– Обязательно приду, уважаемый! – поклонился ему работорговец.

Идорна растерянно смотрела то на одного, то на другого. Что они делают? Почему так рыдает эта девушка? Почему в ее голосе такое отчаяние? Спросить, что ли? Дракона повернулась к стоявшему справа школяру.

– Для чего все это?

Тот взглянул на нее, как на последнюю идиотку, затем обратил внимание на варварскую одежду и объяснил ничего не понимающей дикарке, еще не знающей, что раз уж она вошла в город, то этого помоста ей не избежать:

– Дык рабынь для удовольствий продают. Из тебя хорошая получится… Гы-гы-гы…

Идорна замахнулась, но школяр, продолжая хихикать, увернулся и исчез в толпе.

Слева донесся тихий плач и слова, повторяемые шепотом:

– Ланха, Ланха, любимая, нет, только не ты, не ты…

Она оглянулась и увидела полные слез глаза юноши, устремленные на милую шатенку, тем временем поставленную в центре помоста. Когда девушка сжалась, пытаясь прикрыть руками пах, из толпы донеслось:

– Да не прикрывай, дура! Было б чего прикрывать!

Толпа грохнула хохотом. Белокурого юношу в форме студиозуса как будто кто-то ударил: он сжался, что-то шепча себе под нос. Потом поднял широко открытые глаза, во взгляде его сквозило отчаяние. Поняв, что него кто-то смотрит, он попытался протолкнуться назад, но не смог. Дракона смотрела с жалостью и, видимо, юноша эту жалость уловил, потому что с безумной надеждой, надеждой на чудо, зашептал драконе:

– Это моя любимая, моя невеста… Я учился в столице, приехал на каникулы, а ее за долги отца забрали работорговцы… Я продал все, что у меня было, но этого, – он показал глазами на тощий кошелек, зажатый в левой руке, – этого не хватит даже на четверть минимальной цены… А я бы любил ее какой угодно, пусть даже искалеченной, лишь бы живой…

Из глаз паренька снова заструились слезы, он снова сжался, ожидая насмешки. Идорна не верила своим ушам – неужели люди, эти убийцы детей, тоже способны любить? Она нащупала в кармане куртки один из драгоценных камней, взятых с собой в подземном замке, и сунула в руку несчастного студиозуса. Он уставился на камень, затем на нее, все еще не веря своему счастью и шепча:

– Госпожа… Госпожа… Но ведь это стоит больше пятисот золотых…

Она только махнула рукой в ответ, смущенная благодарностью, засиявшей в его глазах, не понимая, за что люди так ценят эти блестящие камешки. А студиозус, услышав, что его невесту почти продали, с неистовой силой прорвался к помосту и закричал работорговцу:

– Я даю за эту девушку четыреста золотых монет, господин работорговец!

– Да откуда у тебя такие деньги, чарбов сын! – с презрением отвернулся от него тот.

Тогда паренек с отчаянием начал оглядываться и, увидев стоящего метрах в десяти от него старика в синей хламиде с шитым золотом поясом, что было сил закричал ему:

– Господин Трааранг! Господин Трааранг! Вы же ювелир, пожалуйста, подтвердите господину работорговцу стоимость этого камня!

Старик внимательно посмотрел на него и, узнав, заулыбался:

– Сейчас глянем, юный Нифос, сейчас глянем… – говорил он на ходу, проталкиваясь к юноше. – Это ведь твоя Ланха там, на помосте, да? Ее папа задолжал, да?

Работорговец услышал их разговор и решил подождать. Если молодому идиоту достался каким-то чудом дорогой камень, то почему бы и не продать ему рабыню? Она ведь местная, больше восьмидесяти-ста монет хоть так, хоть так не выручишь. И, хотя парень за последние два дня успел сильно надоесть ему своим нытьем, работорговец все же внимательно наблюдал за стариком, который наконец протолкнулся к юноше, взял в руки камень и несколько минут его тщательно изучал. Потом заключил:

– Это синий тармиалг. И, как ювелир с императорской лицензией, я своим словом подтверждаю, что минимальная стоимость этого камня пятьсот пятьдесят золотых монет!

Юноша выхватил камень из рук старого ювелира и протянул его работорговцу со словами:

– Вы примете камень в уплату за рабыню, господин Сагет?

