Теплый бриз, пахнущий яблоком и цветами, подул в лицо, словно Иван очутился на приморском бульваре. Под землей раскинулся тропический сад. В зеленоватых сумерках таяли силуэты фантастических деревьев. Где-то рядом с тропой мягко журчали ручьи и посвистывали проснувшиеся птицы. Крупные бабочки дремали в чашечках цветов. В прозрачном озерце, в подводных зарослях покачивали спинами серебристые рыбины. Перламутровый купол, заменяющий небо, приглушенно мерцал. Иван решил, что под стеклянную оболочку закачан светящийся газ, тогда сном и бодрствованьем этого подземного мира руководит обычный таймер, и тут же отверг это слишком «простое» решение.

Где-то в саду тревожно вскрикнула птица. Иван замер, чутко прощупывая пространство впереди, шорохи и едва слышный разговор. Он был уверен, что слышит голос Анфеи. Прячась за деревьями, он подкрался ближе и укрылся за широким стволом. Отсюда была хорошо видна поляна у водопада и высокая ветвистая яблоня. На ветвях покачивались яблоки, ветви повыше цвели розовыми и пурпурными цветами. «Древо то златовидно в огненной красоте и ветвями покрывает весь рай…» – припомнил Иван.

Сначала ему показалось, что Анфея говорит с пустотой. Ее бледное лицо было запрокинуто вверх, в густую листву.

– Мать умирает, ей нужна вода, – повторяла Анфея.

С вершины яблони раздалось шипенье, лишь отдаленно похожее на человеческую речь. Тихие фразы рассыпались на шипящие струи, и Иван не понимал ни слова.

Под листьями сверкнула широкая заостренная, как кинжал, чешуя, ржавого, красновато-коричневого цвета с полированным блеском. Внезапно она заструилась, плавно обтекая ствол, и на песок скользнуло узкое змеиное тело, но голова была почти человеческая, с окаменевшими и почти стертыми чертами, словно у ног Анфеи извивался сам Сатана низвергнутый, страж заколдованного райского сада.

Приподнявшись на крепком туловище, полоз покачал головой и, словно ласкаясь, оплел ее колени чешуйчатыми кольцами и сдавил щиколотки. Девушка попыталась оттолкнуть жуткую голову, изо всех сил впилась пальцами в чешую, но змей подсек ее и подмял под себя. Черное раздвоенное жало скользнуло по ее груди и запрокинутой шее.

– Отпусти девчонку, урод! – крикнул Иван.

Змей оглянулся на голос и распустил кольца. Измятое тело девушки скатилось на песок. Полоз уставился на Ивана с усталой ненавистью. Змеиное рыло и впрямь сохранило отдаленное сходство с человеком: узкие губы, тонкий прямой нос и даже остатки белесых волос на темени. Цвет кожи у него был красновато-бурый, отчего губы и края век казались черными.

Он смотрел на Ивана не мигая, и от этого мертвенного свечения сбивалось дыханье и сердце стопорилось в груди, как глохнущий мотор.

Змей угрожающе качнулся, в ответ Иван передернул затвор карабина, но выстрелить не успел. Тело змея напружилось, костяные кинжалы вдоль хребта встали дыбом. Молниеносный бросок и упругие кольца перехлестнули и сдавили тело Ивана. В эти несколько секунд Иван сумел высоко поднять и сберечь правую руку с карабином. Хвост, покрытый остро заточенными лезвиями, полоснул его по плечу. Змей метил в руку с карабином, но промахнулся. Иван ответил резким ударом приклада по плоскому черепу. Светлые глаза с узким змеиным зрачком померкли, с ороговевших губ на грудь и плечи Ивана брызнула пена, и мертвящие кольца разжались.

– Крепко я его вырубил, теперь не скоро очухается…

Иван стряхнул на песок густую бурую слизь, но развороченное плечо отекало кровью, и по жилам уже растеклась предательская слабость и онемение. Зажимая ладонью рану, Иван корчился на песке. Волшебный сад заволокла тьма. Нежное тепло коснулось пальцев, и он на миг приоткрыл глаза: из плотной пелены проступило лицо Анфеи:

– Ты ранен! В его слюне смертельный яд!

– Заживет…

Иван прижал к плечу лоскут разорванного камуфляжа. В висках щемило.

Анфея покачала головой.

– Ты следил? – спросила она с упреком. – Скажи, вина твоя вольная или невольная?

– Невольная, – прошептал Иван.

Анфея склонилась ниже, освободила рану от клочков ткани и дохнула живым ласковым теплом. Боль ушла. Девушка вылила в ладонь несколько капель из глиняного кувшинчика с узким горлом и плеснула на рану. Лицо Ивана обдало жаром от прилившей силы. Через минуту рана затянулась молодой тонкой кожей, словно полынья ночным ледком.

– Живая вода… – прошептал Иван.

– А разве ты пришел сюда не за этим? – с укором спросила Анфея.

– Я ничего не знал, просто шел по твоим следам… А кто этот гад ползучий?

Девушка не ответила.

– Как бы то ни было, он вел себя довольно по-скотски…

– Он уверен, что не делал ничего плохого. Я просто должна была заплатить за воду.

– Странные у вас тут порядки, – опираясь на карабин, Иван неловко поднялся на ноги; тело еще ломала непривычная слабость. – Колодцы поддонные, царства подземные, – ворчал он, – и бабу Ягу встретил, и гусей-лебедей распугал. А я что же в этой сказке вроде Иванушки-дурачка?

Вместо ответа Анфея взглянула на него быстро и горячо, так что все занялось внутри от этой синей молнии.

– А теперь уходи, только скорее…

– Нет, я тебя здесь одну не оставлю, да и плечо еще саднит, – Иван поморщился, коснувшись едва затянувшейся раны. – А если мне лечение потребуется? Я же за тебя пострадал. Хоть бы спасибо сказала!

Анфея привстала на цыпочки и вдруг поцеловала в губы, точно ужалила сладким ядом и, не оборачиваясь, пошла по тропинке. Ее женственно зыбкий силуэт растаял в сумерках сада. Там, среди густой зелени, мягко лучился стеклянный купол, похожий на крышу часовни. Вскоре девушка вышла, прижимая к груди полную до краев корчагу, и пошла к выходу из сада.

До избушки они плыли порознь, каждый на своей лодке, но на мостках вышла заминка.

– Твое плечо, – Анфея робко коснулась его правой руки, – его надо править: рана слишком глубокая…

Она опустила глаза и словно вся укрылась под ресницами.

– Я в бане побуду. Ты придешь? Скажи, придешь? – с надеждой спросил Иван.

– Приду, – не поднимая глаз, пообещала Анфея.

Баня хранила сухое, настоявшееся тепло. Иван попытался снять рубаху, но, едва сдвинул с плеча присохший лоскут, рана засаднила и потекла. Скрипнула дверь, и в баню скользнула Анфея. Она помогла Ивану освободиться от рубахи, потом раздула огонь, подложила сухих ярых щепок, и по черным, пушистым от сажи бревнам запрыгали сполохи-огневицы.