Сегодня на рассвете она сидела в кресле, пристально разглядывая спящего в ее постели мужчину, и совершенно не понимала, почему сумасшедшему криворотому вынесли приговор. Он и не подозревает ни о чем, крепко спит, его костистое лицо разгладилось и помягчело, а в тумбочке лежит инъектор. Она пыталась раззадорить себя, распалить, возненавидеть этого сумасшедшего рыбоглаза с его длинным и крепким, возненавидеть себя за то, что осквернила свое предназначенное Богу лоно, и выполнить приказание. Сволочи поганые, превратили ее в доносчицу и блядь, подстилку и подтирку, а теперь вот один из них, уже который по счету, ею попользовался всласть, рыбоглаз проклятый, дьяволово семя, и уснул себе преспокойненько. Ведь наверняка за ним числится немало, если свои же решили от него избавиться. Ее дело подневольное, чей приказ, на того и тяжкий грех перейдет, а она получит деньги, разорвет контракт и уедет отсюда. Нет, не поднималась рука достать инъектор из тумбочки.

Как же вышло, что впервые она ничего не боялась, позволила криворотому все и содрогалась от восторга, когда он бурно кончал в нее, прямо безумие какое-то. Лишь оставшись одна и торопливо собираясь на работу, попыталась вспомнить, какого числа у нее в последний раз шли месячные, кажется, нынче именно те самые дни, опасные. Ладно, милостив Бог, на все Его воля. Не может быть, чтобы за такую ночь сплошного небывалого счастья, Он ее наказал ребенком. Тишина и мрак давили чугунным гнетом, она снова повернулась с боку на бок, нашарила и отшвырнула кольнувший в бедро зазубренный осколок пластикового стула. Наручные часы остались в раздевалке, на работе она их не носила. Времени прошло невесть сколько, ее похоронило живьем под обломками, вокруг не слышно ни единого звука. Что же стряслось? Да неужто все погибли? Жуть какая, уж лучше бы задавило сразу. Так вот оно что, Бог посылает ей темную и страшную смерть после темной и страшной жизни - значит, ничего иного она не заслужила. Мерзкая, мерзкая насквозь, грязная, лживая, грешная, поделом ей...

Она прямо не поверила себе, когда внезапно до ее слуха донесся мягкий шорох разгребаемого завала. Кто-то ворочал куски плит наверху, над ней, совсем близко. Сообразив, что спасатели ищут наобум, она закричала во весь голос: "Эй, сюда, я здесь, копайте здесь!" В ответ ни слова, не слышат они, что ли? Тогда она вытащила из кармашка на поясе свой кассовый аппаратик и принялась колотить им по звонкой чаше фонтана.

С той стороны, где смятый в лепешку стол, с шумом отвалился здоровенный кусок плиты, в треугольной дыре забрезжил слабый свет, сыпанула на пол стрекочущая щебенка, по бледному плоскому лучу поплыли пыльные завитки. Пытка темнотой и неизвестностью окончилась. Не помня себя от радости, она поползла к светлому треугольнику и вдруг замерла, содрогнулась: мерещится ей, что ли? Нет, не мерещится. В отверстии показалась бородавчатая красная лапа, энергично разгребающая обломки.

Истошно завопив, она швырнула разбитый кассовый аппаратик, промахнулась и отпрянула, больно стукнувшись об нависающую плиту затылком. Сразу же схлынул первоначальный испуг: и чего переполошилась, это всего-навсего корнеозавр, он ей ничего не сделает. Но ведь красные ящеры близко к людям не подходят, сообразила она, значит, наверху нет ни единой живой души.

Как бы в нерешительности могучая лапа сунулась глубже, пошарила туда-сюда, потом исчезла. Наверху заскрипели тяжелые шаги, ящер неспешно удалился.

Дыру он раскопал не очень большую, но пролезть в нее вроде можно. Неужели все погибли, как же так, поселок разгромлен, по нему безбоязненно разгуливают ящеры, она здесь одна, и помочь ей некому. Закусив губу, она лихорадочно прикидывала, как быть дальше.

Прежде всего надо хоть выглянуть, разобраться, что делается снаружи. Вот же беда, икстер и бронекостюм остались в раздевалке, без них лезть наверх означает искать себе неминучую смерть. Но ведь и сюда запросто может вползти сквозь дыру какая-нибудь гадина вроде живодрала или наплюйки - стоит ли этого дожидаться?

Собравшись с духом, она протиснулась в узкий лаз, вылезла наружу, вскарабкалась на груду обломков и, выпрямившись во весь рост, огляделась вокруг.

В багровый диск закатного солнца до середины погрузилось зазубренное лезвие горного хребта, от поселка остались лишь покрытые копотью развалины, и над ними там и сям курились дымки, едкий запах горелого пластика щекотал ноздри.

Да, так и есть, война.

После ракетного залпа долина превратилась в радиоактивную пустошь, спастись невозможно, сейчас гамма-лучи пронизывают насквозь тело и гложут костный мозг. Но умереть от лучевой болезни она просто не успеет, голодная смерть ей тоже не грозит, ведь вокруг полным-полно всяких тварей, а у нее нет никакого оружия.

Нигде не видно ни единого человека, все они погибли, все до одного: и криворотый, и Абурхад, и Тарпиц. Что же это, Господи помилуй, разгромленный поселок мертв, она осталась одна, совсем одна здесь, на этой планете.

Вызволивший ее из-под завала красный ящер стоял поодаль, склонив набок большелобую рогатую голову, его фасетчатые глаза тупо выпучились на нее. Вдруг он пригнулся, поводя мордой над мешаниной разбитых панелей, ухватил одну из них за арматурные прутья, торчащие из надлома, без малейшей натуги поднял и отбросил тяжеленную плиту прочь, словно клочок бумаги.

Может быть, там есть живой человек и ящер его и учуял, подумала она с замиранием сердца. Могучий зверь немного потоптался на месте, обследуя развалины, потом принялся усердно разгребать обломки. Вскоре наружу торчал только его подрагивающий плоский хвост. Разнокалиберные куски вибробетонита лихо вылетали один за другим, грохаясь вокруг ямы и вздымая клубы пыли.

С опаской оглянувшись по сторонам, нет ли поблизости каких-нибудь гадин, она уселась на покореженную вентиляционную трубу и стала терпеливо дожидаться, чем окончатся раскопки. Если под развалинами еще кто-то уцелел, по крайней мере не придется умереть в безысходном одиночестве.

Наконец ящер вылез из ямы, встряхнулся, повернул к ней шипастую морду с выпуклыми розовыми глазищами. Казалось, он чего-то ждет от нее, однако она не двигалась с места, и тогда ящер затеял какой-то причудливый танец: то мелкими шажками направлялся в ее сторону, то семенил обратно и крутился возле ямы волчком, словно приглашая подойти ближе.