- Помню, отец мой, - сделала небольшое отступление черепаха, - всегда спал, подложив под шею дощечку, обшитую бархатом. Так что спущенная голова его почти не была видна, если смотрели на него спереди. Что-то творилось с его шеей, то ли она высыхала, то ли покрывалась пятнами, словом, он боялся показывать ее, И однажды, еще в детстве, когда он взял меня с собой в баню, я увидел, что он купается, не снимая с шеи какой-то черный чехол, сшитый как воротник... Прошу прощения, - извинилась черепаха и продолжала рассказ с того места, как староста оставил Бессаза одного, чтобы пойти на кухню.

И хотя Бессазу не хотелось молока, он терпеливо ждал, боясь, как бы староста не догадался о его истинной болезни, пусть думает, что у его гостя обыкновенная простуда.

Но время шло, а Майра все не приходила, и Бессаз подумал, что не очень-то удобно встречать ее, лежа в постели, - оделся, прислушиваясь к шуму за дверью.

А слышались какая-то возня и хохот, и Бессаз вначале не поверил этому, ибо странное поведение хозяев в столь внимательном и деликатном доме было бы нелепым, тем более когда гость болен.

"Или теперь, когда я закончил расследование, они готовы ходить у меня на голове? - подумал Бессаз с обидой, но сразу же успокоил себя: - Нет, это было бы слишком... Ведь еще вечером, дружески угощая меня, они так обрадовались, узнав, что я остаюсь еще на несколько дней. Притворство? Сейчас я выйду к ним, и если замечу хотя бы тень лукавства, тут же уеду!" решил Бессаз и, тихо открыв дверь, заглянул в коридор.

И, продолжая слышать возню, крадучись, прошел по коридору и заглянул в комнату Майры, поразившись той нелепой картине, которую увидел.

Староста растянулся на кровати, точь-в-точь копируя позу, в которой застал утром Бессаза. Майра возвышалась над ним, стоя на лестнице, а когда старик распростер руки, изменив позу, она со смехом сказала:

- Паук!

Староста тоже захохотал, кривя беззубый рот, и лихо подогнул под себя ноги. И снова вопросительно повернул лицо к дочери, ожидая ее похвалы.

- Варан! - воскликнула она.

У Бессаза от оцепенения, кажется, мускул не дрогнул на лице. Не помня себя, он попятился в свою комнату, представляя, какую они гримасу состроят, будут лгать и изворачиваться, если увидят, что Бессаз вдоволь насладился этим спектаклем.

- Хватит с меня, - прошептал он и снова лег, укрылся одеялом, не зная, как быть теперь и что думать обо всем этом.

"Ловко же он. меня копировал, - еле сдержался от нервного хохота Бессаз, - даже перещеголял, изображая паука... У самого в устах после каждого слова: "Господи, помилуй..." Что ж, я сам виноват, надо было знать, у кого идти на поводу... буду умнее".

И, вдруг вспомнив, как лежал староста в позе варана, захохотал, уже не в силах сдержать себя.

Майра тут же вбежала к нему с чашкой молока и удивленно уставилась на Бессаза.

- Простите, молоко скисло, и мне пришлось сбегать за свежим в деревню, - сконфуженно проговорила она и обернулась, увидев в проеме двери голову отца, на ходу приглаживающего свои жиденькие волосы.

Конечно же они услышали, как Бессаз хохотал, иначе не прибежали бы сразу оба, растерянные.

- Как вы себя чувствуете? - спросил староста робко.

- Спасибо. - Бессаз кашлянул.

- Мне показалось, что кто-то смеялся, - пробормотал староста и, подойдя к окну, посмотрел на улицу.

- Кажется, это была женщина, - ответил Бессаз и, надув щеки от досады, чуть приподнялся с постели, стараясь тоже заглянуть в окно.

Староста что-то неслышно пробормотал, затем решительно направился к двери, бросив на ходу:

- Это на улице. Сейчас узнаю...

А Майра осталась в растерянности, и, когда Бессаз предложил ей сесть, она опустилась на стул жеманно, облегченно вздохнув.

- Пейте, пожалуйста, - с настойчивостью хорошей сиделки сказала она и поднесла к его губам чашку.

Бессаз глотнул молоко и, беззаботный, растянулся снова в постели.

