Что делать?..
Яцкевич не опережал события, когда предложил Сергею действовать. Он достаточно дипломатично, может быть, по-детски дипломатично, как дочь Олега, сказал, что он лично это дело так не бросит, и оставил за хозяином право выбора. В какой-то степени он давил на него. Но откажись Сергей, и все встало бы на свои места, стало бы спокойнее обоим. И дальнейших расспросов в этом случае не последует, к чему Сергею проявлять любопытство? Отказался – и будь здоров.
Белоногов действительно не проявил любопытства. Его брови слегка приподнялись, в глазах просквозило удивление, словно он не узнавал своего товарища, самого, пожалуй, агрессивного в отряде. Андрей вдруг представил ход его мыслей. Дело не в судье, даже не в девочке, которую принесли в жертву. Речь шла если не о предательстве со стороны товарищей, то, образно говоря, о вдруг обнаружившейся обширной раковой опухоли в их собственном организме. Она-то и пугала. Однако она же и собрала вместе стоящую, казалось бы, особняком девочку, неповоротливого толстопалого уродца и до некоторой степени обезличенную судью.
Андрей хотел верить в то, что думает, и отказывался это делать одновременно. Он не узнавал себя, не узнавал Белоногова, который сегодня верит в любое слово, произнесенное его гостем, верит сразу, не требуя доказательств. Всегда ли он был таким, ответить сложно, потому что Андрей не так часто контактировал с Бельчонком. И скажи хозяину, пусть даже полушутливо: давай, мол, выйдем и примемся за дело – тот все примет за чистую монету, наверное оттого, что слишком сосредоточен...
Слишком сосредоточен...
Только сейчас до Яцкевича стало доходить, что Сергей почти не слушает его, а соглашается только потому...
Вчера он сумел упредить Мигунова на долю секунды, нажав на спусковой крючок пистолета. Яцек был профессионалом, предвидел действия клиента и действовал по наитию. И сейчас среагировал моментально. Но под рукой не было оружия. Не помог и отброшенный на Сергея журнальный столик и стремительный бросок в сторону противника.
Надо отдать должное Белоногову, стрелял он классно, ствол пистолета смотрел точно в грудь Андрею. Мешал пока словно зависший в воздухе столик, но, как только появился момент для выстрела, Сергей спустил курок.
Он стрелял из бесшумного пистолета «Макаров», это был не просто пистолет с глушителем, а именно бесшумный вариант. Звук выстрела походил на отрывистый громкий кашель. Сергей готов был повторно нажать на спусковой крючок, но промедлил, наблюдая за Андреем.
Пуля попала Яцкевичу в левую верхнюю часть груди. Сейчас он, завалившись на правый бок, лежал в двух шагах от хозяина квартиры и, подергивая телом, отрывисто втягивал в себя воздух. Широко открытыми глазами он смотрел на Сергея, пытаясь поднять к груди руку.
Белоногов присел рядом и внимательно вгляделся в раненого.
– Вот и все, Андрей, – тихо произнес он, – дольше пяти минут ты не продержишься.
Они были профессионалами. Яцкевич совершил ошибку и проиграл. Он доверился сердцу, чего никогда не делал. Это его и подвело.
Да, вторым был он, Сергей Белоногов. Ему не было смысла объяснять, особенно сейчас, почему в отряде подумали, будто он проникся сочувствием к Ширяевой, – ничего подобного, просто его слова не так интерпретировал Шустов, а сам Сергей не стал разубеждать его. Он просто старался отвести от себя подозрения, постоянно напоминая о Валентине, якобы принимая ее горе близко к сердцу и показывая это всем. Даже посоветовался с Рожновым. Тот ничего не сказал. Потом все же прибавил: «Нравится играть в спектакле – играй. Но не переусердствуй».
Белоногов склонился над Яцеком, замечая, как стекленеют его глаза, но взгляд все еще остается осмысленным. Сергей невольно прикинул, что сумеет задать несколько вопросов, прежде чем Яцкевич умрет.
Вообще-то он стрелял на поражение, но раз выдался шанс, почему бы напоследок не поговорить, тем более что тема чрезвычайно серьезная.
Он не стал называть Андрея по имени. Хотя тот и смотрел на него неотрывно, Белоногов, привлекая его внимание, прикоснулся стволом к кровоточащей ране. Яцкевич уже не чувствовал боли, подергивания тела стали более частыми, так же участилось его прерывистое, неполное дыхание.
– Мне жаль, что так получилось. – Усмехнувшись, Сергей добавил:
– Партнер. Между прочим, Рожнов предупредил меня, чтобы на всякий случай был осторожен. Значит, клиент назвал тебе только одну фамилию... Ну что ж, со второй ты не ошибся, только вот поздновато до тебя дошло. Кстати, ты никому не говорил о своих подозрениях?
Яцкевич умирал тяжело. В детстве ему приснился сон, который дал полное представление о смерти.
Мальчик, не понимая, что видел смерть, чувствовал, как умирает. Лишь спустя годы он понял, что ставший плотным воздух, застрявший в горле, и невозможность дышать и есть сама смерть.
Теперь все так и было.
Белоногову показалось, что глаза умирающего ожили, в них проявилась осмысленность. В груди хозяина квартиры зародилось беспокойство, он уже требовательно повторил вопрос:
– Говорил, да? Кому? – И сорвался на крик:
– Отвечай!
Яцкевич сделал несколько судорожных глотательных движений, в горле клокотала подступившая кровь.
Невероятными усилиями он выдавил из себя одно только слово. И торопился, боясь, что не успеет, сказать второе, более важное.
– Вася? – переспросил Сергей.
У Яцека не было возможности подтвердить, он с трудом опустил веки и снова поднял их.
– Кто он такой? Твой приятель? Как его фамилия?
Ствол пистолета снова уперся в рану. Сергей отчаянно пытался возвратить умирающего к жизни, хотя бы на несколько секунд, чтобы услышать еще одно слово:
– Как его фамилия? – опять прикрикнул он, впившись глазами в партнера.
И Андрей сделал последнее в этой жизни, вытолкнув в лицо Бельчонка длинное слово.
Белоногов нахмурился и покачал головой: вряд ли существует такая фамилия, скорее всего, это кличка.
Он не сомневался, что Яцек говорит правду, подступившая смерть сделала его безвольным. Он продолжал смотреть на Яцкевича и с удивлением увидел, как дрогнули губы Андрея – будто в улыбке.
