Лихарев понятия не имел, куда именно попадет на далекой планете, которую по-настоящему так и не видел в годы «учебы», он просто шел по следу, как ищейка по запаху. Само собой, ничего не знал о событиях, происшедших здесь почти через полвека, о постройке земного форта и обо всем прочем. О штурме землянами Базы и взрыве информационной бомбы, обрубившей связь между Метрополией и Таорэрой нулевой зоны, вообще свернувшей доступную агграм Главную реальность в подобие пергаментного свитка. О нескольких встречах Новикова и Шульгина с Верховной координаторшей Дайяной, которые происходили практически в одно и то же время и в том же месте, независимо от того, попадали земляне сюда своей волей или «случайно», из восемьдесят четвертого, тридцать восьмого и двадцать первого года.
С точки зрения знатока математики Левашова здесь имела место «закольцованная дурная бесконечность» плюс создающая сильные волновые помехи близкая зона вырожденного времени.
Лихарев проскользнул тоннелем, который при внешней длине под пятьдесят парсек изнутри был не больше переходного тамбура обычной электрички. Войти и выйти. Из сумрачной зимней квартиры на солнечную, но продуваемую знобким осенним ветром поляну напротив высокого деревянного терема. Видно, что не так давно он был основательно поврежден, одно его крыло носило следы не слишком тщательного ремонта. Бревенчатая, в стиле древнерусской оборонной архитектуры ограда, в нескольких местах проломленная, как бы не стенобитными орудиями, заделана на скорую руку рогатками из плохо ошкуренных бревен, щедро обмотанных колючей проволокой.
Валентин, сделав несколько шагов по направлению к дому, остановился, не зная, как поступить дальше. Дом явно человеческой постройки и, значит, должен иметь отношение к Шульгину и его друзьям. Таорэрские корпуса учебно-тренировочного лагеря для будущих земных координаторов выглядели не в пример солиднее, относились по стилю к индустриальной эпохе, а не позднему Средневековью, да и располагались на много сотен километров южнее.
Однако само место ему понравилось. Не только терем, гармонично вписанный в окружающий пейзаж, будто совместно потрудились Шишкин и Билибин, а и разлитая в пространстве аура покоя и умиротворенности. «Благорастворение воздухов», если вспомнить язык XVIII века.
Некоторым диссонансом выглядела брошенная ближе к краю поляны, тронутая ржавчиной угловатая коробка гусеничной машины неизвестной конструкции, несколько черно-рыжих лишаев на дернине, чересчур похожих на следы гранатных разрывов. Или плевков огнемета.
И здесь, значит, воевали. Кто с кем? Если бы этим поместьем занялись аггры с Главной базы, тут бы, кроме пепла, ничего не осталось. Нападение аборигенов? Кое-что о них Лихарев слышал, но, кажется, агрессивностью они не отличались и до столь высоких широт не добирались. Но сейчас не это важно.
Валентин машинально коснулся ладонью маузерной коробки на левом боку. С «маузерами» в Советской державе ходили только заслуженные участники Гражданской войны или такие, как он, «особо доверенные лица». Орден не орден, а все-таки знак отличия, признания заслуг. И сюда он явился в своей форме военинженера, с пистолетом. Хоть ты какой «координатор», а жизнь в СССР приучила, что личное оружие если не всегда поможет реально, то шансы все-таки повысит.
До ворот усадьбы оставалось метров двадцать, как вдруг из-за них поднялся многоголосый собачий лай низких и угрожающих регистров. Обитаемое, значит, место. Собак, в случае чего, можно успокоить волевым посылом, если только они не имеют специальной защиты. Да откуда? И Лихарев продолжал идти ровным неторопливым шагом, ожидая, пока появится кто-нибудь более высокоразвитый.
Он немедленно и появился, растворил калитку. Мужчина тридцати с небольшим лет, несколько выше среднего роста, располагающей наружности. Так и хотелось назвать его «господином», пусть и не в ходу теперь был этот термин. В спортивном костюме начала двадцатых годов, то есть брюках-гольф с застежками под коленями, шерстяных клетчатых гетрах, коричневых ботинках-бульдо на толстенной каучуковой подошве. Твидовый пиджак с накладными карманами просто наброшен на плечи. В опущенной левой руке «винчестер», короткий, но впечатляющего калибра.
