Здесь, за линией фронта, старший лейтенант показался Шменкелю моложе и гораздо общительнее, чем в тылу врага. Они посмеялись, хотя, по правде говоря, Шменкелю было вовсе не до, смеха.

- Прошел какой-нибудь час, и Рыбаков освободился от всех своих недугов, - рассказывал Горских. - А освободившись, сразу же решил вернуться к партизанам. Мы попробовали уговорить его не спешить, но он написал рапорт. Позавчера он с группой партизан вылетел в тыл врага. Эта группа, насколько мне известно, была выброшена где-то между Могилевом и Бобруйском.

Вот она, солдатская судьба! А Шменкелю так хотелось увидеть друга. Казалось, что Петр рядом, и Шменкель как будто снова слышал его голос: "Теперь война стала другой, мы будем двигаться только вперед, и придет время, Ваня, когда мы с тобой послужим в гвардейской части и вместе войдем в Берлин. Там будем вести пропагандистскую работу среди населения. Будем всем говорить, что мы, Петр и Фриц, братья, и пусть с нас берут пример".

Тогда, слушая друга, Шменкель рассмеялся, но, поразмыслив, понял, что он прав. А Петр летел на крыльях своей безудержной фантазии все дальше и дальше, "Твоей жене мы принесем цветы. Быть может, как раз будет лето, и мы насобираем громадный букет. Я пожелаю ей счастья и расскажу, как однажды тащил тебя на себе. Летом, именно летом мы освободим твою родину", повторил еще раз Петр, глядя в окно, за которым бесновалась метель...

Горских увидел, что Шменкель загрустил, и, чтобы как-то отвлечь его от невеселых мыслей, начал рассказывать о других. Кого-то послали на фронт; тех, чье здоровье оказалось не ахти каким, направили в учебные подразделения; медсестра Надя работает в госпитале.

- Хорошая девушка, - продолжал Горских, - и очень терпеливая, никогда ни на какие трудности не жаловалась. Ведь она еще совсем молодая, в госпитале ей полегче будет. Да что это я, даже не спросил, как ты-то себя чувствуешь? Поправился?

- Конечно! Даже раздобрел на санаторских харчах. Да и незачем было меня туда посылать, кожа на ногах и без санатория наросла бы.

- Минутку. - Старший лейтенант остановился. - Я совсем забыл: ты ведь неравнодушен к обуви, так сделаем подарок для тебя.

Шменкель начал отказываться, но Горских и слушать его не хотел.

- Мы твои развалюшки заменим на отличные сапоги, в них ты завтра и явишься к Дудареву.

И Горских повел Шменкеля к бараку, в котором наводился склад. Однако сержант-кладовщик не хотел выдавать сапог без накладной.

- И не стыдно тебе, - укорял Горских кладовщика. - Я бы на твоем месте сквозь землю провалился. Человека наградили орденом, он должен идти представляться, а у него нет хороших сапог. Обменял бы ты его сапоги на новые, и дело с концом. А ты как собака на сене - ни себе, ни людям.

Шменкель потянул Горских за рукав, но тот и не собирался уходить.

- Не вмешивайся, я знаю, что делаю, К слову, если ты пробудешь здесь еще несколько дней, я помогу тебе встретиться с товарищами.

Кладовщик наконец принес новенькие яловые сапоги.

- Если же хотите хромовые или лаковые, - не удержался сержант, обратитесь к командующему фронтом, потому что я вам таких выдать не могу...

- Хорошо бы встретиться с ребятами из бригады имени Чапаева, - заметил Шменкель, примеряя сапоги. - Что со мной будет дальше, я вообще не знаю. Мне еще нужно зайти в штаб, получить деньги, целых две тысячи пятьсот рублей. В отделе кадров объяснили, что это единовременное пособие. А зачем оно мне, товарищ командир?

Горских пожал плечами:

- Такими суммами сейчас не бросаются. Раз дают, значит, нужно.

Сапоги оказались Шменкелю как раз впору.

- У меня глаз верный, - засмеялся кладовщик, когда Шменкель начал благодарить его. - Чем богаты, тем и рады. Носи на здоровье, солдат!..

- Пожалуй, пора и пообедать! - решил старший лейтенант, когда они вышли на площадь. - После обеда я провожу семинар, а ты пойди к своему капитану.

