Шменкель хорошо понимал состояние Петра, да и сам, откровенно говоря, придерживался того же мнения.

- Чем ты будешь заниматься после войны, Петр? - неожиданно спросил Шменкель Рыбакова.

- Во-первых, высплюсь как следует, наемся от пуза и выпью целый литр водки. Понял? Целый литр! - Рыбаков даже прищелкнул языком от удовольствия.

- Я не об этом тебя спрашиваю. Что ты будешь делать? Где работать будешь? Жить-то нужно будет по-новому, а?

- Конечно.

Рыбаков приподнялся и, накинув плащ-палатку себе на голову, продолжал:

- Я буду строить дома, может, даже мосты, фабрики, заводы. Догаев вот приказал этот мост взорвать, а мне, откровенно говоря, очень жаль этот мост, сердце у меня кровью обливается, когда об этом подумаю. Я ведь каменщик и привык строить, а не разрушать. - Петр смахнул со лба дождевые капли. - А может, учиться пойду. Потом женюсь, обзаведусь детишками. Съезжу к тебе в гости, в твою Германию. Приду к тебе и скажу твоей секретарше: "Разрешите войти? Моя фамилия Рыбаков, я инженер-строитель и хотел бы поговорить с товарищем бургомистром".

- Почему с бургомистром?

- Так просто. И сам не знаю почему... Потом ты станешь министром, будешь жить в Берлине, работать в большом здании. Я подойду к швейцару и скажу: "Приятель, будь любезен, позвони моему старому другу министру Шменкелю и передай, что здесь проездом из Одессы его друг". Швейцар удивленно осмотрит меня с головы до ног и, сдвинув очки на лоб, укоризненно заметит: "Товарищ, как вы можете позволять себе подобные шуточки, тем более с министром?.." А я ему в ответ: "Успокойся, старина, разве я не сказал, что министр - мой хороший друг?" И незаметно расстегну свое пальто, чтобы швейцар увидел мои ордена, а их у меня к тому времени будет много - вся грудь в орденах. И вмиг швейцара словно подменят. Он стащит с головы фуражку и, как короля, проведет меня к лифту. "Извольте пожаловать сюда, уважаемый товарищ, нажмите вот эту кнопочку. Я сейчас сообщу о вас. Как о вас доложить товарищу министру?" И я скажу: "Инженер-строитель высотных зданий Петр Рыбаков".

Шменкель усмехнулся:

- Ну и богатая же у тебя фантазия! Ты мастер сказки рассказывать.

- Фантазия? Сказки? - Рыбаков даже рассердился. - Уж не думаешь ли ты, что война закончится на границе Германии? Мы не дураки. Я думаю, что для вас, немцев, эта война послужит хорошим уроком. Так что, Иван, фашизм мы уничтожим в самом его логове.

- Ну а потом?

- А потом мы скажем всем порядочным немцам: если вы не дураки, создавайте свое рабоче-крестьянское правительство, землю раздайте крестьянам, фабрики национализируйте. Работать вы, немцы, умеете. Разве немецкие рабочие не смогут сделать то же, что и мы у себя в семнадцатом году?

Шменкель ничего не мог возразить другу, только подумал: "Да, что же будет с Германией после войны?" Из рассказов отца Шменкель знал, что ноябрьская революция 1918 года в Германии выдвинула требование ликвидировать юнкерское землевладение, ликвидировать капиталистов, а заводы, фабрики и всю землю передать в пользование народа. Позже, после смерти отца, эти вопросы как-то отошли у Фрица на задний план. А если б он задумался над этим, то смог бы лучше понять, почему к власти пришли фашисты. И вот теперь Петр напомнил ему обо всех этих проблемах.

- А почему бы и нет? - ответил Фриц после долгого молчания. - Нужно только объяснить все рабочим и крестьянам.

- И объясним, а почему бы и не объяснить? Вот такие, как ты, кто проливал кровь в борьбе против фашизма, кто сидел по концлагерям, и объяснят. Вы будете лучшими сынами своей нации, и вас изберут в правительство.

Шменкель никогда не думал причислять себя к лучшим сынам германской нации и вовсе не считал, что его после войны обязательно нужно избирать в правительство, однако он не стал возражать. Шменкелю было приятно слушать Рыбакова. Интересно узнать, какой может быть послевоенная Германия. Сам Фриц будущее своей страны представлял довольно смутно.

