Фон Дениц был вызван к фюреру срочной телеграммой. Этими короткими, нервными воплями за подписью Гитлера были засыпаны штабы и командные пункты отступающих армий: «Почему Венк не наступает?», «Где Шернер?», «Нам нужен удар с моря!», «Немедленно наступать!!!», «Почему молчит 12-я армия?»

После прорыва на Зееловских высотах сразу две танковые лавины устремились к Берлину, но свой день рождения фюрер намеревался провести как обычно. Для гостей были приготовлены несколько самолетов и апартаменты в его альпийском дворце Бертенсгадене.

Несколько суток Берлин не получал продовольствия, из-за бомбежек не действовал городской водопровод, но ввиду грядущего банкета бомбовый отсек «Хейнкеля» был забит деликатесами, редкими для военного времени: коробками с настоящей вестфальской ветчиной, зальцбургскими колбасами и морскими языками. Как рождественский добряк рыцарь Клобус , адмирал вез ящик шоколада для женщин, отдельно был упакован новый патефон и мягкие игрушки. На полу побрякивали канистры с питьевой водой и ящик старинного рейнского вина из собственной коллекции Денница. Кроме того, адмирал вез стационарную систему для дыхания в случае задымления или прямого попадания в бункер авиационного фугаса. И в довершение подарочной оргии возле кресла Деница стоял объемистый фанерный ящик с сюрпризом.

В эту ночь на столицу Рейха обрушился тотальный бомбовый удар. Воистину зловещий подарок фюреру, точнее, прелюдия к финалу. Гитлер был неравнодушен к музыке и героической поэзии. «Я знаю, об этих днях когда-нибудь сложат поэму, равную „Энеиде“, – как всегда немного напыщенно говорил он. – Я вижу то, что навсегда сокрыто в пучинах времен, в крушениях прежних Атлантид. История повторяет свои уроки. Помните, как пала величавая аристократическая Троя, смятая ордами ахеян, этими посредственностями во главе с рогоносцем! Казалось, все погибло, но Эней воткнул Копье в новые берега! Туда, туда, к новым берегам! » – Гитлер забывался и начинал рассеянно насвистывать песенку из полюбившегося фильма, и его выпуклые глаза сомнамбулы уже не выражали ничего, кроме священного безумия . Адмирал Карл фон Дениц не был безумцем, но он был истинным солдатом, верным присяге. Он так и не смог уверовать в тайную доктрину фюрера, и кое-кто даже считал его туповатым солдафоном, околдованным волшебной дудочкой фюрера, превращающей людей в животных и обратно, но в окружении Адольфа не было более истового служаки и более яростного ненавистника евреев и коммунистов, чем фон Дениц.

Штаб адмирала также состоял из тщательно отобранных, проверенных людей, чья чистая раса и личное мужество не вызывали сомнений. Адмирал не верил в чудо, но он все еще верил в германский гений, который в ледяных пустынях Антарктиды создал неприступную крепость – Шангриллу. И Копье скоро будет там! Об этом знали лишь приближенные и именно ему, Карлу фон Деницу, была доверена миссия по доставке Копья. Вспоминая свой последний разговор с фюрером с глазу на глаз, Дениц всякий раз доставал из кармана измятый платок и прижимал к глазам.

– Не все погибло, мой верный Дениц! – Гитлер положил ладонь на плечо адмирала. – Четвертый Рейх возродится под Южным Крестом! Ледяные поля Новой Швабии будут засеяны «зубами дракона» и семенами возмездия!

Назойливый перестук прервал мысли адмирала. Неделю назад бомбардировщик был наскоро переоборудован для перевозки важных пассажиров, и неприхотливый работяга ночного бомбометания превратился в пассажирский самолет на 12 персон, коим и был до переделки в бомбардировщик. Изнутри салон обили красной лакированной кожей и выстлали войлоком, и этот ритмичный дробный звук не мог просочиться снаружи.

Адмирал недовольно поежился: его адъютант от СС барон фон Вайстор барабанил пальцами по обшивке, словно по клавишам. Адмирал вопросительно посмотрел на Вайстора.

– Полет Валькирии, – почтительно пояснил Вайстор. – Такие минуты и такие виды, – он кивнул вниз на дымящиеся развалины и выгоревший купол рейхстага, – нуждаются в музыкальном сопровождении. Там, внизу, сама Валькирия целует героев в губы и подносит жертвенную чашу…

– Да, наш великий город все больше похож на жертвенную чашу, – печально согласился фон Дениц, искоса глядя на адъютанта.

Барон Хорст фон Вайстор был слишком молод, чтобы адмирал мог говорить с ним как с равным, но его красивое, твердо вырезанное лицо, голубые, как фьордовый лед, глаза и надменная холодность временами вызывали озноб даже у Деница, словно этот молодчик принадлежал к другой человеческой породе. Да к человеческой ли? Достаточно сказать, что Вайстор никогда не потел, у него не бурчало в животе, на темени у него латунно блестел идеальный пробор и черный, с серебряными нашивками мундир не мялся в складках, точно Вайстора только что аккуратно вынули из коробки с оловянными солдатиками. Не о такой ли активной, властной и жестокой поросли мечтал фюрер, как о благородной прививке на древе германского духа? Да, этот Вайстор – подлинная бестия, точно только что выпрыгнувшая из ледяного ада. И кто сказал, что там жарко? Для потомка Люцифера гораздо ближе холод и абсолютная пустота, чем жаркая теснота пекла.

– Вы, должно быть, давно не были в Берлине? – внезапно спросил фон Дениц у адъютанта.

– С начала войны, мой адмирал. До призыва на действительную военную службу я учился на факультете механики Берлинского университета. Потом – Военно-морское училище в Норвике. При расчете дифферента я пользовался формулами профессора Носселя. Участвовал в Норвежской кампании, потом записался в Отряд Защиты…

– Вы славно сражались, Хорст, за вас говорят значки и железные кресты на вашей груди, – примирительно заметил адмирал.

– Немецкие моряки называют их лучшими в мире консервными ножами, – скривил красивые губы Вайстор.

– Да вам бы больше пошел рыцарский крест с дубовыми листьями, – невольно подыграл ему Дениц. – Дубовые листья крепко держатся под зимними ветрами. Будьте так же жестки и верны – помните, вы – главное, что есть у Рейха. Жаль, что лучшие из лучших гибнут на фронтах…