«Тебе это не помогает», – подумала Громова, и эта мысль немедленно отразилась на ее лице, во всяком случае Алику так показалось.

– И кто-нибудь видел вас гуляющим в это время по улице?

– Наверное, видел, но никого конкретно я вам назвать не могу.

– А когда вы вышли: до или после уходя остальных сотрудников?

– Кажется, после.

– Ах, так? И никто, конечно, не встретился вам на лестнице и у входной двери?

– Боюсь, что никто.

– И вернулись вы после двух, вместе со всеми?

– Да, я увидел внизу толпу и остановился.

– Видите ли, множество свидетелей показывают абсолютно точное время, когда потерпевшая выпала из окна, 13.47. И вы, значит, не можете дать точный ответ и свидетелей не можете представить?

– Выходит, так. Но позвольте и мне спросить прямо, вы что, подозреваете меня в убийстве?

– Ну, если бы я вас подозревала, вы бы уже сидели в камере. Но посудите сами: в субботу днем ваша начальница публично вас ругала и унижала перед двумя женщинами. Ваша коллега Светлана Горчакова подробно мне это описала. Далее идет воскресенье, выходной день, фирма не работает, а в понедельник мы имеем женщину, которую выбросили из окна, и именно у вас нет алиби.

– Ну, во-первых, покойная Лариса Георгиевна ругала и унижала меня не только в прошлую субботу, а почти всегда, и не только меня.

– Но вас чаще других!

«Черт, и это Светка наболтала! Что я ей плохого сделал?» – пронеслось в голове у Алика.

– А, во-вторых, следствие уже точно уверено, что это не несчастный случай?

– Да, представьте себе, эксперт дал точное заключение. Видите ли, у некоторых людей, когда их с силой хватают вот так, за запястья, потом остаются синяки. Так что начальнице вашей кто-то очень помог выброситься из окна, может быть, и вы. В моей практике бывали такие случаи – человека долго унижают, он весь, как сжатая пружина, а потом достаточно какого-нибудь пустяка, одного слова – и вот, пожалуйста, криминал налицо.

Алик сидел молча, устало глядя перед собой.

– Что ж, пока идите. Я вас еше вызову.

Он вышел на улицу. Пот тек с него градом.

Вот он и дождался. Теперь эта тетка Громова от него не отвяжется, других-то подозреваемых у нее нет. Надо что-то делать, а то и в тюрьму недолго угодить.

Он зашел в ближайшую телефонную будку и набрал номер.

– Ольга, это Алик. Мне очень нужно с тобой поговорить.

Алик позвонил мне в субботу днем, когда мы с Дашкой и Лолитой пришли с гулянья до смерти уставшие и я предвкушала обед и спокойный семейный вечер перед телевизором. Но он так просил меня о встрече, что я проявила слабость и согласилась. Он предложил просто погулять, но прогулками я уже была сыта по горло.

– Тогда пойдем в кино.

– В кино? – Я засмеялась было, но потом согласилась: – Сто лет не была в кино.

Уславливаясь с ним о месте встречи, я спохватилась:

– Алик, а откуда ты узнал мой домашний телефон?

– А мне его… Вера Александровна… – Он замолчал, поняв, что проговорился.

Ах, эта Иркина мамаша! Наверняка позвонила ему сразу же после моего ухода и сказала, что я им интересуюсь. Старая сводня!

В «Авроре» шел «Пятый элемент» с Брюсом Уиллисом. Я обожаю Брюса Уиллиса, фильм мне очень понравился, только надо было взять с собой Дашку.

А когда мы вышли из кинотеатра, лил страшный дождь, и никаким зонтиком от него было не спастись. Конечно, на встречу с Аликом я надевала свои собственные вещи, с сестрой не будет проблем, но все равно, было ужасно жалко туфель. Мы жались в подворотне вместе с такими же горемыками. Небо затянуло основательно.

– Что же делать? Ноги уже мокрые.

– Пойдем ко мне, – предложил Алик. – Обсохнем, согреемся, а потом дождь пройдет, я тебя провожу.