- А что, разве тебе не нравится быть министром? Хорошо, тогда будешь руководителем какого-нибудь предприятия, директором...

- Тихо! Слышишь?

Шумел и ветер и дождь, но Шменкель не столько слухом, сколько физически вдруг почувствовал шум моторов. Шум рос, ширился, приближался. Машины! А что, если им удастся переехать мост раньше, чем он взлетит на воздух? Шменкель вскочил и, выхватив нож, побежал, делая длинные прыжки к тому месту, где находился шнур. Рыбаков понял его без слов и бросился за ним. Едва Фриц успел перерезать шнур, как Рыбаков уже поджег конец зажигалкой. Потом они оба вскочили и побежали назад, в укрытие. Оказавшись за кустами, они вдруг засомневались, не погас ли шнур.

Кто-то дернул Шменкеля за ногу. Оглянувшись, Фриц увидел Догаева. Командир шепнул ему:

- Пригнись к земле и ползи к лесу!

В этот момент свет фар ехавших по шоссе машин прорезал шлейф дождя. Дверь сторожки распахнулась, и оба часовых вышли на мост.

Первая машина затормозила у въезда на мост. Догаев со своими людьми тем временем успел добежать до излучины реки, отсюда хорошо просматривался и мост. Машины медленно подъезжали к мосту.

- Шнур, наверно, потух, - чуть слышно вымолвил Шменкель.

- Или ваши заряды не сработали. - В голосе командира послышалась злость. - Я бы без проверки не...

Звук взрыва не дал ему договорить. За первым взрывом последовал второй, потом третий. Мост вздрогнул, как-то взъерошился и обрушился. А через секунду-другую загорелась одна из машин, ярко осветив шоссе у моста.

- Сработали! Сработали! - обрадовался Рыбаков.

- Быстро отсюда! - приказал Догаев.

Около часа шли партизаны по берегу реки и лишь потом свернули на дорогу, которая вела к лагерю. На первом привале закурили.

- Поздравляю вас, Иван Иванович, и вас, товарищ Рыбаков. Сработали вы чисто.

Праздник 1 Мая партизаны из отряда "Смерть фашизму" встречали вместе с партизанами из отрядов имени Буденного и Суворова. Было это под Дебово.

Отдохнув несколько часов в отряде Догаева, Шменкель и Рыбаков сели на лошадей и безо всяких происшествий добрались до своего отряда. Рыбаков не раз пытался получить у командира разрешение прибить перед зданием гитлеровской военной комендатуры красный флаг или портрет Сталина, соединив их с миной-сюрпризом, но Заречнов каждый раз отклонял это предложение. Командир не хотел тревожить противника накануне большой и важной операции, которую планировалось осуществить объединенными усилиями трех партизанских отрядов. Рыбаков, недовольный отказом командира, как-то по секрету сообщил Шменкелю, что они вместе со Спириным и Коровиным все же установят как-нибудь такую мину и испытают ее.

Шменкель был против этой затеи, поскольку ее не одобрял командир. Приятели даже горячо поспорили по этому поводу, но теперь спорь не спорь, а Виктор Коровин, который давно уже должен был вернуться в лагерь, почему-то задерживался. Если ему что помешает, дело это без последствий не останется. Заречнов был строгим командиром и не допускал нарушений воинской дисциплины, а если таковое все же случалось, он не закрывал на это глаза.

Утром 1 мая комиссар Тихомиров произнес перед партизанами небольшую речь. Шменкель стоял в строю, а сам думал лишь о том, что могло случиться с Коровиным,

Партизаны всех трех отрядов курили только что выданные по случаю праздника папиросы, знакомились друг с другом, играли в самодельные шахматы. Одни пели песни, другие просто валялись на траве. На деревьях и кустарниках появились первые зеленые клейкие листочки, на болоте весело квакали лягушки.

У всех бойцов было праздничное настроение, и только Шменкель беспокойно ходил от одной группы к другой. Временами ему хотелось пойти к командиру или комиссару отряда и независимо от исхода операции с миной-сюрпризом честно рассказать обо всем. Рыбаков тоже исчез неизвестно куда, и от этого Фриц еще больше помрачнел.

Около полудня на узкой тропинке, ведущей через болотную топь, показались люди. Их было трое. Впереди шел Спирин. В центре, будто пленный, шагал Коровин, за ним следовал Рыбаков. Фриц окликнул Петра, но тот только махнул рукой. Они направились прямо к командиру.