– Дядька Никифор, а можно еще перед началом и в перерывах торговлю устраивать. Орешками, квасом, сбитнем, может, еще чем-то.

– Ха! Найдем чем! Сенька!

– Найдем, хозяин!

Ходок снова скорчил хитрую рожу и гаркнул:

– Р-роська! – и обернувшись к Никифору с Мишкой, пообещал: – А теперь я вам кое-что покажу.

Из-за груды канатов, парусов и другого судового имущества выскочил худенький паренек лет двенадцати.

– Тута я!

– Тащи шест!

Да, это был настоящий цирк – малец работал на шесте не хуже тех артистов, которых Мишка видел еще в ТОЙ жизни. Видимо, Ходок сам в прошлом выступал именно с этим номером и обучил ему Роську. Зачем? Кто знает? Может быть, со скуки, может быть, думал, что когда-то снова придется вернуться к циркачеству.

– Дядька Никифор, – тихонько спросил Мишка, – а как Ходока на самом деле зовут?

– Абрам.

– Иудей, что ли? Не похож…

– Да кто его разберет! Когда надуть кого-то надо или поторговаться – иудей, как меды пить и песни орать – наш, как драться – берсерк нурманский, а как девок улещивать… Гм, это самое… В общем, непонятно кто, но кормщик изрядный – таких поискать. Теперь вот оказывается, что и скоморохом когда-то был.

– А Роська?

– Ростислав. На ляшской ладье был, когда они пять лет назад нас на Висле захватить хотели. Ха! Не на того напали! Была ляшская ладья, стала моей, а Роська в придачу достался, не убивать же его.

– Ну как, хозяин? – запыхавшийся малец подскочил к Никифору и Мишке. – Понравилось?

– Ловко, молодец, Роська! Ну, Михайла, вот тебе и еще подмога.

– Отличная подмога, дядька Никифор, только шест, наверно, и Андрей подержать может, он сильный, а Ходок пусть между зрителями так и работает, как сегодня. Ходок, ты как, согласен?

– Почему нет? Андрей вместо меня справится, а вот Роська вместо Андрея? Не забоишься под ножи встать?

– Не-а, не забоюсь!

Никифор сразу же построжел.

– Да ты что, Ходок, ребенка…

– То-то что ребенка, хозяин, еще страшнее получится, а ребята не промахнутся, я видел, как они работают. Главное, чтобы Роська не струсил.

– Кто? Я? – тут же возмутился пацан. – А давай прямо сейчас встану. Михайла, кидай в меня! Вот увидите: не моргну!

– Ну, вставай, – Мишка извлек кинжал из ножен, привычно подкинул его и поймал. – Только не дергайся, а то сам под лезвие подвернешься.

– Михайла, Ходок, да вы что, ополоумели все? – Никифор разволновался не на шутку. – А ну-ка, прекратите!

– Не бойся, дядька Никифор, – успокоил купца Мишка, – мы все по очереди так стояли, как видишь, дырок на нас нет. Роська, готов? Первый – слева от головы. Бросаю!

На первых двух бросках Роська моргал, потом собрался и стоял совершенно спокойно, только на лбу выступили капли пота.

«Есть характер у парня, впрочем, жизнь его пообтесала без скидок на возраст. Никифор на Вислу ходил пять лет назад, значит, в том бою Роське лет семь было. Как он на той ладье оказался? Впрочем, тут кого ни возьми, на основе биографии авантюрный роман писать можно. Один Ходок чего стоит!»

– А вот и музыка пожаловала! – торжественно возвестил Ходок. – Здорово, Своята! Подзаработать хочешь?

«Художественный руководитель ансамбля» – тощий, кривобокий и сильно прихрамывающий дядька – производил впечатление отнюдь не музыканта, а скорее злодея с садистскими наклонностями. И голос у него оказался под стать внешности – злой, каркающий.

– Это смотря сколько положишь, Ходяра, пока что на сегодня ты нас без заработка оставил. Только народ на торгу нас послушать собираться начал, а тут к тебе иди!

– Ага! Так бы ты и ушел, если бы слушателей набралось. Впустую дудели, как и вчера. Но если ты такой гордый – вот тебе веверица за беспокойство и топай назад, других найдем!

– Засунь свою веверицу знаешь куда… Говори, зачем звал?

– А зачем тебя звать можно? Не на рожу же твою любоваться! Играть будешь. Здесь – под крышей, с удобством, не то что на торгу.

– Свадьба, что ли?

