Маршал Бирюзов: «С момента прихода товарища Жукова на пост министра обороны в министерстве обороны создались невыносимые условия. У Жукова был метод – подавлять».

Маршал Тимошенко: «Я хорошо знаю Жукова по совместной продолжительной службе, и должен откровенно сказать, что тенденция к неограниченной власти и чувство личной непогрешимости у него как бы в крови».

Главный маршал авиации Новиков: «Касаясь Жукова, я прежде всего хочу сказать, что он человек исключительно властолюбивый и самовлюбленный, очень любит славу, почет и угодничество перед ним и не может терпеть возражений».

Маршал Голиков: «Жуков – это унтер Пришибеев».

Генерал армии Хетагуров: «Непомерно груб, до оскорбления человеческих чувств».

Генерал-лейтенант Вадис (СМЕРШ): «Жуков груб и высокомерен, выпячивает свои заслуги, на дорогах плакаты „Слава маршалу Жукову“».

Генерал-полковник Байдуков: «Зверюга».

Маршал Голованов: «Старался унизить, раздавить человека».

Подобные свидетельства можно цитировать до бесконечности, но и того, что мы уже узнали, достаточно. Чуть позже мы познакомимся и с нелицеприятной характеристикой, которую Рокоссовский дал своему подчиненному Жукову уже в 1930 году. Еще тогда Рокоссовский подметил те основные свойства жуковского характера, что впоследствии расцветут пышным цветом.

Итак… В Первой мировой войне Жуков успел поучаствовать – закончил ее унтер-офицером с двумя солдатскими Георгиями. Потом оказался в Красной Армии. Я не зря употребил именно это слово – «оказался». Уже в шестидесятые, сочиняя мемуары, Жуков уверял, будто поступил в Красную Армию добровольцем, в августе восемнадцатого. Увы, это опровергается «Автобиографией», написанной в 1938 году самим же Жуковым: не в августе, а с конца сентября, и не добровольцем пошел, а был мобилизован. Врать – в свою пользу, естественно, – Жуков обожал, и примеров тому, как мы увидим впоследствии, множество.

Воевал в Гражданскую, но свой первый орден Боевого Красного Знамени получил не на фронте, а за чисто карательные oпeрации на Тамбовщине – подавлял со своим эскадроном так называемый антоновский мятеж.

В 1923 г. из Красной Армии стали в массовом порядке убирать бывших царских офицеров, что создало для командира эскадрона Жукова неплохие перспективы продвижения. В марте 1923-го он – помощник командира полка, а в июле – уже командир кавполка. К этому времени полученное им образование выглядело следующим образом: закончил три класса церковно-приходской школы в деревне Величкино и пять месяцев учился на вечерних курсах при городской школе в Москве (экзамены за 4-й класс городского училища сдал экстерном в 1920 г.). В 1916 г. – шестимесячная унтер-офицерская школа. В 1920-м – шестимесячные ускоренные кавалерийские курсы. В 1929-м – трехмесячные курсы усовершенствования командного состава.

И это – всё образование Жукова. Больше он никогда не учился где бы то ни было.

Боевой стаж новоиспеченного командира полка выглядел так: Первая мировая – чуть больше месяца, фронты Гражданской – три месяца, карательные операции против крестьянских повстанцев – год.

В 1930 г. Рокоссовский дал ему развернутую характеристику – вовсе не отрицательную, отнюдь. В ней говорилось, что Жуков – человек на своем месте, командир волевой и решительный. Но было там и кое-что еще: «По характеру немного суховат и недостаточно чуток. Обладает значительной долей упрямства. Болезненно самолюбив». И в завершение: «На штабную и преподавательскую работу назначен быть не может – органически ее ненавидит».

Другими словами – рядовой, ничем не выдающийся лошадник. Потолок, на данный момент, по мнению Рокоссовского – помощник командира дивизии или командир механизированного соединения, но при условии учебы.