«Успел, слава тебе, господи», – подумал Лихарев, потому что никем иным, кроме как А.И. Шульгиным в своем «естественном» облике (из тех самых двадцатых годов), этот человек просто не мог оказаться.
С другой стороны, он мог быть кем угодно, вплоть до самой Верховной, мадам Дайяны, которая, как слышал Валентин еще в «интернате», умела принимать любой облик. Только вот земное оружие ей ни к чему. Не по должности.
Исходя из первого предположения, он дружелюбно помахал рукой.
– Примете, Александр Иванович?
– Догнал все-таки? – широко улыбнулся мужчина, тем самым подтверждая свою идентичность. – Приму, конечно. Это в твое уже время какой-нибудь Лебедев-Кумач сочинил песню: «За столом никто у нас не лишний…»?
– В мое, в мое. «По заслугам каждый награжден…» Вместе с Дунаевским…
– Тебе виднее. Заходи.
Он цыкнул на собак и провел гостя по мощенной дубовыми плахами дорожке на крыльцо.
– Не пойму только, зачем я тебе так потребовался, чтобы 3,086 км, умноженные на 10 в тринадцатой степени и еще раз на пятьдесят, пешком за мной гнаться? Это сколько всего будет?
– Грубо – пятнадцать с половиной квадриллионов, точнее нужно? – сообщил Лихарев, испытывая удивительное ощущение радости от встречи с человеком, с которым можно, а главное – хочется говорить, не задумываясь о последствиях.
– Пока достаточно. Меня в начальной школе тоже учили быстрому устному счету, но не в таких масштабах, конечно. Но на первый вопрос ответь все-таки…
– Вы же не англичанин, надеюсь? Обещали еще кое-какие темы обсудить, а ушли не прощаясь.
– Как раз сейчас – именно англичанин. Сэр Ричард Мэллони. Разве не видно? Надоело в вашей сталинской Москве болтаться, ну, взял и ушел, заглянул на подмандатную территорию – проверить, что здесь без меня успело приключиться. А тут как раз гости… Да не ты, не ты, выше бери. Главное, войдешь – не пугайся и не делай резких движений…
Лихарев не понял, очередная ли это шутка, не совсем попадающая в тему по причине их разного исторического возраста и жизненного опыта, или практический совет.
Предпочел подумать, что последнее.
Шульгин провел Валентина по широкому, пахнущему сосновой смолой коридору, с подчеркнутым пиететом распахнул перед ним высокую створку украшенной резьбой двери.
– Видите, уважаемая, наши ряды пополняются. Не знаю, что будет, если визитеры повалят валом…
Лихарев мгновенно охватил взглядом весь обширный зал. Четырехметровые потолки, подкрепленные грубо тесанными балками с подкосами, горящий камин у левой стены, три окна прямо, два справа, в простенках остекленные книжные шкафы и открытые стеллажи, у глухих стен пирамиды с многочисленными, очень не рядовыми ружьями и винтовками. Посередине – массивный, нарочито, одним топором сделанный стол, за которым могли бы пиршествовать до двадцати человек, но весьма скромно накрытый только на двоих.
У ближнего к камину торца, в грубом свитере, скорее подобающем полярнику, чем красивой сорокалетней даме, подперев кулаком подбородок, сидит та самая недостижимая рядовым агграм, почти как Сталин советским трудящимся, Дайяна, Верховный координатор. С которой хотел и одновременно боялся встретиться Лихарев. Было у нее, само собой, и другое имя, и иная исходная внешность, только никто из человекообразных агентов об этом достоверной информации не имел. Одни лишь осторожные слухи.
Сейчас, впрочем, никаких следов величия в ней не просматривалось. Женщина и женщина. Лихарев не бывал в восьмидесятых и даже в шестидесятых годах, там ее облик не показался бы странным, наоборот, он больше соответствовал здешнему интерьеру, чем парадное платье или деловой костюм.
Валентин поздоровался, стараясь держать себя в руках. Если Шульгин с ней на равных, что очевидно, так и ему опасаться нечего. По крайней мере здесь. Да он ведь этого и хотел. Вот и пожалуйста. В идеальной, между прочим, обстановке.