– Стой!
Земля была близко, пахло свежей хвоей, но не было сил даже пошевелиться. Змей висел неподвижно, но было ясно – осталось совсем немного. Сейчас тварь вновь взбунтуется…
– Черемош! – губы шевельнулись с трудом, через силу. – Слезай! И помоги Уладе. Веревка…
Чернявый что-то ответил, но Згур не расслышал. Скорее, скорее! Глаза сами собой закрылись, и Згур очень удивился, когда почувствовал, что кто-то дергает его за плечи. Ах да, ему тоже незачем здесь оставаться…
Ноги коснулись земли, Згура шатнуло, но он все же устоял и невероятным усилием воли открыл глаза. Перед ним неподвижно висела знакомая черная голова. В сумерках Змей казался еще более громадным, словно гигантская «оса» выросла за эти часы.
– Ну что? – губы дернулись, и Згур понял, что улыбается. – Спасибо! Улетай! Улетай!
Огромная тень метнулась вверх, и через мгновенье поляна опустела. Осталось лишь черное небо, на котором уже проступили первые звезды, молчаливые сосны – и трое смертельно уставших людей.
– Згур, дай огниво! – Черемош пришел в себя первым. – Костер надо!
– В сумке, – двигаться не было сил. – На дне. Вытряси все, утром подберем…
Он опустился на траву, сбросил шлем, отстегнул меч. Рука скользнула по лицу. Обруч! Снять? Згур махнул рукой – пусть остается. За эти часы он уже успел привыкнуть к невесомой диадеме.
– Чего улыбаешься, наемник? – голос длинноносой заставил очнуться.
– Я?
Оказывается, он улыбался. Впрочем, ссориться не хотелось.
– Так вроде живы, сиятельная!
Он ждал, что Улада фыркнет, но девушка отчего-то смолчала. Наверно, и ей пришлась по душе такая мысль.
Ярко горел костер. Скудный ужин – остатки сухой лепешки – давно был съеден. Разговора не получилось. Черемош сразу же стал дремать и быстро заснул, улегшись боком к огню. Улада, завернувшись в плащ, сидела рядом, глядя на раскаленные угли.
Згуру не спалось. Страшное напряжение постепенно спадало, осталась лишь обычная усталость. Не хотелось думать ни о том, где они, ни сколько еще до Тириса, ни что им делать дальше. В безлунном черном небе горели звезды, негромко шумел ночной лес, и Згур представил, что он снова дома, в Буселе, они с товарищами ушли в ночное, зажгли костер. Как давно это было! Наверно, все эти ребята уже женаты, и скоро их дети пойдут пасти гривастых коней…
– Что это за песня, Згур?
Вначале он не понял, о чем спрашивает девушка. Ах да, он, кажется, начал напевать. Отвечать не хотелось, но длинноносая назвала его Згуром. Такое дорогого стоит!
– Наша песня. Еще с войны.
Улада обернулась:
– Спой!
Сказано было так, будто Згур был заезжим скоморохом, заглянувшим на широкий двор Великого Палатина. Но он не обиделся, а почему-то смутился.
– Это… Она нескладная, простая. Тебе будет неинтересно!..
– Но вы же ее поете?
Да, эту песню пели. О Великой Войне сложено много песен, иные поют на праздниках, иные – на военных смотрах. Но друзья отца пели почему-то именно эту. Каждую осень, когда приходила пора собирать урожай, они приезжали в Бусел, чтобы помочь матери. Впрочем, помогали всем – косили, жали и обмолачивали рожь, а потом садились за длинный стол, выпивали хлебной браги и пели. Как им тогда завидовали они, мальчишки, не успевшие на войну!
– Это песня о битве под Коростенем, сиятельная. Она называется «Ополченец»…
Внезапно подумалось, что он опять делает ошибку. Улада и так уже начала что-то понимать. Впрочем, песня – и есть песня. Згур прикрыл глаза, усмехнулся и негромко запел:
Ударило в сердце чужое копье,
И жадно упало с небес воронье.
Как больно – ведь я еще жив!
Могильщики трупы уносят с полей,
Стоит караул у могилы моей.
