Уяснив с кем ей, возможно, придется скоро сниматься в кино, Ефросиния Манохина начала вникать в условия конкурса, согласно которым нужно было сделать несколько хороших фото-проб, научиться носить модную одежду и ходить по подиуму, – так в агентстве называли особенный кусок пола, приподнятый над нормальным полом.
Придя на фото-пробы через три дня после приема в Москву, Ефросиния обнаружила, что в агентстве «Параметры», которое снимало половину старинного особняка на Сретенке, рано утром уже было полно народу. Претендентки на самую большую грудь заполонили все свободное пространство, все залы и даже коридоры. Кругом наблюдалась однополая эротическая теснота.
Помимо претенденток в этот день в фирме было полно известных штатных моделей, которые сегодня снимались для рекламы в особом зале. Работа там шла полным ходом. Модели работали над ярким рекламным образом вечерней элитной пижамы от фирмы «Закат». То и дело, одетые в реквизит, они выходили в коридор покурить модные тонкие стильные сигареты, и свысока поглядывали на многочисленных претенденток. Внимательно присмотревшись к одной из штатных моделей, Ефросиния не обнаружила у нее никаких признаков груди, что сильно ее удивило. Видимо профессионалок отбирали по каким-то особым параметрам.
Скоро началась съемка и для соискательниц титула «Мисс бюст». Это стало понятно после появления совсем молоденькой девочки-подростка, которая несла в руках табличку с крупной надписью «ФОТО-ПРОБА МИСС БЮСТ», под которой чуть ниже мелким шрифтом значилось: «Эрнест Ниглижэ», принимаю по пятницам и вторникам, круглосуточно». Проходя через коридор, девушка зычно выкрикнула.
– Номера с 10 500 по 10 700, пройдите на съемку в кабинет №6!
Что именно Эрнест Ниглижэ принимал по вторникам и пятницам, Ефросиния так и не поняла, но вместе со своими коллегами-соперницами устремилась в кабинет №6.
За короткое время пребывания в агентстве ей уже успели рассказать, что для того чтобы стать девушкой с табличкой тоже нужно пройти строгий отбор, поскольку особенно талантливых разносчиц часто приглашали носить таблички на телешоу, и платили за это приличные деньги. Высшее образование при этом было обязательным.
Перед кабинетом с золотой цифрой «№6», большой синей звездой и надписью по центру «Эрнест Ниглижэ» снова образовалась толпа из претенденток, желавших сделать свое фото для конкурса. Эротическая теснота нарастала. Соседка Ефросинии, пышнотелая крашеная блондинка с номером 10 699 не выдержала и пожаловалась ей:
– Такая жара, что я аж взопрела. Скорей бы уж начали снимать!
Когда очередь дошла до Ефросинии, было уже почти три часа дня, Манохина бочком вошла в кабинет Эрнеста Ниглижэ, и обнаружила там трех мужиков. Все мужики были на вид небритые и немытые. Но, как ей потом объяснили, – так теперь было модно. Фото-студия Эрнеста Ниглижэ представляла собой широкую комнату, стены которой были задрапированы белыми занавесками, а посреди, перед фотокамерой, находился изящный черный стул.
Один из мужиков, шатен в прозрачной рубашке со смазанными чертами лица, усадил ее на этот стул, и пока двое остальных стильно перекуривали «Беломором», стал внимательно разглядывать. Это был Иван Ружони, как он представился, профессиональный стилист. Закончив свои наблюдения, Иван сказал:
– Рекомендую вам испанский стиль. Надо немного расстегнуть блузку, пуговицы на четыре, приспустить юбку сантиметров на десять, взъерошить ваши длинные черные волосы и сесть на стул задом наперед, так, словно вы оседлали андалузского жеребца. Фото будет, – что надо! Жюри закачается.
Следующий рахитичного вида мужик с копной крашеных в рыжий цвет волос на голове был одет в полосатый свитер на голое тело и все время норовил понюхать верхнюю часть своей ладони. Это был профессиональный визажист Георг Третий, как он представился. Посмотрев с минуту на Ефросинию мутным взором, визажист выдал, наконец, диагноз:
– Тебе надо припудрить носик, щеки и уши, чтоб не очень горели. А в остальном потянет.
