Едва взор Дона прояснился, перед его глазами предстал олень, бодающий рогами воздух. Дон расслабился, и хотел было опустить арбалет, но не успел, ибо на него налетел вихрь . Стальная хватка сдавила руку с арбалетом, заламывая её. Дон пытался сопротивляться, но силы были явно неравны — пальцы человека подались давлению, сжались, и указательный сжал спусковую скобу арбалета. К счастью, арбалет уже наклонился почти вертикально — и болт ушёл в небо, пронзив крону дерева, из которой, кружась, начали медленно опускаться несколько сбитых листьев.

Дон ясно представил себе, что было бы, если бы его пальцы подались сразу — до того, как арбалет будет направлен вверх — и содрогнулся. Убить прекрасного, молодого, безвинного оленя — большей мерзости сложно себе вообразить!

И эльфы эту точку зрения вполне разделяют! - Дон ощутил в душе поднимающуюся ярость. — Да они бы нас за это из луков расстреляли бы как пить дать, и я бы даже не стал сопротивляться. Ну разве же можно так хватать!

Дон покосился на гнома, вцепившегося в его руку, и вспомнил о другой его хватке — когда Дон, будучи в отчаянии из-за поступка Миралиссы, шагнул к надвигающемуся войску эльфов, гном его так же схватил и удержал — удержал от того, чтобы со всем этим покончить раз и навсегда! Поднимающаяся волна ярости, вместе с волной боли от разрыва с любимой, взаимно усилили друг друга. Дон уже не сознавал, что он делает, ему требовалось излить, выплеснуть эту гремучую смесь на кого-то, чтобы она не разорвала сердце изнутри — и гном показался подходящей мишенью, именно его затуманенный горем рассудок воспринимал как одного из виновников. Дон сейчас был там , перед наступающим войском орков, намереваясь броситься к нему наперерез и погибнуть, но его удерживало одно-единственное — усилие со стороны гнома. Больше всего человеку хотелось его преодолеть. Дон сплёл руку, удерживающую арбалет, с рукой гнома в тяжёлой латной перчатке, вцепился в неё и другой рукою, напрягая все силы, бросая в топку ярости все, последние резервы…

И волна ярости окончательно покрыла рассудок.

Гном, выкрутив Дону руку, уже собирался вырвать из неё арбалет — как тот внезапно выстрелил.

Уф, я успел! Олень остался цел, - подумал гном, продолжая выдирать арбалет из крепкой, но всего лишь человеческой хватки, которая даже у самых сильных людей не может сравниться с гномьей. Гномы часто на спор завязывали пальцами одной руки подковы в узелок и растягивали стальные монеты в обжигающие полоски. Вдруг усилие гнома натолкнулось на нешуточное сопротивление. Грахель напряг мышцы рук — гномьих рук, легко способных месить сырое железо ненамного менее ловко, чем тесто — но ничуть не преуспел. Ярость Дона уравняла силы — и рука Грахеля принялась отгибаться назад. Второй рукою Дон впился в тяжёлую латную перчатку — и гном с сильнейшим удивлением ощутил, как легированная гномья сталь постепенно сминается под усилием человеческой руки. Стальная гномья перчатка, которую далеко не каждый гномий меч мог разрубить, а большинство человеческих мечей не были способны даже поцарапать — сминалась и рвалась под усилием человеческой руки столь же легко, как гнилой холст. Гном свободной рукой попытался было разорвать хватку Дона, но сил не хватило — ему удалось лишь немного её ослабить. Сухожилия гнома затрещали.

Ещё немного, и он сломает мне руку, - понял гном, пытаясь уже не то что выкрутить человеку руку, а вырваться из его хватки.

Дон перехватил гномью руку поудобнее, сдавил её с усилием парового молота — но при этом арбалет вывалился из его руки и со стуком ударился о тропинку. Дон, несколько ослабив хватку, обернулся на этот стук, внимательно глядя на арбалет — и волна ярости внезапно опала, оставив после себя лишь недопонимание.

— А что, собственно, здесь происходит? — недоумённо спросил он, глядя на руку гнома в искорёженной перчатке и побагровевшее от усилий, со вздувше6йся жилой на лбу лицо гнома.

Ярость, на которую были израсходованы почти все оставшиеся силы, покинула его — и сил оставаться в сознании практически не осталось. Дон, с некоторым даже облегчением, рухнул в беспамятство.

Словно со стороны он видел, как гном осторожно укладывает его тело на землю, ругаясь и обжигаясь, пытается стащить с руки искорёженную и разорванную перчатку, но это ему никак не удаётся. Потом последовало короткое заклинание — и перчатку словно разорвало изнутри, и гном отшвырнул во влажную листву искорёженный кусок металла. Листва зашипела и от неё начал подниматься пар.

Гном подобрал арбалет, сунул его на место, в чехол, навьючил на себя рюкзак, сверху водрузил бесчувственное тело Дона — и, пошатываясь, побрёл вдоль по тропе. Без удивления Дон своим взором со стороны заметил искрящуюся серебряную нить, вьющуюся от его тела в направлении, противоположном движению гнома. Тянущуюся туда, где свистели стрелы и наступали орки. Туда, где была Она. Миралисса. Единственная. Любимая. Любимая, несмотря ни на что…

Миралисса устало опустила лук и утёрла пот со лба.

— Это какая по счёту атака? — небрежным тоном спросил Элл, не отходивший от неё ни на шаг, и даже во время боя умудряющийся тереться рядом. — Четвёртая?

— Если считать их разведку, то пятая, — сухо ответила Миралисса, устало облокотившись на ствол берёзы. Ветви берёзы затрепетали, и эльфийке показалось, что ствол несколько изменил форму, пытаясь подстроиться под форму её тела, чтобы ей стало мягче и удобнее. Возможно, так оно и было на самом деле. Берёзы у эльфов считались чем-то большим, чем просто деревья. Люди называли берёзы "священными деревьями эльфов", но это слово не вполне точно передавало суть отношения эльфов к берёзам. Не станешь ведь говорить, что друг — это нечто священное? Другу не поклоняются и на него не молятся, с ним просто дружат — отдавая всё, если это нужно другу, но и принимая от друга всё, если это нужно тебе. Орки же ненавидели берёзы ничуть не меньше, чем эльфов — во всяком случае, во время битв в берёзовых лесах, орки бросались рубить ятаганами берёзовые стволы наравне с эльфийскими телами. Впрочем, эльфы всегда защищали своих друзей, не щадя жизней своих — и обычно оркам добраться до берёз удавалось лишь в том случае, если никого из эльфов в живых не оставалось.