Несмотря на такой размах репрессий, страх перед пятой колонной, как отмечает де Йонг, не только не уменьшался, а продолжал раздуваться до чудовищных размеров. Паника не рассасывалась. Наоборот, пошли слухи о предательстве в самых верхах Франции. Когда после трех недель борьбы капитулировал король Бельгии Леопольд, его стали называть изменником, заманившим англо-французские войска в свою страну, как в ловушку. Мол, любовницей короля была агентесса гестапо. Французы стали видеть в беженцах сплошных шпионов. Целые селения выгоняли беженцев, обзывая их пятой колонной….

Так погибла Франция, сожравшая саму себя в приступах дикого ужаса.

Смотри, читатель: цивилизованные, культурные французы, не знавшие ни Сталина, ни ГУЛАГа, ни НКВД и 1937 года, за какие-то считанные дни в той войне превратились в кровожадную толпу, готовую убивать любого подозрительного без суда и следствия, заживо сжигать людей в вагонах. С французов слетела тонкая шелуха современной демократической цивилизации, и наружу вылез архаичный, обезумевший от страха средневековый человек, готовый поверить в любой бред, в ведьм и колдунов (парашютистов и пятую колонну). Французы стали доносить друг на друга, бить чужаков и заводить концентрационные лагеря.

Вот — лучший ответ тем, кто продолжает поносить Сталина и его действия в сорок первом. Реалии Франции мая-июня 1940 года и СССР годом позже поразительно похожи. Впрочем, я пишу эту книгу для будущих командиров и стратегов сверхновой России, которой почти неминуемо придется воевать с могущественным врагом на Западе. Мотайте на ус, друзья, исторические уроки того, как можно воевать с «цивилизованными нациями»…

Таким образом, сороковой год стал вершиной успехов Гитлера. Его опыт нам тем более ценен, что воевал он против западных людей, с их особой психологией. Дело ведь в том состоит, что после сорокового подобных кампаний на Западе просто не велось. Ни американские террористические налеты на Рейх во второй половине той войны, ни их действия в Азии, ни югославская кампания в этом смысле не идут в сравнение с тем ценнейшим опытом, который оказался приобретен Гитлером — действовавшим действительно малыми силами на самом Западе. Против людей с западным типом психики. А это весьма актуально для нашей сверхновой России.

1940-й — это вершина неаналитической, хаотической, безумной стратегии Гитлера. Залог его успеха — это потрясающая интуиция гения плюс отличная работа немецкой разведки. И победители Германии далеко не сразу поняли, какая это страшная сила — интуиция гения.

«Что еще мог можно сказать по вопросу об интуиции? Строгий эксперт по разведке, вероятно, ответил бы «ничего», и это значило бы, что любую вещь можно понять без логических рассуждений. Такой тезис, возможно, справедлив в области искусства и религии, но в военных вопросах подобный вывод является не больше, чем догадкой. Как, например, оценить интуитивные выводы Гитлера о слабости Франции? Если бы Гитлер прислушался к утверждениям своих советников по разведке, то он ни за что не предпринял бы агрессии против Франции, Бельгии и Голландии. Но решения Гитлера носили скорее политический, а не военный характер, они основывались на догадках, касающихся морального духа противников, а не военного соотношения сил…» — написал Дональд Маклахлан в 1968 году. Ну что ж, оставим это недоумение на совести человека сугубо логической и рациональной Индустриальной эпохи. Он не смог понять Гитлера. Потому что он столкнулся с гостем из грядущего.

Если подвести итог самым кратким образом, то можно выразиться так: Гитлер мог одерживать ошеломительные победы с потрясающей экономией потому, что расковал свою фантазию и смог вести войну будущего против государств и армий вчерашнего дня. Он уподобился пришельцу из другого мира. И только сейчас мы начинаем понимать природу и механизмы гитлеровских побед.

На страницах журнала «Знание — сила» Елена Съянова (№1, 2005 г.) высказала ту же мысль: «Все политические партии начала ХХ века так или иначе вышли из чрева века девятнадцатого, были завернуты в пеленки традиций, прикармливались принципами из детских диет-уставов, тогда как НСДАП — это дитя … нет, не века двадцатого. НСДАП есть порождение будущего «сознания катастроф» начала третьего тысячелетия.

Беслановских убийц кто-то назвал «инопланетянами». Мне кажется, что фюреры НСДАП тоже казались своего рода пришельцами политикам того времени. Вспомним растерянность перед Гитлером «мюнхенских договорщиков» (Чемберлена, Даладье); вспомним обморок президента Чехословакии Бенеша, когда Геринг сказал ему буквально следующее: «Я спасу от вас Прагу тем, что своими бомбами сотру ее с лица Земли»…»

Немцы дали миру поразительный сплав психологических операций, разведки, заговоров и «размягчения тылов» врага, действий спецназа и пятой колонны, психическо-высокоточно-парализующих ударов авиации, террора, сетевых операций (со смешением бизнеса, политики и войны) и нетривиальных военных решений. И только сейчас мы, наконец, поняли суть стратегии Гитлера, разглядели психооперации за чисто военно-материальными аспектами вроде действий мобильных сухопутных соединений при поддержке авиации.

Воюя в начале третьего тысячелетия, мы просто обязаны изучать опыт преддверия и начала Второй мировой. Учитывая то, что с тех пор возможности одновременных ударов по ключевым точкам врага несказанно обогатились.

Но, читатель, поражает еще один психологический эффект гитлеровского блиц-триллера мая-июня 1940 года — его действие на самих немцев. Падение к ногам Германии Голландии, Бельгии и Франции невиданно окрылило самих фрицев. Они почувствовали себя непобедимыми воинами, перед которыми трепещет весь мир, для которых нет больше преград. Гитлер подвергся обожествлению. Отныне он был горячо любимым, всезнающим и победоносным вождем, за которого не страшно идти ни в огонь, ни в воду.

А ведь перед началом кампании все было иначе. Немецкие генералы-профессионалы страшно боялись столкновения с французами и англичанами. Мол, Польша, Дания и Норвегия — это не показатель, несерьезные противники. А вот западные силы… Простой подсчет показывал: на 62 дивизии Германии приходилось 85 французских, 23 бельгийских, 8 голландских и столько же английских. Генералы всерьез вынашивали идею государственного переворота. Мол, свергнем Гитлера — и, пока не поздно, замиримся с западниками. После победы сорокового года об этом даже мыслить было страшно.