Шменкель все еще думал о деньгах.

- Конечно, они выписаны не без помощи Дударева. Возможно, он пошлет меня разведчиком в какой-нибудь партизанский отряд. Но только зачем мне деньги за линией фронта?

- Дударев? Вполне возможно, ведь он и сейчас занимается разведчиками. Это его работа. Если не ошибаюсь, он до войны работал в НКВД, в Батурино. А сейчас, кажется, занимает более ответственный пост, чем у нас в бригаде. Я думаю, что у него нет времени лично беседовать с каждым разведчиком, но тебя...

Горских неожиданно замолчал, словно спохватившись, что сказал слишком много.

- Не ломай голову, Иван Иванович. Просто капитан по старой памяти хочет по-дружески поговорить с тобой.

- Проходите, Иван Иванович. Садитесь, сейчас нам чайку принесут.

Дударев показал на старое кожаное кресло наискосок от письменного стола.

Капитан сел и положил руки на стол. Разговор, видно, будет долгим.

- Сначала у меня к вам один вопрос. Где вы были 31 января? Я ведь вам приказал явиться ко мне, не так ли?

- Я прикрывал огнем отход отряда. Начальник штаба товарищ Филиппов разрешил мне остаться.

- Так, значит, он вам разрешил...

Тем временем ординарец принес чайник, поставил на стол две кружки. Когда он ушел, Дударев продолжал:

- Ну вот видите, мы вас все-таки разыскали. Чем думаете теперь заниматься?

Шменкель понимал, что от ответа в какой-то степени будет зависеть его судьба.

- Прошу как можно скорее отправить меня на фронт или в партизанский отряд. Готов выполнить любой приказ, - ответил Шменкель.

- Другого ответа я и не ожидал. Но мне кажется, вам нужно немного подучиться. Мы предлагаем вам остаться ненадолго в тылу, например в Москве.

Фрицу вспомнились опасения Букатина. Неужели Михаил был прав?

Фриц встал по стойке "смирно".

- Я солдат, товарищ капитан. Мое место в отряде.

- Вы, наверное, думаете, что с противником можно бороться только оружием?

В глазах Дударева появились характерные смешинки.

- А разве я не хотел бы стать разведчиком в части, действующей на фронте? А оказалось, что я должен заниматься работой, результаты которой бывают видны не сразу... Садитесь, курите. Думаю, вам будет полезно, если я кое-что зачитаю из вашего личного дела.

Капитан взял самую верхнюю папку из стопки, приготовленной, видно, заранее. Фриц сразу же узнал эту папку. Ее вчера листал подполковник Осипов, перед тем как прикрепить ему на грудь орден Красного Знамени.

- Слушайте меня внимательно. Вот что пишут о вас комиссар и последний командир отряда: "Шменкель был активным участником большинства боевых операций. Ему всегда поручались самые ответственные и опасные задания, и он прекрасно справлялся с ними. Во многих операциях он выступал под видом немецкого офицера и своими умелыми действиями способствовал успешному проведению операций".

Дударев перелистал несколько страниц и продолжал:

- "По мнению командиров отряда и бригады, а также по рассказам бойцов, Фриц Шменкель зарекомендовал себя как чрезвычайно смелый, мужественный и самоотверженный боец, показывающий пример другим партизанам". Этот документ подписан начальником штаба партизанского движения Западного фронта и членом Военного совета фронта. Вот о вас пишут товарищи, Иван Иванович. Они вас хорошо знают. Вот еще один документ: "Товарищ Шменкель политически грамотен, в состоянии правильно разобраться в международном положении, понимает истинные цели захватнической политики фашистов".

Когда капитан закрывал папку, из нее выпал небольшой листок, который Фриц сразу же узнал. Это была его расписка в получении денег. Капитан вложил расписку в дело и положил его на старое место.

- Не смущайтесь, Иван Иванович, и не удивляйтесь. Это очень важные характеристики. Как видите, в них говорится одно и то же. Из этих документов видно, что вы, Иван Иванович, заслуживаете большего, чем быть простым разведчиком. Понимаете?

- Да, товарищ капитан.

На самом деле Фриц понял только то, что начальники дали ему хорошую характеристику, и только. Но он не понимал, почему должен оставаться в тылу сейчас, когда фашистов гонят на всех фронтах.