После обеда Рыбаков и Коровин пошли в баню, а Шменкель направился в свою палатку. Фриц понимал, что командир отряда не будет откладывать в долгий ящик операцию по подрыву железнодорожной ветки. Добровольцев участвовать в такой операции в отряде наберется больше чем нужно, так что, если он, Фриц, хочет участвовать в этом деле, ему нужно спешить.

Шменкель начал объяснять врачу, что он уже совсем здоров, но Кудинова недоверчиво покачала головой. Однако Шменкель не уходил - он решил добиться своего и утверждал, что ему пора выписываться.

На самом же деле рука с трудом слушалась Фрица. Рана, правда, затянулась, но еще не совсем. Доктор Кудинова только недоуменно пожала плечами, но, зная, что Шменкель не отступит от задуманного, наконец проговорила:

- Идите уж, что с вами делать. А то, чего доброго, придется вас отправить к психиатру, уж больно вы беспокойный. Только я вас прошу, ни в коем случае не принимайте участия в рукопашном бою.

Шменкель радостно простился со строгим доктором, а вечером следующего дня ушел с группой подрывников во главе с Тихомировым на задание.

Шменкель нес свой автомат и электрическую подрывную машинку, которую партизанам прислали из тыла. Вслед за Фрицем шагал Коровин. Начальник разведки решил подорвать полотно в том самом месте, где Коровина ели комары. Рыбаков в этой операции не участвовал - он ушел проводником с большим отрядом, возглавляемым Дударевым. Рыбаков вел отряд к шоссе, к тому месту, где оно вплотную подходило к железной дороге. Третья группа во главе с Васильевым осталась в тылу для обеспечения.

Группа Тихомирова вышла к железной дороге к концу второго дня. Комиссар приказал всем как следует выспаться, однако комары не давали ни минуты покоя. Не спасали даже марлевые повязки, которыми их снабдили в санчасти. С наступлением темноты партизаны были само внимание. Прошел эшелон с платформами, груженными лесом. Потом вновь наступила тишина. Через два часа по шпалам прошагал фашистский патруль. Под утро в направлении Владимирское потянулись нескончаемые составы с порожняком.

- Ничего не понимаю, - шептал Коровин, приправляя свою речь крепкими словечками.

Так прошли сутки. Партизаны сидели в болоте, а тут еще, как назло, полил дождь.

- Если так будет продолжаться, наш командир, чего доброго, подумает, что мы бредили или видели мираж, а не составы с оружием. Уж раз так, нужно пустить под откос хотя бы эшелон с лесом и вывести ветку дня на два из строя.

- Не торопитесь, наберитесь терпения, - строго оборвал Коровина Тихомиров. Он незаметно подошел к ним. - Может, те составы, которые вы видели, подбрасывали немцам резервную технику, а может, движение на главной магистрали стало для гитлеровцев безопасным днем и ночью.

- И все же, я думаю, Виктор прав, - заметил Лобацкий. - Как бы то ни было, но мы можем сегодня нагнать на фашистов страху здесь, а через несколько дней взорвем полотно где-нибудь в другом месте.

В темноте не было видно улыбки Тихомирова, но она чувствовалась в его голосе:

- Нет, товарищи, не для того мы сюда пришли и столько времени ждем, чтобы подорвать три метра рельсов. Нужно дать фашистам почувствовать, что эта ветка находится под нашим постоянным контролем.

- Тихо! Вы не слышите?! - проговорил Шменкель, вслушиваясь в ночь.

- Да, по-моему, идет состав, - согласился Коровин. - Готов спорить, что...

Тихомиров приказал партизанам занять свои места.

Коровин растворился в темноте. Комиссар и Шменкель застыли у подрывной машинки. До железнодорожного полотна оставалось метров семьдесят. Провода, которые вели к минам, были тщательно замаскированы.

Сначала, как и раньше, проехала дрезина с вагонетками, груженными камнем, фриц весь превратился в слух. Он слышал, как товарищи выгребали из-под шпал гравий, чтобы заложить туда мины. Дождь лил как из ведра. Вдруг все вокруг осветилось ярким светом. Сначала Шменкель подумал, что это прощупывают местность прожекторы с очередного гитлеровского эшелона, но, оказывается, была просто яркая вспышка молнии. За то короткое мгновение, пока было светло, Шменкель успел разглядеть склонившиеся над железнодорожным полотном человеческие фигуры. С облегчением вздохнув, Фриц стал терпеливо ждать возвращения товарищей.

