Тесть был человеком суровым и держал зятя в черном теле, не стесняясь обласкать при случае царским жезлом. Дочка до самой папиной смерти пользовалась этим очень широко, жалуясь по поводу и без повода на своего мужа. Потом, когда папаша помер и царская власть перешла в руки зятя…

Но даже сейчас, защищенный от жены морем и царским титулом, царь в особо тяжкие минуты с ужасом представлял себе, как его жена отреагирует на очередную глупость мужа.

А то, что он совершил глупость, даже у него самого сомнения не вызывало. И оттого, что вместе с ним эту глупость совершили еще почти два десятка его союзников, легче не становилось.

А как замечательно все выглядело позавчера! Фокусы заходящего солнца! Как только оно зашло на севере, стало понятно, что это – знак богов. Символ их благорасположения к войскам осаждающих. Ведь закатилось солнце не за Проклятым городом, как обычно, а в стороне.

Цари переговорили между собой. Один из них, правитель Заскочья, предложил было обратиться к оракулу. Но это предложение никто не поддержал, потому что все в Заскочье, естественно, с заскоками, а до ближайшего оракула три дня пути. Ни жрецов, ни пророков в объединенном войске не было по причине странной воли богов – священная война с Проклятый городом должна вестись без их участия.

Вот этого нюанса никто из совещающихся не учел. Сегодня, после всего происшедшего, каждому понятно, что и знаков боги посылать не могли в таком случае, но тогда все выглядело почти как в древних легендах. Красиво все выглядело – боги предсказывают победу, нужно просто вывести назавтра свои отряды к стенам и вступить в битву. И – победа…

Как потом оказалось, осажденные подумали точно так же. Только закат солнца ими был воспринят не как знак богов, а как начало долгожданного процесса всеобщего разрушения. И выступить на поле брани осажденные решили не дожидаясь утра, которое, по их мнению, могло и не наступить.

Правда, собирая войска, вдохновляя их и принося новые Кровавые жертвы, осажденные здорово замешкались и выступили в долину перед городом как раз в предрассветных сумерках. Солнце сыграло с осаждающими злую шутку, а промедление осажденных эту шутку усугубило и чуть не превратило в катастрофу.

Если бы жители Проклятого города выступили ночью, то им пришлось бы идти к лагерям союзных войск сквозь темноту, неизбежно громыхая оружием и доспехами, да и кони в колесницах вряд ли молчали бы. Часовые в лагерях от этого гама проснулись бы, и ночная вылазка обернулась бы, как водится, просто суетливой стычкой в темноте. К утру все стало бы понятно, и союзные войска использовали бы свое численное преимущество.

Но защитники города припозднились, а осаждающие поспешили. И в результате сражение, которое должно было принести окончательную победу осаждающим, протекало для них совсем плохо.

Отряды союзников разрозненно двигались к долине, чтобы там соединиться. Но вместо спящего города союзники обнаружили бодрствующих защитников, да еще построенных в боевые порядки.

Тяжелее всех пришлось именно царю Семивратья. Его отряд двигался первым, первым же и получил. И первым побежал, потеряв почти четверть своих воинов. Остальные отряды союзников вступали в битву по очереди, по очереди подвергались атаке и так же по очереди бежали к своим лагерям. Только царь Заскочья сумел вовремя сообразить что к чему и не полез вперед, а поставил свой отряд в ущелье, перекрывая дорогу наступающим и одновременно прикрывая бегущих.

Катастрофы удалось избежать, а вот «численное преимущество осаждающих» было значительно сокращено. Но даже не в этом была основная трагедия. Трагедия заключалась в том, что, пока отряд Заскочья двигался к ущелью, через это ущелье успели проскочить сотни полторы лучников противника, которые прорвались к кораблям Семивратья, вытащенным на берег, и зажигательными стрелами превратили пятнадцать кораблей из двадцати в костры.

А это значило, что придется не просто просить подмоги, не раскрывая реальных потерь, но и извлекать из арсенала новые корабли, что неизбежно потребует объяснений с жителями Семивратья. И с царицей.

– Она меня убьет, – снова повторил царь, откидываясь на ложе.

