– Не понял, – снова полез к затылку мужичок в комбинезоне. – Так вы чего – отказываетесь, что ли? А как же деньги? Тоже не нужны?

– Молодой человек! – красиво произносила Василиса каждую букву. – Мы у вас ничего не заказывали, платить не собираемся, а…

– Так ничего платить и не надо, все же еще сегодня утром уплатили! – поднялся откуда-то с нижнего этажа еще один работник.

Этот был не в комбинезоне, зато в куртке такого же синего цвета. Вероятно, числился рангом выше.

– Вот и квитанция! Все уплачено.

– Окна оплачивали не мы, поэтому категорически от них отказываемся, – тяжело и совсем не категорично пролепетала Василиса. – У нас имеется все для скромного, одинокого женского счастья.

Нет, если бы не странная, запутанная ситуация, она обязательно впустила бы такого аккуратного, форменного мужчину на чашечку чаю, и даже, если бы он настаивал сейчас, пусть бы оставил свои окна в подъезде, а сам приходил, уж очень к себе располагал. Однако мужчина в комбинезоне вовсе не догадывался о своей притягательной силе и напрашиваться не стал. А вовсе даже повел себя недостойно. Он еще раз сверкнул очами:

– Так вы отказываетесь, да? И даже бумагу можете подписать, да? Тогда… слышь, Николаич, давай это… – Теперь он уже возбужденно что-то шептал на ухо «синей куртке».

Тот старательно отмахивался, так как не решил еще проблему с заказчиком:

– А почему, собственно, вы не желаете? Наша фирма вставляет качественно и обеспечивает гарантией на…

– Да ну их на фиг, Николаич, – пренебрежительно махнул рукой на томящуюся диву «комбинезон». – Ребята!! Выноси все обратно!! Слышь чего, Николаич… до свидания, тетенька. Рады были познакомиться, – на прощание фальшиво улыбнулся он и сам захлопнул двери.

Василиса горько припала к створке. И чего это женское счастье всегда так резко хлопает за собой дверью?

– Слышь, Николаич, прикинь, как здорово, что они отказались! У них как раз три окна заказали. Давай два моей теще влепим, а одно тебе! Тебе большое, у тебя же балкон старый!

– Да ну на фиг, – бубнил Николаич. – Давай лучше большое окно моей Верке поставим, а то она меня уже давно пробросить собирается.

– Так ведь если жена узнает, все кудри выдерет! – усмехнулся за дверью «комбинезон».

Василиса такого вытерпеть уже не могла. Они, значит, благородно отказываются от евроудобств, чтобы не вляпаться в неприятности, а от их имени кто-то любовницам будет вставлять окна!

– Господа, – распахнула она дверь. – Мы отказываемся от окон. И сегодня же сообщим об этом заказчику. В смысле – нашему спонсору, который у вас окна оплатил. Я подумала, а вдруг он вам не поверит, что мы от своего уюта отказались.

Господа немедленно поняли, что совершили самую крупную ошибку за квартал – позволили себе распустить языки под дверью ушастых теток, скисли и потрусили вниз по лестнице.

– Люся! – появилась в дверях комнаты огорченная Василиса. – Я потеряла покой.

– Да я слышала, как ты сюсюкала с этим подоконником! Что – пред твоими чарами устоял? Негодяй! – фыркнула Люся.

Василиса плюхнулась в диванные подушки, скорбно ухватила кота и устроила его себе на живот.

– Все гораздо хуже, Люся, – обреченно чесала кошачье пузо Василиса. – Мы с тобой всячески стараемся не попасть в кабалу к твоему неизвестному «сыночку», отказываемся от всевозможных даров, а кто-то вероломно этим пользуется!

– То есть как это? – вытянулось лицо у Людмилы Ефимовны.

– А так это! Вот сейчас мы выставили этих трудяг, а они и давай под дверью радоваться, какая ты недотепа оказалась и куда они могут эти окошечки пристроить, – за них же уже заплачено! И решили, что пристроят любовницам. Представь, Люся, ты порождаешь разврат.

Люся растерянно заходила по комнате и зачем-то обрывала головки у домашних цветов. Это как же? Значит, они уже в паутине? Они стараются, Люся, значит, сознание теряет, чтобы в кабалу не угодить, а нерадивые сограждане…

– Это антуриум, если ты ему башку оборвешь, он еще три года не зацветет, – как сквозь вату донесся до Люси голос подруги.