– Конечно приму, господин Нифос, – насмешливо ухмыльнулся работорговец, думая про себя, что день у него сегодня крайне удачный, и очень жаль, что таких дураков мало на свете. – Как прикажете ее обрабатывать?

– А можно совсем не обрабатывать? – тихо спросил юноша.

– Это запрещено! – глухим голосом произнес стоящий позади работорговца маг, лица которого не было видно из-под капюшона.

Работорговец развел руками.

– И рад бы услужить, – сказал он, – да не могу, закон… Она ведь уже прошла обучение и уже делала запретное.

Обрадовавшаяся было девушка, стоявшая на помосте, побледнела. А лицо юноши перекосила гримаса боли и он с трудом выдавил из себя:

– Тогда, умоляю вас – магией, я доплачу… – он поднял свой тощий кошелек.

Тут проняло даже работорговца, потому что он отмахнулся и сказал, не понимая, как видно, сам себя:

– Не нужно. Стоимость камня покрывает оказание любых дополнительных услуг. Подождите немного…

Маг поднял руки, окутавшиеся багровым свечением, и принялся речитативом чеканить какое-то заклинание. Вокруг тела отчаянно рыдающей рабыни заклубился густой светящийся туман.

Ничего не понимающая Идорна растерянно смотрела на это. Да что здесь вообще происходит? Что проклятый колдун делает с самочкой? Почему она так рыдает? Почему плачет юноша? И только когда туман рассеялся, она с ужасом все осознала. Несчастная рабыня больше не была самочкой, она стала бесполой, стала чем-то непонятным… Зачем?! Ради чего изуродовали эту бедняжку?! Дракона ошалело потрясла головой. Нет, люди безумны! Иного вывода из увиденного она сделать не могла.

Студиозус некоторое время стоял на месте, не вытирая текущих по лицу слез, затем поднялся на помост, подхватил на руки существо, только что бывшее красивой девушкой, и, никого не видя перед собой, тихо побрел сквозь толпу, раздававшуюся перед ним. Драконы воспользовались этим и поспешили убраться подальше от мага на помосте.

Идорна нагнала уныло бредущего студиозуса и сунула ему в карман один из своих кошельков. Он поднял голову, узнал дракону и тихо улыбнувшись, сказал:

– Да будет милостив к вам Творец, госпожа, за все, что вы для нас сделали…

– Не бросишь ее? – недоверчиво спросила она. – Она ведь уже не…

– Никогда! – студиозус нежно поцеловал продолжающую плакать рабыню в лоб. – Я ее люблю, любой, в любом состоянии, что бы они с ней ни сотворили. И до конца жизни мы будем за вас молиться…

Дракона отмахнулась и вернулась к своим.

– Что тебе до этих червяков, Идорна? – презрительно скривив губы спросил Рохарх.

– Любовь… – прошептала девушка.

– А-а-а… – с еще большим презрением протянул ало-черный.

– А что ты думаешь по поводу этого… этой мерзости, – она показала на помост.

– Лю-у-ди… – яростно прошипел дракон. – Они еще и не то выдумают. Их надо уничтожать! Всех! Поголовно!

– Тихо, тихо, тихо… – замахала на него руками, успокаивая, Идорна. – Не стоит тебе из-за них расстраиваться, братишка. Пойдем лучше искать трактир.

Дракона оглянулась на Нхара, но с белого дурака все скатывалось, как с гуся вода. Он насвистывал что-то себе под нос и крутил головой во все стороны, высматривая что-то, интересное только ему.

Обойдя несколько трактиров, драконы начали постепенно приходить в бешенство – мест нигде не оказалось. В городе ждали начала большой ярмарки, и приезжих было море. Драконе приходилось постоянно придерживать Рохарха, порывающегося повесить очередного трактирщика на его же поясе. Только в десятом по счету трактире нашлась маленькая вонючая битком набитая вшами и клопами комнатенка. В ней, кроме четырех, наполненных старой соломой тюфяков, ничего не было. Но цену хозяин, неопрятный, с заплывшими крохотными глазками толстяк, заломил несусветную – два золотых за день. Хотя комнатенка ни у кого ничего, кроме отвращения, не вызвала, пришлось соглашаться, оставаться на улице было слишком опасно. Расплатившись с хозяином и оставшись одни, драконы побросали свои узлы на пол и расселись прямо на них. Идорна начала совет: