Рассредоточившись, партизаны под прикрытием густого кустарника подползли к самой дороге.
Шменкель, догнав Рыбакова, прошептал:
- Дай-ка мне мой автомат, все-таки оружие, хоть и без патронов.
Взяв автомат, Шменкель пополз за группой Спирина. Вскоре партизаны ясно услышали немецкую речь.
Пользуясь паническим отступлением гитлеровцев, Горских хотел перейти линию фронта, но пока это не удавалось: партизаны в любую минуту могли наткнуться на вражеские окопы. Шум перестрелки постепенно стихал: видимо, части Красной Армии задачу дня выполнили.
Группа Виктора Спирина ползком приближалась к безымянной высотке. У ее подножия стояло несколько вражеских машин с заведенными моторами. За холмом слышалась ружейно-пулеметная стрельба, а несколько дальше стрекотал "максим".
Как опытный разведчик, Спирин сразу определил, что на высоте находится важный опорный пункт противника.
Через некоторое время между деревьями на склонах высоты замелькали немецкие пехотинцы. Вот к головному бронетранспортеру быстро подошел майор и сел на заднее сиденье. Машины мигом заполнились офицерами и солдатами.
Однако с высотки продолжали стрелять: значит, немцы оставили там заслон. Спирин перебежал через дорогу и знаком приказал партизанам следовать за ним.
Шменкель осмотрелся. Да, здесь, без сомнения, располагался важный опорный пункт противника. Майор и его люди, видимо, прикрывали отход своих частей. На позиции осталось трое немцев, Фриц хорошо видел их в бинокль. Один из солдат лежал за пулеметом. Полоса обзора и обстрела у него была прекрасная: на противоположном склоне высоты лес не рос. Окопы гитлеровцев местами были разрушены огнем советской артиллерии. На склонах высоты Фриц отчетливо различал неподвижные фигурки погибших солдат.
Слева горело село, ветер сносил шлейф черного дыма в сторону поля.
Оценив обстановку, Фриц пришел к выводу, что для немцев наступление русских не было неожиданным, так как гитлеровцы отступали организованно, не спеша, вот даже село не забыли поджечь.
Немецкий унтер-офицер, который остался вместе с двумя солдатами на высоте, то и дело заставлял их менять огневую позицию, перемещаясь вдоль траншеи.
"Если они и дальше так будут скакать по траншее, то русским ничего не останется, как накрыть высотку минометным огнем", - подумал Шменкель.
- Вперед! - негромко крикнул Виктор Спирин.
Партизаны вскочили и стали быстро приближаться к пулеметному гнезду с тыла. Унтер-офицера в мгновение ока разоружили, а пулемет повернули в сторону отступающих фашистов. Рыбаков, направив автомат на оцепеневших от страха солдат, приказал:
- Руки вверх! Давай живей! Войне капут!
Русский "максим" стал стрелять реже и вскоре смолк. Пленные гитлеровцы никак не могли прийти в себя и поверить, что война для них уже кончилась. Съежившись, они трусливо прятались в одной из больших воронок. Виктор и Фриц, орудовавшие у трофейного пулемета, не удержались от смеха.
Через несколько минут на вершине показался первый русский солдат. Спирин громко крикнул ему:
- Осторожней, браток! Здесь свои!
Вторым забрался на высотку молоденький лейтенант. Он не мог скрыть своего удивления. Ничего не понимая, он переводил взгляд с одного оборванного бородача на другого, которые взяли в плен трех гитлеровцев, обезвредили тяжелый пулемет и теперь стоят себе улыбаются. Но уже в следующий момент лейтенант бросился обнимать партизан.
Грузовик, в кузове которого сидели партизаны, то и дело останавливался: весеннее солнце растопило снег, и дороги стали непроходимыми. Фриц Шменкель и Михаил Букатин легли грудью на кабину водителя и жадно всматривались в даль.
В кабине рядом с водителем сидел полковой комиссар. У него было серьезное выражение лица и совершенно седые волосы. Комиссар предложил было Шменкелю ехать в кабине, но Фриц наотрез отказался, объяснив, что совсем здоров.
Партизаны с любопытством рассматривали местность, освобожденную от фашистов. Можно было стоять в полный рост и ничего не бояться. Яркое солнце, свежий ветер и подпрыгивающая на дорожных ухабах трехтонка - все это еще больше поднимало настроение.
