничего в моем теле теперь не изменится, - думал я: закончится суета с наследством отца - и я займусь лечением; знахарь безболезненно удалит мне хвост... Слышал я, что бухарские знахари убирают, не оставляя следов, не только хвосты, но и лошадиные уши у порядочных граждан... Вы же, Тарази-хан, скажу вам без лести, делаете это лучше самого искусного колдуна!
Отец Бессаза Прожил еще день. Под утро Бессаз вдруг проснулся, застонав от дурного сна, - лихорадило, и он долго не мог успокоиться.
В дурном предчувствии Бессаз побежал в комнату отца - его труп, уже окоченевший, был в такой позе, будто отец сам задушил себя, крепко сжав руками горло.
Бессаз крикнул и выбежал, чтобы позвать Фарруха, но внутренний голос задержал его. Он вернулся к покойному и долго не мог разжать ему руки.
- В бешеной лихорадке, - продолжала черепаха, - я расстегнул воротник, который он никогда не снимал, и увидел, господа ученые, что шея у него черная, морщинистая, словом - черепашья... Это наша родовая болезнь, вроде проклятия, все мы, из рода Баккал-заде, жили с черепашьим клеймом... У отца клеймо было только на шее, само тело его оказалось без единого изъяна, полностью человечьим. Никто из посторонних так и не узнал его тайны, ибо я заявил всем, что отец завещал похоронить его, не снимая воротника... мол, чудачество, связанное с его суеверной натурой...
На похороны неожиданно явился сам Денгиз-хан, что всех удивило - ведь эмир уже не выходил за пределы своего сада.
Бессаз был польщен и, чтобы показать, что служит своему эмиру верой и правдой, протянул Денгиз-хану документ, возвращенный старостой.
Денгиз-хан удивленно поднял брови, читая документ, и Бессаз понял, что вручил его не по адресу. Денгиз-хану же ничего не оставалось, как сделать вид, будто он знает о таинственном учреждении, откуда был послан в деревню документ, и сказал кратко:
- Похвально! - и передал бумагу своему телохранителю.
Бессаз же наивно ждал, что эмир непременно осудит то учреждение, которое обращается к низшим деревенским чинам, чтобы те следили за работой столичных чиновников. Но монарх, запутавший ходы к своему дворцу подземными дорогами, да так, что никто не знает, как подать жалобу или прошение без посредничества проводников, берущих за это мзду, не мог, наверное, поступить иначе.
- Вы ведь сами видели, Тарази-хан, как зарабатывают на этом проводники, - напомнила черепаха, неизвестно от кого знавшая о приключениях нашего тестудолога в городе Денгиз-хана.
Бессаз похоронил отца и, не остыв еще, сгоряча, решил исполнить свой зловещий замысел.
- Езжай и привези сюда Майру, - приказал он Фарруху. - У нас с ней уговор... Только не говори, плут, что тебе нельзя возвращаться... За эти дни, пока ты здесь, ты уже трижды успел тайно побывать в деревне... Я ведь знаю...
- Хорошо, я все сделаю, - закивал Фаррух, не удивленный и не огорченный, будто заранее знал о договоре Бессаза и Майры.
В тот день, когда Фаррух уехал, Бессаз почувствовал сильное недомогание. Ему уже давно было скверно, но он крепился и не подавал вида, а сейчас ослабел окончательно и слег. В заботах и суете не заметил, как кожа на его спине начала твердеть, становясь бесчувственной, сильно опухли руки и ноги.
Понимая, что с ним творится что-то ужасное, Бессаз заперся и не выходил из комнаты, даже не приветствовал у ворот каждого въезжающего в караван-сарай торговца, что входило в этикет всех хозяев постоялых дворов.
- Тело мое корчилось, меняя форму, - вздохнула черепаха, - и я уже не мог ходить, лишь ползал на четвереньках. Пощадите меня, Тарази-хан, избавьте от рассказа о подробностях моего полного танасуха, вам и так все ясно... Добавлю только, что когда я стал черепахой, больше всего испугался не за себя, а за Майру. И, услышав во дворе голос Фарруха, решил, что он привез Майру, и в панике бросился, пробил дыру в стене панцирем и выполз наружу... и вскоре на пустыре был пойман вами, Тарази-хан, за что я благодарю господа... Простите за мелочность, хотел давно спросить вас: Фаррух был с женщиной?
- Я не видел никакой женщины, - сказал Тарази так, будто это не имеет никакого отношения к рассказу.
- Слава богу! - обрадовалась черепаха. - Значит, Фаррух не смог за~ владеть Майрой... А как он вел себя, презренный, когда узнал, что я исчез? ,,
- Был сдержан... вроде опечален, - снова нехотя ответил Тарази.
- А как вы думаете, почему Денгиз-хан поручил вам увести меня? Уверен, что Фаррух знал о моем танасухе и заранее договорился с ним. Через того проводника, который повел вас к дворцу... Чтобы поделить чужое, у нас низкий слуга может найти союзника среди высоких вельмож, не удивляйтесь...
Черепаха посмотрела на тестудологов, желая понять, какое впечатление произвел на них рассказ, но, вспомнив еще что-то существенное, повела себя странно, схватила Тарази за руку, и тот наклонил к ней ухо, чтобы слушать.
- Да, вот еще что! В нашей семье из уст в уста передавали, что род свой мы ведем от черепахи. В год черепахи мы устраивали веселье, все танцевали вокруг костра, постукивая в черепашьи панцири, как в барабаны, и ползали на четвереньках с повязками на глазах, бились лбами... Думал я раньше, что это просто суеверие... забавная игра... А оказалось, что все мы носим клеймо, чтобы природа не забывала возвращать нас к праматери Черепахе... Я же как раз оказался последним по счету и, как видите, истратил все человеческое...
Часть третья
I
Сутулый мужчина, слабого телосложения, сквозь халат которого вырисовывалось брюшко, наеденное благодаря уходу Абитая, предстал перед нашими тестудологами. Он второпях натягивал через облысевшую голову рубашку, когда вошли Тарази и Армон, и им пришлось в нетерпении ждать, чтобы увидеть его лицо, неожиданно оказавшееся приятным, хотя и строгим, с проседью на усах.
"Ему уже под пятьдесят", - мелькнуло у Тарази, и он всматривался в Бессаза, будто не мог привыкнуть к этому, хотя подсчеты, прибавление к его двадцати семи годам - каждый раз десяти лет - после первого лечения, второго, были платой за то, что природа позволяла вмешиваться в свой порядок, в раз и навсегда установленную череду лет для каждого существа...
Бессаз же от восторга не знал, что сказать, и глядел на вошедших широко и удивленно; словно видел в их зрачках свое увеличенное отражение, которым не мог налюбоваться.