И Жуков еще несколько лет тянет лямку: был помощником Буденного, получил дивизию – кавалерийскую, естественно (между прочим, его бывший начальник Буденный, из которого порой делают ходячее олицетворение невежества, заканчивал не всевозможные «ускоренные курсы», а Академию им. Фрунзе…)

И тут пришел тридцать седьмой год. Как говорится: кому – война, а кому – мать родна… Образовалось немалое количество вакансий – и Жуков взмывает! Становится командиром кавалерийского корпуса. Его предшественники, сначала Вайнер, а потом Сердич, один за другим арестованы и расстреляны.

Большой Террор Георгия Константиновича не задел совершенно – наоборот, дал возможность взлететь повыше. После XX съезда, правда, Жуков, томно закатывая глаза, любил вспоминать, что в 1938 г. злые люди все же привлекали его к партийной ответственности и даже едва не произвели во враги народа. Но поскольку в архивах все бумаги сохранились, посвященные прекрасно знали, что все обстояло несколько иначе: Жукову и в самом деле влепили выговор, но исключительно за грубость и хамство в отношении с сослуживцами.

Всего через четыре месяца он поднимается еще выше – становится заместителем командующего Белорусским военным округом по кавалерии. А через год получает вызов в Москву. На Халхин-Голе понадобился «хороший кавалерист», и Шапошников предложил Жукова. Сталин утвердил.

С этого и начинается известность. Жуков – победитель на Халхин-Голе! Что ж, это правда. Вот только не вся.

Начнем с того, что план разгрома японцев, проведенный в жизнь и закончившийся успехом, предложил отнюдь не Жуков. Как мы помним из характеристики Рокоссовского, штабную работу (то есть, в первую очередь, составление планов кампании) Жуков «органически ненавидел». За все время своей службы до Халхин-Гола в составлении каких бы то ни было военно-теоретических работ он попросту не замечен. Однажды только, по заданию Уборевича, подготовил доклад о действиях французской кавалерии в Первую мировую на одном из участков фронта – да и то наверняка не сам, штабисты помогали…

Автором плана одни считают Г. М. Штерна, другие – начальника штаба 1-й армейской группы комбрига Богданова. Что интересно, в своих мемуарах Жуков о Богданове не упоминает вовсе, как будто и не было никакого Богданова.

(Может, этот Богданов и тот, что служил у немцев, – одно и то же лицо? Если так, ничего удивительного, что о нем не помнили…)

Жуков как раз здорово напортачил во всем, что касалось планов: вместо того, чтобы свести свои силы в крупные соединения и оперировать ими, он издал приказище в двадцать пять страниц машинописи, где ставил задачи множеству мелких отрядов и отрядиков, на которые дробил свои силы ради каких-то сиюминутных задач. Именно эта тактика в свое время привела к поражению в Русско-японской войне царского генерала Куропаткина – но Жуков «академиев не кончал» и истории Русско-японской войны, подозреваю, попросту не знал.

Потом пришел Штерн, прочитал всю эту галиматью, ужаснулся и составил настоящий план. Однако, поскольку перед Отечественной Штерна расстреляли, поминать его более не полагалось, и автором всех планов как-то незаметно стал Жуков.

Вообще на Халхин-Голе Жуков себя показал несколько специфически. Именно там он впервые продемонстрировал тот метод, что станет впоследствии его «фирменным стилем»: добиваться победы любой ценой, невзирая на жертвы…

К началу Баин-Цаганского сражения пехота отстала – и Жуков принимает решение атаковать одними танками. Сам вспоминал потом: прекрасно знал, что без поддержки пехоты потери будут тяжелыми.

200 танков комбрига Яковлева двинулись не на «окопы», а на прекрасно подготовленную линию японской обороны – с ямами-ловушками и более чем сотней противотанковых орудий. Больше половины этих танков сгорели. Среди тех, кто поддерживал атаку Яковлева, потери были еще больше: подходят 36 машин, и вскоре 24 уже горят на глазах Жукова.

Такой ценой он Баин-Цаганское сражение и выиграл. Ни тени полководческого искусства – тупое движение в лоб, пока противника не завалят трупами.

Ну а недостаток мастерства Жуков щедро компенсировал драконовской жестокостью. За короткий срок успел без суда и следствия приговорить к расстрелу семнадцать командиров. Попросту накладывал резолюцию на рапорт о том, что такой-то не выполнил приказа: «Трибунал. Судить. Расстрелять».