Тем самым, безмолвное признание автора вышеуказанного письма укрывает еще один вопрос величайшей важности. Писатель, похоже, прочувствовал то, чего очень много среди тех, кто стремится помочь страждущим; он это прочувствовал и выразил в своем письме. Убеждения церквей не смогли поддержать свет разума и истинную мудрость, необходимую для того, чтобы довести до конца практическую филантропию, при помощи истины и рьяных последователей Христа, реальности. «Практичный» народ либо продолжает «делать добро» необдуманно, и потому вместо добра часто наносит вред; либо, испугавшись ужасной проблемы, вставшей перед ним, и не сумев найти в своих «церквах» никакого ключа или надежды на разрешение вопроса, отступает с поля боя и слепо пускает себя плыть по течению, которое, бывает, он сам и же порождает.

Недавно стало модным, как для друзей, так и для врагов, упрекать Теософическое общество в том, что оно не занимается практической работой, а блуждает в сумрачных облаках метафизики. Те, кому нравится повторять избитые аргументы, объясняют нам, что метафизики усвоили опыт последних нескольких тысяч лет, и теперь настало самое время, когда им следовало бы приступить к определенной практической работе. Согласны: однако, учитывая, что христианские церкви существуют почти девятнадцать веков и что Теософическое общество и Братство – организация, возникшая около двенадцати лет назад; и снова, учитывая, что христианские церкви вращаются в сказочном богатстве, и число их приверженцев достигает сотен миллионов людей, в то время как в Братстве состоят всего несколько тысяч, и оно не имеет в своем распоряжении ни фонда, ни денежных средств, а 98 процентов его членов – бедные и не имеющие никакого влияния люди, тогда как церковная аристократия состоит из богатых и могущественных; итак, приняв все это в расчет, можно не сомневаться, что теософы предпочтут навязывать этот вопрос, стараясь привлечь общественное внимание. Между тем, самые жестокие критики «лидеров» Теософического общества, причем никоим образом не посторонние, а сами же члены этого общества, всегда находят предлог для своего недовольства; мы спрашиваем: «Можно ли совершать акты милосердия, и, как будет известно людям, осуществлять их до конца, не имея при этом денег?» Разумеется, нельзя. И все-таки, вопреки всему, никто из наших (европейских) членов, за исключением нескольких преданных обществу участников, заведующих филиалами, не отказывается выполнять практическую работу; однако есть и такие, особенно те, кто даже пальцем не пошевелил, чтобы облегчить страдания и оказать помощь на стороне своим самым бедным братьям, те, кто громче всех говорит и произносит самые жестокие обвинения в недуховности и непригодности «лидеров теософии». Благодаря этому они сами удаляются во внешний круг критиков, подобно тем зрителям пьесы, которые смеются над приезжим актером, играющим Гамлета, когда сами они неспособны выйти на сцену с подносом для писем. Когда в Индии относительно бедные теософы открыли бесплатные амбулатории для больных, госпитали, школы и при этом они меньше всего думали о каком-либо возмещении средств от бедняков, как это делают миссионеры, вынуждая их отказываться от единственной религии их предков в качестве оплаты за оказанные блага, то неужели английские теософы – единственные, кто делают что-то для множества страдающих, чьи горестные крики раздаются во всех Небесах, как протест против действительного положения дел в христианском мире?

Воспользуемся возможностью сказать в ответ множеству наших корреспондентов, что до настоящего времени все силы Общества были направлены главным образом на организацию, расширение и укрепление самого Общества, что потребовало от него времени, энергии и ресурсов до такой степени, что у него осталось гораздо меньше сил для оказания милосердия, нежели мы ожидали. Но, даже если это и так, по сравнению с влиянием и денежными средствами, находящимися в распоряжении Общества, его работа в практическом милосердии если и обрела менее широкую известность, то безусловно принесла намного больше пользы по сравнению с милосердием, проявленным христианами, несмотря на их огромные денежные ресурсы, работников и возможности любого сорта. Нельзя забывать, что практическое милосердие – это не единственная из заявленных Обществом целей. Это происходит молча и не нуждается в «заявлении», что каждый член Общества должен быть практическим филантропом, если он целиком и полностью теософ; и наша декларированная работа на самом деле намного важнее и действеннее, нежели обыденная работа, которая приносит более явные и немедленные плоды, ибо непосредственный эффект по достоинству оцененной теософии – это занятия той благотворительностью, которой мы не занимались прежде. Теософия творит милосердие, которое впоследствии и по собственной воле делает себя очевидным в своих трудах.

Теософию правильно окрестили – хотя, в этом частном случае, скорее иронически – «высшей религией, рожденной Небесами». Это оспаривалось, поскольку это в явном виде признавало необходимость принять ее передовое знание и свет от «тех, кто наиболее обучен Наукой о Жизни» – последнее обязано и должно, если это применялось ее приверженцами (теософами), оказывать им помощь в поисках путей и способов в организации некоего великого братского плана, и т. д.

Этот план был разработан, как и правила и законы, чтобы руководить таким практическим братством, созданным теми, «кто наиболее обучен Науке (практической ежедневной и альтруистической) Жизни», мало того, воистину, «наиболее обученными», чем все другие люди со времен Будды Гаутамы и гностических ессеев. Этот «план» был начат годом раньше образования Теософического общества. Пусть все прочитают его мудрые и достойные правила, воплощаемые в жизнь и по сей день в Уставах Братства, и сам вынесет суждение, стоит ли строго следовать им и применять к практической жизни этот «план», не самый милосердный для человечества в целом, и особенно для наших беднейших братьев из «голодающего большинства». Теософия учит духу «неразъединения», недолговечности и развенчиванию заблуждению человеческих верований и догм, таким образом, она насаждает «вселенскую любовь и милосердие для всего человечества без различия расы, цвета кожи, касты или убеждений»; следовательно, разве она не больше всего подходит для уменьшения страданий человечества? Тот, кто не истинный теософ, откажется внести свою лепту в открытие госпиталя или другого благотворительного учреждения, откажется дать немного денег любому мужчине, женщине или ребенку под предлогом, что он – не теософ, как римский католик, когда будет иметь дело с протестантом, и наоборот. Неистинный теософ, уважающий первоначальные правила, не сумеет воплотить в жизнь притчу о «Добром Самаритянине» или предложит помощь только ради того, чтобы увлечь за собой слишком доверчивого человека, который, как он надеется, отвратит его от его Бога и богов его предков. Никто не станет клеветать на своего брата, никто не позволит оставить без помощи нуждающегося, никто не начнет пустую болтовню вместо практической любви и милосердия.

В таком случае вина теософии несколько больше, чем вина христианских учений, раз большинство членов Теософического общества часто меняют свои философские и религиозные взгляды, вступая в нашу Организацию, и все же имеет ли это значение, если они произносят неискренние уверения в почтительности к христианству? Наши законы и цели точно такие же, какие были установлены нами с самого начала; и именно сами рядовые члены Общества допустили, чтобы они оказались очевидно устарелыми. Немного есть людей, всегда готовых пожертвовать своим временем и работой ради труда на благо бедных, и которые трудятся для них, непризнанные и не ждущие благодарности; они выполняют эту работу всякий раз, когда могут, и часто бывают сами слишком бедны для того, чтобы претворить в жизнь свои обширные планы благотворительности, и тем не менее, они охотно занимаются этим.