Он взял пудреницу и стал напудривать ей все что хотел, приговаривая при этом, что ему довелось пять недель стажироваться в Голливуде у тамошних визажистов и гримировать саму Сару Монзани. Кроме того, он был личным визажистом актера, который играл боцмана в знаменитой комедии «Титаник».
Пока над Ефросинией Манохиной работали стилисты и визажисты, из угла на нее нетрадиционно глядел сам Эрнест Ниглижэ, попыхивая «Беломором» Это был пухлый низкорослый мужичок, которому недавно стукнуло сорок семь. В его блестящей лысине отражались софиты, руки его дрожали от рабочего возбуждения, но при этом в нем за версту угадывался профессионал кнопки и объектива. Кого он только не снимал за свою долгую фотожизнь: и Леонида Ильича Брежнева, и Эм-Си Горбачева, был знатным комсомольцем и общественником, а вот теперь подался на модные хлеба, поскольку здесь платили гораздо больше, хотя и не давали государственных премий. Кроме того, в работе эротического фотохудожника была своя прелесть, неведомая остальным фотографам и особенно приятная на старости лет. Бес под ребро, так сказать.
Он сделал несколько снимков Ефросинии Манохиной в испанском стиле, подарил ей свою визитку, угостил клубникой из вазочки, и стал шептать на ухо, что «принимает по пятницам и вторникам, круглосуточно». Смущенная Ефросиния, так и не узнавшая, что именно он принимает в эти дни, поспешила уйти, сославшись на то, что ей надо осмотреть подиум.
Весь следующий день один из продюсеров и специально приглашенный известный московский модельер Павел Крыхтун учили претенденток ходить по подиуму. Крыхтун был тощим и небритым как все модные мужики. Специализировался на изготовлении верхней части купальников и как раз в ближайшее время собирался показать на публике несколько своих новых прозрачных моделей.
В этот день Крыхтун негласно подыскивал себе среди претенденток подходящий бюст-тренажер, на который не стыдно надеть эксклюзивный купальник, образец высокой моды. Собственно по его заказу и заказам еще нескольких крупных модельеров и содержателей интернациональных публичных домов и устраивался конкурс «Мисс Бюст», На эту приманку, как мухи на мед, слетались со всех концов страны искательницы легкой жизни, готовые запродать себя, кто за грош, а кто и гораздо дороже. Наиболее продвинутые девушки, не желавшие учиться или идти на завод, понимали, что разницы между карьерой манекенщицы и проститутки нет в принципе никакой. И та и другая работает телом, и той и другой голова нужна только для того, чтобы носить волосы и шляпки, и той и другой не обязательно что-то знать и уметь говорить, это только помешает карьере. Настали свободные времена, когда почти никто уже не спрашивал, чем они зарабатывают на жизнь. Всем вокруг было ровным счетом плевать на это, если с формами тела и лица полный порядок.
Павел Крыхтун был гениальным модельером с обостренным коммерческим чутьем, который вышел из простого портного. Раньше он шил демисезонные пальто и кроил шаровары с начесом, но рынок скоро показал, что лифчики продаются гораздо лучше. Свой первый лифчик в жанре высокой моды Крыхтун смастерил из лифчика своей первой жены: приделал к нему восточную бахрому от старой скатерти и раскрасил акварельными красками, – шедевр был мгновенно продан жене одного нового русского за 1000 долларов. И дело пошло.
Вот уже пять лет Крыхтун спал и видел себя законодателем Парижских салонов. Ему казалось, что весь модный мир пищит в эротическом экстазе от его полиэтиленовых купальников с начесом. Однажды ему даже приснился сон, где он сам демонстрировал свои купальники, сразу три штуки одновременно. А на утро в голову гениального модельера пришла гениальная мысль, – надо сделать так, что бы любая женщина смогла носить сразу по два, а то и но три купальника! Это могло мгновенно увеличить его доходы от модного бизнеса до неимоверных сумм. Вдохновленный кутюрье уже начал продумывать рекламные ходы. Он действительно был неплохим психологом и знал, что мода – это только процесс рулежки сознанием масс. Если умеешь рулить, то все будет в порядке. Захотел продать какую-нибудь хренотень, – сделай ее модной! И, какой бы бездарной она не была, люди оторвут ее с руками только ради того, чтобы иметь такую же, как у других. А налетом элитарности можно запудрить мозги доверчивым барышням окончательно, что позволит делать ограниченные тиражи и экономить на нитках.