Со стороны Проклятого города донесся протяжный вой – это приносили в жертву еще кого-то из плененных в битве. И скорее всего, этот кто-то был из Семивратья. При этом нельзя было даже попытаться обменяться пленными. Не потому, что боги запретили вступать в переговоры с осажденными. Просто согласно все той же воле все тех же богов предлагать на обмен было некого. Пленных горожан нужно было убивать прямо на поле битвы. То есть вообще пленных не брать.

Все законы войны пошли на фиг. Пока не вмешались боги, все войны шли по заведенному порядку – сходились в поле, герои выезжали на колесницах из-за толп пехотинцев, обменивались ударами копий, потом пехотинцы бросались в атаку, одна из сторон не выдерживала и отступала в свой лагерь. Потом начиналась осада, время от времени перемежавшаяся перемириями и обменами пленными. Дальше кто-то не выдерживал и предлагал мир. Его, мир, заключали – и расходились до новой заварушки.

Проклятый город! Проклятая война, тянущаяся уже который год. Ну не может же он голыми руками разобрать каменные стены! Он может тупо пытаться таранить ворота, проклиная и Разрушителя, и, чего греха таить, всех остальных богов.

Царь потянулся к медному гонгу в изголовье. Без бабы этой ночью он может сойти с ума. А ум ему еще понадобится. Нужно будет писать супруге, просить кораблей и войск, не распространяясь о причинах поражения. Эти боги, будь они прокляты! Похоже, они просто боятся Разрушителя. Боятся сойтись с ним в открытой схватке и прячутся за спины смертных.

Может, Разрушитель действительно сильнее? Тогда какого хрена он, царь, продолжает выполнять волю этих слабаков?

Стражник возле шатра отдернул полог, и в шалаш скользнула наложница. «Вовремя», – подумал царь, – иначе мысли о Разрушителе могли завести его слишком далеко. Прямо в Ад.

– …и это еще не самое страшное, – сказал Бес. – Ад – это просто дыра в земле, откуда еще никто не возвращался. – Бес покосился на спутника, кашлянул и поправился: – До последнего времени никто не возвращался. А вот проклятье – вещь конкретная и понятная. Если кто-то не верит жутким рассказам, то может просто съездить в деревню проклятых и убедиться. Или сходить в обиталище проклятого. Только следует помнить, что у тех характер испорчен и гостей они не любят. Да и убить их непросто, если что.

– Ты так это рассказываешь, будто проклятых вокруг – куча, – помолчав, сказал Бродяга, – будто богам просто нечего делать, как расходовать Силу на подобную ерунду. Ты, наверное, даже представить себе не можешь, сколько Силы уходит на то, чтобы постоянно удерживать проклятых в таком состоянии, следить за ними и все такое прочее…

– Я могу себе это представить. Могу. Это ты не можешь себе представить, как боги научились ловко решать эту проблему, не расходуя при этом ни капли Силы.

– Это что-то новенькое.

– Этому новенькому уже почти тысяча лет.

– Я же и говорю – новенькое, – хмыкнул Бродяга.

Бес зачем-то поправил сумки на своем горбатом. Оглянулся, словно пытаясь что-то рассмотреть в ночной пустыне. Темнота. Песок, светлый под ногами и превращающийся в черные волны на фоне неба. Неправильного неба, если верить Бродяге. Верить Бродяге? Бес снова посмотрел на попутчика. Очень спокойный и уверенный в себе… человек?

– Так ты действительно пробыл в Аду две тысячи лет?

– Я действительно пробыл в Бездне две тысячи лет, – ответил ровным голосом Бродяга, – если ты ничего не напутал с датами и событиями.

– Все точно, пустыня здесь именно две тысячи, лет, – сказал Бес. – Две тысячи лет.

Бесу стало зябко от одной только мысли о такой глыбе времени. И не просто времени, а немыслима жутких лет Ада.

– Как тебе удалось выйти? – спросил Бес.

– Вышел, убил несколько Псов Бездны, думал, что остальные в очередной раз раздерут меня, – голос Бродяги звучал бесстрастно, теряясь в сухом шуршании песка, – а оказалось, что проклятые убили их. Там я встретил тебя.