– Вася!! Я немедленно звоню Павлу! Мы попали в затруднительное положение, пусть он нас оттуда выскребает, – объявила Люся и решительно направилась к телефону.

– Пусть, разве же я спорю. Только ему нас выскребать немножко не с руки, он же в командировке.

Люся снова подбежала к цветам и оборвала сразу три головки у бальзамина.

– Я думаю, не стоит так волноваться, – отобрала у нее горшок и отставила его на шкаф Василиса. – Мы с тобой не маленькие беззащитные дети, можем кое-кому принести кучу неприятностей.

– Ага! Кучу! Если успеем! – не успокаивалась Люся. – А вот мне кажется, что надвигается что-то страшное. Я вот, Васенька, даже по ночам спать не могу! Ты храпишь, как кузнец, а я ворочаюсь! И не сплю! А потому что боюсь!

Василиса дернула бровью.

– Вчера, например, ты храпела. Я до четырех ночи смотрела ночной канал, про любовь. А ты мне своим храпом все диалоги заглушала. А там такие слова нежные говорили!

– Что будем делать? – не желала слушать про нежные слова Люся.

– Работать, Люсенька, а что нам еще остается? Сейчас вот только ты сваришь что-нибудь к обеду, и начнем. Ты, наверное, сегодня капусты потуши, а я… я думать пойду. Разбуди меня, когда все будет готово.

Вместо того чтобы кинуться рубить капусту, Люся носилась по комнате, подбегала к тетрадке, зачем-то пялилась в чистые листы и снова начинала бегать. Она так соображала. Но чего тут сообразишь, когда нет ни малюсенькой зацепочки! Пришлось отправляться на кухню и терзать капусту.

Вечером, когда подруги уже расстилали постели, в доме раздалась заливистая трель звонка. Малыш грозно зарычал и даже два раза совершенно отчетливо гавкнул.

– Опять сынок заботится, – вздохнула Василиса. – Люся, мне интересно, в такую пору какой от него подарок можно ждать? Не иначе, как мужчину по вызову.

– Замолчи, бесстыдница! Я уже бабушка! – порозовела щечками Люся, ухватила за ошейник Малыша и поторопилась к двери.

В комнату влетела раскрашенная, как гейша, девчонка, а за собой она тащила высокого красавца.

– Здрассьть, – без приглашения плюхнулась она на диван. – Гришка, садись, рассказывай. Ой, бабушки, только вы пса уберите, он сейчас на Гришку кинется, на него каждая собака бросается.

Люся повела Малыша в спальню, но Василиса мудро ее остановила:

– Подожди, Люся. А чем это вам наш пес не понравился? Он спокойный. А вдруг вы на нас с ножом полезете?

Девчонка выпучила глаза:

– Здра-а-асссьте! Чего это мы с ножом? Мы к вам, между прочим, за помощью. Вы чо – совсем не врубаетесь, что ли? Мы ж на свадьбе с вами гудели! Вы там еще уши парили, что всякие преступления фасуете! Ну? Не вспомнили? Это ж Гриня! Он еще свидетелем был у жениха! А я тоже там была! Меня Маринкой зовут. И если по девичьей фамилии – Волкова.

– А настоящая какая? – спросила Василиса.

– Волкова, я ж и говорю! Девичья, она и есть настоящая, меня ж еще никто замуж не взял. Не, ну вы ваще, что ли? Неужели не вспомнили?! Мне еще хотели в рюмку самогонки налить, а я коньяк требовала! А они, зверюги, коньяк заныкали и весь вечер мне водку чаем разбавляли. Ну, чтоб я не догадалась. Конечно! Я и не допетрила! Зато потом такое им устроила! Ну водки ж наглоталась, чего с меня взять. Ну чо – вспомнили?

Василиса уставилась на парня и что-то такое начала припоминать.

– Да-да-да! Помню-помню. Вы, молодой человек, все еще на меня поглядывали, да? Прямо глаз не сводили. Так как, вы говорите, вас зовут?

– Гриша! – снова встряла девчонка. – А на вас он пялился, потому что вы ему очень его первую учительницу напоминаете. Покойную. Такая же ненормальная была – все пела да плясала, а сама, между прочим, Гришку линейкой по ушам била, он их не мыл никогда, а учительница насмотрелась, как слонов дрессируют, и давай Гриню тоже: чуть что – и по ушам. Он с тех пор ваще к ушам не прикасается, принципиально не моет. А вы прям так на нее похожи, Гринька даже испугался – может, училка и не скончалась еще. Ну и, ясный перец, опять за уши беспокоиться стал.