И вновь ночная мгла окутала все вокруг. Но вот справа, почти у самого горизонта, показался узкий сноп света. Это следовал очередной гитлеровский состав. Партизаны кубарем скатились с насыпи.

По тому, как пыхтел паровоз, чувствовалось, что состав тяжелый. Когда паровоз проехал заминированный участок, Тихомиров крикнул:

- Огонь!

Шменкель схватился за ручку подрывной машинки и замкнул цепь электротока.

Раздался сильный взрыв, сопровождаемый скрежетом металла и истошными криками гитлеровских солдат. Вагоны громоздились друг на друга, срывались с рельсов и валились под откос. Через несколько минут взорвался паровой котел паровоза, подняв огромное облако сизого дыма.

Тихомиров крикнул Шменкелю и Коровину, которые сматывали остатки провода:

- Быстрее! А то сейчас начнется такой фейерверк, что чертям тошно станет.

А в это время из Дурово показался еще один гитлеровский эшелон. Он шел на большой скорости. Его прожекторы выхватывали из темноты все новые и новые сотни метров.

"Почему машинист не тормозит? Почему не снижает скорости?" - думал Шменкель. Теперь он видел, что в составе вместо обычных товарных вагонов были цистерны... Взрыв гигантской силы потряс воздух. Казалось, земля раскололась на части. Стало так светло, что резало глаза. Железнодорожное полотно превратилось в сплошное море бушующего огня.

Взрыв всех оглушил. Коровин говорил что-то Шменкелю, но Фриц ничего не слышал и видел лишь шевелящиеся губы Виктора. Коровин встряхнул Фрица, но глухота от этого не прошла.

"Я оглох", - испуганно пронеслось у Фрица в голове. Он вспомнил, что в момент взрыва, вместо того чтобы широко раскрыть рот, он сильно стиснул зубы. Шменкель пошел вслед за Коровиным.

Лес стал гуще, почва под ногами уже не была такой зыбкой. Вскоре Шменкель увидел и комиссара. Тихомиров что-то сказал партизанам, показав рукой сначала в западном, а потом в южном направлении. Лицо его, освещенное отблесками далекого пожара, было озабоченным.

Шменкель сел на землю и, зажав уши руками, стал делать глубокие вздохи. В голове закололо тонкими иголками. Фриц видел, что партизаны стали собираться вокруг Тихомирова.

Шменкель мысленно проклинал себя, называл "ослом" и "чурбаном", который, как необстрелянный юнец, не выполнил элементарного правила и теперь оглох.

- Я слышу! - вдруг закричал он как сумасшедший. - Товарищи, я опять слышу!

Но никто не обратил на него внимания. Комиссар в это время говорил партизанам о своих опасениях по поводу того, как бы группа Дударева не попала к гитлеровцам в засаду. Всем было ясно, что железнодорожная ветка на этом участке теперь выведена из строя самое малое на неделю.

Тихомиров приказал двигаться в лагерь. В голове у Шменкеля еще гудело, и потому он не все разобрал, о чем говорил комиссар. Фриц шел за партизанами и время от времени оглядывался на зарево пожарища. "Что это? Кто-то бежит!"

Утопая по колено во мху, их догонял какой-то человек, согнувшись под тяжестью ноши. На спине он тащил товарища. На оклик партизан оба мужчины в один голос закричали по-русски:

- Товарищи, возьмите нас с собой!

Подойдя к партизанам, мужчина сказал, что он кочегар с эшелона, в котором было горючее. Машинист, прыгая с паровоза, сломал ногу.

- А откуда вам известно, что мы находимся именно здесь? - строго спросил Тихомиров.

- Мы очень боялись, что не найдем вас.

Паровозный машинист, морщась от боли в ноге, рассказал следующее.

- На прошлой неделе один мой товарищ по секрету шепнул мне, что в этих местах есть партизаны. Вот мы с ним и договорились, - показал машинист на кочегара, который никак не мог отдышаться. - Как договорились, так и сделали. Когда эшелон перед нами взлетел на воздух, мой кочегар столкнул с паровоза охранника, а я дал полный ход. Мы спрыгнули на ходу, и я вот сломал себе ногу.