- В общем, подумайте, старина, - уже мягче сказал биотехнолог. Хорошенько подумайте, ладно? А завтра подбросьте мне подробный файлик насчет комбинезонного лобби, мы подмахнем договор, все честь по чести.

Интересно, подумал Кин, берет ли Харагва в расчет, что гость наверняка пришел с диктофоном в кармане? Или он настолько обнаглел при потворстве Абурхада и Наримана, что уже не считает нужным осторожничать?

- Ну, если вам не жалко полутора тысяч за такую чепуху, будь по-вашему, все так же глядя в пол, произнес он. - В котором часу мы можем встретиться?

- Лучше всего около часу дня, если успеете составить справку.

- Конечно же, успею, - пообещал Кин.

- Вот и отлично. Вроде мы друг друга поняли. Выпьем по этому случаю, предложил Харагва, взявшись за бутылку.

- Честно говоря, я вымотался за день, мне хватит. Пожалуй, пойду спать.

- Ладно, старина. Вид у вас действительно усталый, не буду задерживать.

- Спасибо за гостеприимство, Рино. - Кин поднялся на ноги. - Вино было превосходным.

Харагва проводил его до дверей, удостоил рукопожатия и снисходительного шлепка по плечу.

- Значит, завтра в час дня жду вас в лаборатории, - напомнил он.

- Да, обязательно. Спокойной ночи.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Кин принялся составлять в уме набросок депеши с рапортом о происшедшем за день. Впрочем, он решил, что запишет ее и отправит по сверхдальней связи завтра утром, на свежую голову. А еще надо будет обязательно вставить в шифровку сделанную только что диктофонную запись.

Войдя в квартиру, Кин запер за собой дверь и сел к столу. Уютно урчала система охлаждения компьютера, на мониторе играла заставка. Он ввел пароль и увидел, что программа успешно закончила работу, воссоздав детальную сцену гибели Гронски в виде цифровых выкладок и трехмерного видеофайла.

Прежде чем углубиться в объемистый дотошный рапорт о проведенной компьютерной реконструкции, Кин решил открыть нарисованную сегодня схему версий и поразмыслить над ней. Поскольку Харагва недвусмысленно намекнул на свою причастность к убийству Гронски, можно было со спокойной душой убрать со схемы некоторые вопросительные знаки.

Он кликнул по файлу, и тот пошел развертываться в привычную голубенькую рамку с инструментальными псевдокнопками, затем в нее выбросило схему. От неожиданности Кин вздрогнул.

Под карикатурной рыбкой с Недреманным Оком в углу монитора шла надпись, набранная в две строки крупным алым шрифтом:

ЗАВТРА СУМАСШЕДШИЙ РЫБОГЛАЗ СОВСЕМ РЕХНЕТСЯ И ЗАСТРЕЛИТСЯ!

Надо же, в спешке он забыл отключиться от сети перед уходом. Какой-то ублюдок влез из сети в его компьютер и преспокойно порылся в файлах. Мало того, мерзавец оставил идиотское пророчество, рассчитанное на то, чтобы его деморализовать.

Внезапно Кин похолодел, поняв, что тот, кто шарил в его компьютере и сделал дурацкую наглую надпись на схеме, безусловно, знал, кем является штабной эмиссар на самом деле.

Содрогнувшись от цепкого страха и удушливой бессильной ярости, он медленно встал из-за стола и сдернул из гнезда штекер тонкого волоконно-оптического кабеля, как будто это могло хоть сколько-нибудь исправить положение. Наконец до него дошло в полной мере, что за свистопляска разразилась вокруг его персоны.

Они тут знали, кто он такой, располагали его полным досье, включая медицинскую карточку. Его продали, его подставили, его инкогнито оказалось мнимым, они здесь отлично знали, что к чему, с самого начала.

9. У вас ничего не получится

Улегшись в постель, Кин долго ворочался и никак не мог уснуть. Ему хотелось скорчиться в позе эмбриона, поджав колени к подбородку, чтобы унять засевший в сухожилиях противный стягивающий зуд. Из-за здешней гравитации приходилось таскать на себе треть лишнего веса, и натруженные за день мышцы пропитались тихой болью. Кин попытался припомнить, какая органическая кислота скапливается в мышечных волокнах и вызывает этот дискомфорт. Впрочем, так ли уж важно ее название, легче от этого не станет.

Выпитое за день осело в мозгу вялой мутью, словно покрыв его пленкой окисла. Оставшись наедине собой, среди ночной тишины и тьмы, он почувствовал, как в глубине души вызревает отчаянная депрессия. Все, как доктор прописал, эндогенная депрессия, циркулярный психоз, невесело пошутил он про себя. Он солгал Рончу, сказав, что никогда не имел связанных с психиатрией проблем. Но счел излишним пускаться в откровенности с посторонним, в сущности человеком и совсем не к месту ворошить старую, давно похороненную в больничных архивах историю.

Элию тогда как раз исполнилось четырнадцать стандартных лет - мучительно зыбкий возраст между детством и юностью. Его семья тогда жила в военном городке на Магдине, среди жары, пыли и сплетен. Неподалеку от их дома имелись заброшенные фруктовые плантации, где на высоких раскидистых деревьях вызревали чрезвычайно вкусные плоды. Однажды, отправившись туда с приятелем, Элий неудачно спрыгнул с фруктового дерева и сломал ногу. Карета "Скорой помощи" отвезла его в гражданскую клинику, поврежденную голень заковали в громоздкий репозиционный аппарат, а на следующий день в больничную палату пришел психиатр. На жаргоне травматологического отделения бедолаг вроде Элия называли парашютистами, и их, согласно каким-то там медицинским инструкциям, полагалось обследовать вдобавок на предмет психических отклонений, которые могли явиться причиной травмы. Дородный улыбчивый дядя в белом халате с микрофончиком на лацкане принялся задавать совершенно дурацкие, с точки зрения юного Кина, вопросы, к тому же вперебивку повторяя их по нескольку раз. Удрученный вынужденной неподвижностью и болью, Элий сперва отвечал угрюмо и односложно. Однако вскоре его заело, что в придачу ко всем неприятностям с ним обращаются как с несмышленышем или врожденным идиотом. И тогда в пику врачу мальчик принялся городить откровенную чушь. Психиатр проглотил ее не моргнув глазом, а на следующий день лечащий врач сообщил матери Элия, что ее сын страдает душевным заболеванием. Диагноз ему поставили тот же, каким Буанье наградила злополучного Гронски: атипический циркулярный психоз. Отец Кина, к тому времени уже прим-офицер космопехоты, ожидавший перевода в распоряжение Генштаба, надеялся, что сын пойдет по его стопам. Психиатрическое клеймо, напрочь перечеркивавшее будущую военную карьеру сына, означало крушение всех его чаяний.