Не знаю, почему я согласилась, не хотелось его расстраивать отказом. Конечно, зонтик сразу же вывернуло ветром, от него не было никакого толку. Оба мы промокли. Почему-то мне казалось, что у Алика дремучая, захламленная квартира и света вечно мало, потому что двор-колодец, но, войдя к нему, я приятно удивилась. Просторная прихожая и комната, куда пригласил меня Алик, была довольно светлая. Очевидно, это была его комната, тут он работал и проводил много времени. Одна стена вся была занята стеллажами с книгами. Там было много словарей, – понятно, они нужны для работы, а вот и художественная литература, собрания сочинений, причем издания старые, собранные явно не Аликом. На письменном столе у окна стоял компьютер, рядом принтер, все новое и довольно дорогое. В комнате был не то чтобы идеальный порядок – все-таки живет мужчина, – вон и занавеска в одном месте провисла, и картина перекошена набок, но в целом вполне прилично, и находиться в ней было приятно. Стоял в углу телевизор, правда, без видеомагнитофона, зато отличный проигрыватель и коллекция лазерных дисков. Как видно, Алик оборудовал эту комнату по собственному вкусу и живет в ней, должно быть, и спит здесь же, на диване. В комнате было прохладно, сырой воздух проходил в раскрытую форточку. Я все-таки успела промочить ноги, и теперь меня передернуло. Алик принес откуда-то калорифер и теплый плед.

– Посиди так, согреешься. Вообще-то тебе надо выпить, а то простудишься.

– Нет-нет, лучше чаю!

Не хватало еще пить в незнакомом доме, а вдруг я опьянею, и что потом?

Алик понял, вернее, прочитал мои мысли, покраснел и ушел на кухню. Он заварил какой-то очень вкусный кофе, принес тосты и сыр, причем сам съел только маленький кусочек сыра, а я хрустела тостами вовсю. От кофе я приободрилась, в комнате стало теплее, под пледом было ужасно уютно. Алик так трогательно обо мне заботился, – словом, было очень приятно сидеть в этой комнате и никуда не хотелось уходить. Алик поставил тихую ненавязчивую музыку, а сам развлекал меня приятной беседой. Он рассказывал что-то смешное, я слушала и вдруг заметила, как он переменился. Передо мной сидел не больной затравленный человек, каждую минуту ожидающий каких-нибудь унижений и неприятностей, а спокойный, довольно уверенный в себе, остроумный собеседник.

«Еще бы, – подумала я, – ведь он здесь у себя дома. Никто не выскочит из-за угла с ножом, не обзовет никак, не наорет просто так, потому что плохое настроение. Здесь он не ждет никакого подвоха, здесь он такой, какой есть на самом деле».

Тут я поняла, что раз Алик такой при мне, то, значит, он мне доверяет, не ждет никаких гадостей, и мне стало совсем хорошо.

«Какой он славный!» – невольно подумала я и улыбнулась.

– Ты что?..– Он прервался на полуслове и заглянул мне в глаза.

Мне стало неловко – лежу тут перед ним на диване, еще подумает не то. Я встала, прошлась по комнате, потрогала книги, потом остановилась перед бронзовыми часами, они стояли на специальном столике.

Часы были старинные, очень красивые. Они не ходили, но как предмет интерьера были великолепны.

– Потрясающая вещь!

– Это часы моего отца, вернее, деда, – с гордостью ответил Алик, – фамильная реликвия, конец восемнадцатого века.

Я поскорей отвернулась, чтобы он не видел моего лица. Говорила же мне Иркина мать, что не было у него никакого отца, точнее, был где-то там, но Алик его никогда не видел. Наверное, заморочили ребенку голову еще в детстве, придумали какого-то папу – полярного летчика или военного моряка, вот он и верит, что его папа геройски погиб, когда он был еще совсем маленький. Но все-таки в тридцать лет пора бы и прозреть, а впрочем, какое мне дело? А Алик уже рассказывал, что его дед по отцу был из дворянской семьи и в свое время у него было много всяких антикварных вещей, но часть мебели сожгли в блокаду, картины сменяли на еду, у отца остались только большие, на которые в то время никто не позарился, а часы стояли на шкафу, до них добраться сил ни у кого не было, так и уцелели. И отец подарил ему эти часы на тридцатилетие.

«Как складно врет! – с тоской подумала я. – Хотя нет, не врет, это он все придумал и сам в это поверил. Все-таки как-то это нехорошо, неприятно слушать. И откуда он взял часы? В комиссионке купил? Они же жутко дорогие».