- Пока отец выясняет, кто там смеялся, поговорим о Фаррухе, - игриво сказал Бессаз и заметил, как она вздрогнула и сделала невольный защитный жест, умоляя не начинать этого разговора. - Что вас взволновало? язвительно пробормотал Бессаз и сжал ей руку, как бы желая применить силу.

- Что вы хотите узнать? - вызывающе сомкнула она тонкие губы, отчего лицо ее сделалось злым.

- Вас что-то с ним связывало?

- Нет, это людские пересуды. Он добивался моей руки, пользуясь тем, что вокруг нет ни одного достойного мужчины...

- Ах, вон оно что?! - Бессаз призадумался и даже прикусил кончик пальца. - Хам, пользуясь обстоятельством, старался что-то выгадать для себя! - Бессаз готов был вскочить и, заложив руки за спину, ходить взад-вперед по комнате в негодовании, но испугался приступа и остался лежать в постели.

"А что, если я накажу ее отца, оставив его в полном одиночестве? За столь предательское, коварное поведение", - подумал Бессаз и неожиданно предложил Майре, глядевшей на него пристально:

- Хотите, я увезу вас в город? Здесь вы зачахнете. Словом, что вас уговаривать?..

- А чем я там буду заниматься? - с готовностью откликнулась она, но отдернула свою руку.

- Трудно сказать заранее... Но хуже не будет.

Она сделала вид, что мучительно думает и уже склоняется, но вдруг сказала со всей страстью любящей дочери:

- Больной отец... Я не могу его оставить...

- Ничего, ничего. Вам надо думать и о себе. Женщины быстро вянут...

Она поправила волосы, как бы желая еще больше приглянуться Бессазу, но в задумчивости села ровно и прямо, положив руки на колени, словно Бессаз хотел навсегда унести с собой в памяти ее прелестный силуэт.

- Впрочем, я могу приехать за вами и после. - Бессаз залпом выпил молоко, давая понять, что так они и порешили.

А шумный и возбужденный староста ворвался в комнату и снова подбежал к окну, мельком бросив взгляд на Майру.

- Ясно, откуда идет шум, похожий на смех. Видите, вон на дереве висит кусок коры... от порыва ветра так гнется, будто хохочет.

- Я это тоже заметил, - сказал Бессаз, но, желая хоть чем-то досадить старику - лживому, коварному, добавил: - Хотя, впрочем... У вас тут все не как в нормальных деревнях. Ветер разгонится издалека, по гладкому песку, мчится, думаешь - сейчас все повалит буран... Ан - нет! Пшик, скрип - и вся его сила! Или, скажем, тот же Фаррух... Лежишь, думаешь, где он сейчас, бедолага, небось уже совсем высох от жажды в песках "Барса-кельме-са" и остался торчать лишь его голый скелет, на котором сидит в задумчивости коршун... Нет! Он преспокойно завтракает у себя дома и рассказывает всякие небылицы...

Старик слегка смутился, услышав о Фаррухе, - и только. И чтобы ответить поубедительнее, начал не с прямого ответа, а как бы пожурил Бессаза:

- Зря, зря вы на рассвете вышли легко одетым... Я хотел окликнуть вас, но не успел... Молодые совсем не берегут свое здоровье. И поверьте моему опыту: простуда - это далеко не безобидная болезнь...

Чтобы прервать его назидательный тон, в котором сквозило притворство, Бессаз сказал:

- Фаррух рассказывал о Зу-ль-Карнайне и прикованном...

- Это не Фаррух, - мягко улыбнулся старик. - Уверяю вас... Не могу с точностью сказать, сидит ли сейчас на его черепе коршун, как вы красочно обрисовали картину... Но смею вас заверить, что это был Дурды... чревовещатель... Он подражает не только голосам птиц, завыванию волка, но может точь-в-точь копировать голоса людей, особенно мертвых...

- Отчего же мертвых? Что за болезненное пристрастие у вашего певца?! подозрительно глянув на старика, усмехнулся Бессаз.

- Это не болезненное... Это просто часть жизни мушриков. Они не представляют себе, что мертвые удалились от них и больше никогда не вернутся. Им кажется, что мертвые вместе с ними. И когда им хочется послушать кого-нибудь из мертвых, чревовещатель Дурды рассказывает его голосом... Сегодня им, должно быть, приснился Фаррух, и, проснувшись, они сразу же позвали к себе в круг Дурды...