– Нет, похороны. Покойникам, вишь, сплясать напоследок захотелось.

– Тьфу! Балаболка ты, а не Ходок! Дело говори!

– Не, Своята, передумал я, ты своей рожей мне всех зрителей распугаешь, бери веверицу и проваливай!

«Худрука» аж затрясло от злости, казалось, еще немного – и он бросится на Ходока с кулаками.

– Кончай изгаляться! Говори, зачем звал!

– А ну-ка, утихни! – командный голос у Ходока был поставлен что надо, Своята даже голову в плечи втянул. – Ты не в кабак пришел! Вот хозяин Никифор Палыч стоит, ты даже поздороваться не подумал! Еще про работу ничего не знаешь, а уже про плату толкуешь! На хрен ты такой здесь нужен?

Своята сразу же заметно притих, сдернул шапку, поклонился Никифору.

– Здрав будь, Никифор Палыч, не серчай, не заметил тебя сразу. Чего пожелаешь? Мы всякую музыку играть можем: хочешь – веселую, хочешь – жалостную, ежели в застолье…

– Играть будешь то, что вот они тебе скажут, – Никифор указал на Ходока и Мишку. – Играть будешь здесь каждый день с завтрашнего дня. Ученики княжих ратников будут представлять воинское учение, зрителей пускать будем за плату. Твоя доля с той платы – двадцатая.

– Пятая!

– Пшел вон!

– Седьмая!

– Сенька! Зови холопов, гоните их в шею!

– Десятая, хозяин, помилосердствуй, мне же музыкантов кормить надо!

– На торгу ты за неделю не заработаешь того, что здесь за день… Пока шла торговля, Мишка рассматривал «ансамбль», благо музыканты держали инструменты в руках, и было сразу понятно, кто на чем играет. У двоих пареньков, по виду его ровесников, были костяные рожки, у третьего – деревянная флейта, или что-то на нее сильно похожее. Дядька средних лет приволок здоровенную деревянную трубу, видимо, предназначенную исполнять басовую партию, а у молодого парня – Мишка чуть не сел от удивления, оказался ксилофон – закрепленные на раме деревянные плашки разного размера. Сам «худрук» держал под мышкой бубен, и еще что-то круглое было у него в мешке.

Вид у музыкантов был весьма потрепанный и откровенно голодный. То ли дела шли неважно, то ли «худрук» был скупердяем, а скорее всего – и то, и другое.

Мишка подошел к оркестру, поздоровался, в ответ получил торопливые униженные поклоны.

«Да, ребята, чувствуется, затюканные. Начальник у них – еще та сволочь. Может, из-за его дурного характера и бедствуют? Актер все-таки должен быть легок в общении, весел, насколько можно, симпатичен, а на этого смотреть тошно. Надо их подальше от зрителей посадить, чтобы… как в настоящем цирке! Как же им про музыку-то объяснять? Может, сами сообразят?»

– Я не знаю, что вы умеете играть, – обратился Мишка к музыкантам. – Поэтому давайте так: я буду показывать, что мы делаем, а вы подбирайте к этому музыку. Понятно?

– Понятно, хозяин, подберем.

– Я не хозяин, ну, ладно, неважно… Вот смотрите для начала.

Мишка вытащил кинжалы и принялся жонглировать. Музыканты обернулись на Свояту, видимо темп обычно задавал своим бубном он, но худрук был целиком поглощен процессом торговли. Мужик с трубой взял руководство на себя.

«Бу-бу-бу-бу» – загудела труба, точно поймав ритм полета кинжалов, тут же вступили рожки, затянув что-то протяжное, но это оказалось лишь звуковым фоном. Флейтист некоторое время помолчал, потом, переглянувшись с хозяином «ксилофона», заиграл что-то веселое, снайперски попав в настроение полета клинков, тут же вступил «ксилофонист». Получилось просто здорово!

– А ну, кончай! Мы еще о цене не договорились! – Своята орал препротивнейшим голосом, музыку как ножом обрезало. – Эй, сопляк! Ты, который с ножами, а ну, отойди!

– Я тебе не сопляк, а Михайла Фролыч! Понял, пень корявый?

– Ой, неужто боярин? – Своята являл собой воплощение сарказма. – А может, князь? Я-то и не разобрал сослепу!

– Я – княжий ратник в восьмом колене! Андрей, объясни ему! Немой ухватил Свояту за шиворот и, приподняв в воздух, крепенько встряхнул. Мишка подскочил к нему, глянул в наливающееся кровью лицо.