Как больно – ведь я еще жив!
Другим возле чаши сидеть круговой,
А мне – дотлевать под высокой травой.
Как больно – ведь я еще жив!
Им пить за победу, добычу делить,
А мне лишь с червями могильными быть.
Как больно – ведь я еще жив!
Кто выжил, забудут – им жить, а мне – нет.
А снег заметет неглубокий мой след.
Как больно – ведь я еще жив!
За вольную волю все вместе мы шли.
И вот мы свободны – и я, и они.
Я с вами – ведь я еще жив!
Улада долго молчала, затем тряхнула головой:
– Плохая песня, наемник! Очень плохая!
Згур пожал плечами. Спорить не тянуло.
– И не потому плохая, что сложена плохо. Вы, волотичи, никак не можете забыть войну. И ты, Згур, ее не можешь забыть. Прошло двадцать лет! Сколько же еще вы будете воевать!
Она говорила серьезно, и Згуру внезапно показалось, что он слышит совсем другой голос – голос человека, которого он никогда не встречал, но уже успел возненавидеть. Ивор сын Ивора, Великий Палатин Валинский, тоже любит говорить о мире, о дружбе между улебами и волотичами. И тут в памяти зазвучал иной голос – негромкий, спокойный голос дяди Барсака. «Война не кончена, Згур! Запомни – война еще не кончена! Мы еще отомстим – за всех! И за твоего отца – тоже!» Улада не убивала его отца, но она ответит тоже. Всех, кто выше тележной чеки!
– Не могу понять, почему ты меня ненавидишь, сотник Згур?
Он вздрогнул. На миг почудилось, что дочь Ивора-предателя читает его мысли.
– Я думала, ты просто холоп, который не может простить господам, что он вышел из грязи. Но ты дедич, ты альбир Кеевой Гривны. Бедняга Черемош ночами не спит – тебе завидует…
Згур поглядел на чернявого и невольно улыбнулся. Хвала Матери Болот, спит! Славный парень, угораздило же его связаться с этой!..
– Если ты повздорил с кем-то в Коростене, то ни я, ни мой отец не виноваты. В чем дело, Згур? Если я тебя обидела, то… прости!
Так Улада с ним еще не разговаривала. И Згур понял, что сейчас не выдержит, расскажет этой девушке все. Вновь, уже в который раз, вспомнился сон, странный сон, в котором отец запрещал ему мстить. Ведь длинноносая не виновата в том, что сделал Палатин! Нет, нет, нельзя!
– О чем ты, сиятельная! Я просто наемник. Наемники не обижаются…
Он улыбнулся, но на душе было мерзко.
Разбудил его голос Черемоша. Згур с трудом открыл глаза. В лицо ударило утреннее солнце.
– Згур! Я грибов набрал, поджарим! Где огниво?
Огниво? Несколько мгновений он не мог понять, чего от него хотят. Ах, да!
– Ты же вчера брал. В сумке!
– Да вот оно, – послышался недовольный голос Улады. – Ты чего, ослеп?
Черемош принялся оправдываться, и Згур поневоле усмехнулся. Все вернулось, будто и не было черного подземелья, не свистел в ушах бешеный ветер. Длинноносая командует, Черемош суетится…
– Откуда это у тебя, наемник?
Згур привстал и долго протирал глаза. Улада склонилась возле его сумки. Разгильдяй Черемош высыпал вчера вещи прямо на траву, а собрать не догадался.
– Что ты там нашла, сиятельная? – вздохнул он.
– Красивая вещь! – в руках у девушки что-то блеснуло. – Купил? Или снял с кого-то?
И тут Згур почувствовал, как холодеют руки. Браслет! Ну конечно! Он лежал в сумке! Чернявый вытряс вещи, тряпка развернулась…
– Хорошая работа! – Улада покрутила браслет в руках, затем поднесла к самому носу. – Старинная… В Рум-городе думал продать?
– Положи! – голос не слушался, и Згур с трудом повторил:
– Положи! Пожалуйста…
– Не волнуйся, не украду!
В ее голосе звучала насмешка. Девушка взвесила браслет на ладони и, чуть подумав, поднесла к левой руке.