По прибытии в полк партизаны попарились в настоящей русской бане, им выдали чистое белье и чистые постели, уложили спать. Тыловики сделали все, чтобы партизаны как следует отдохнули. Шменкеля сразу же отправили в медсанбат, где ему по всем правилам перебинтовали обмороженные ноги и выдали мягкие валенки огромного размера.
Машина въехала в село. То тут, то там мелькали руины домов. Кое-где пепелища были расчищены, а на некоторых дворах уже виднелись стопки кирпичей. Две молодые женщины пилили доски.
- Мишка! - Фриц дернул товарища за рукав. - Посмотри-ка, здесь уже строят!
- А как же ты думал? Неужели так оставят?
Букатин чувствовал себя в некоторой степени проводником Шменкеля. Михаил сопровождал Фрица в Кислово, где Шменкелю предстояло рассказать о борьбе партизанского отряда и поделиться личными впечатлениями о боях в тылу врага. Полковой комиссар и два капитана с трудом уговорили Горских отпустить с ними Шменкеля на два дня. Они хотели познакомить бойцов и командиров полка с храбрым партизаном, немцем по национальности, который сражался против гитлеровцев. Букатин в душе гордился, что сопровождать Фрица командир назначил именно его.
Они миновали поле, на котором стояли подбитые немецкие танки, перегнали колонну солдат, переправились по временному мосту. Наконец показалось Кислово. Машина затормозила у одного из домов.
- Вот и приехали. Сейчас я покажу дом, где вы остановитесь, - сказал полковой комиссар.
Шменкель и Букатин пошли следом.
Это был большой крестьянский дом. Хозяева его ушли от гитлеровцев в лес и еще не вернулись. Поручив гостей попечению пожилого старшины, комиссар распрощался с ними. Обедали Шменкель и Букатин вместе с персоналом медсанбата, затем пошли прогуляться по селу. Все время их сопровождал старшина, иначе бы им, казалось, и не отбиться от любопытных расспросов.
- И чего они нам проходу не дают, будто людей никогда не видали? ворчал Букатин.
Фриц волновался, так как ему предстояло выступать перед бойцами, а времени, чтобы все спокойно обдумать, у него не было. После ужина комиссар пригласил их к себе. Жил он вместе с партизанами.
- Давайте выпьем за ваш героический отряд, - предложил комиссар.
Его загорелое, обветренное, с глубокими складками у рта лицо казалось очень усталым. Вскоре комиссар перешел к делу.
- Вы, товарищ Шменкель, неплохо говорите по-русски. Следовательно, переводчик вам не нужен. Митинг состоится завтра в здании школы. Ну как, выступите перед солдатами?
- Так точно!
- Я вам не приказываю, а прошу.
Седой комиссар внимательно посмотрел на Фрица. Казалось, своим проницательным взглядом он заглянул прямо в душу Шменкелю, который по возрасту годился ему в сыновья,
- Расскажите о немцах, о себе. Не волнуйтесь. Я сейчас объясню ситуацию. После тяжелых кровопролитных боев наша дивизия выводится в резерв для пополнения. От дивизии, собственно, осталась третья часть. Мой предшественник тоже погиб в бою...
Шменкель и Букатин понимающе кивнули.
- Дивизия заняла многие населенные пункты. Почти все они сожжены дотла. Наши солдаты всего насмотрелись. Мы видели трупы женщин и детей... После пополнения мы вновь будем воевать...
Комиссар перевел дыхание и продолжал:
- Мы говорим нашим солдатам, что кроме немцев, которых они видят в бою, есть еще и другие немцы, другая Германия. Немец, воюющий здесь, как небо от земли отличается от немца, который сидит в концлагере или борется против фашизма. Вот в этом вы и должны убедить наших бойцов, если, конечно, согласны.
- Я это сделаю, - ответил Шменкель.
Ночью Фриц долго не мог заснуть, обдумывая, что скажет бойцам.
Школа в Кислово была такая же, как в Вязьме. Шменкель вспомнил, как 27 ноября 1941 года он, ефрейтор Фриц Шменкель, стоял вот на таком же школьном дворе, где перед строем зачитывали приказ по вермахту, последний для него приказ.
